– Добрые вести, кажется? – сказал доктор.
– Вправду, добрые вести! Не виновны! Гонец с известием был послан сегодня из Вестминстер-Гола в десять часов утра. Все оправданы. Он едва мог пробиться сквозь ликующие толпы народа.
– Ура, ура, ура! – закричал молодой человек, подбрасывая свою шляпу, между тем как д-р Вудфорд с торжественным видом обнажил свою голову и благодарил Бога, что правда еще не умерла в Англии, что эти благородные и всеми почитаемые пастыри были в безопасности и что король был избавлен от совершения еще одной несправедливости и насилия против церкви.
– У нас зажгут по этому случаю огни на Портсдоунском холме, – добавил Чарльз. – Они будут по всей окрестности, на острове и везде. Мой отец уже поехал в одну сторону, чтобы распространить известие и сделать нужные распоряжения. Я еду в Портсмут насчет смоляных бочек. Вы будете, конечно, там, сэр, и вы, Анна.
Видя их нерешительность, он прибавил:
– Моя мать едет и моя маленькая госпожа, и Люси. Они заедут за вами, если вы будете у домика Райдера в девять часов. Раньше десяти не будет настолько темно, чтобы зажигать; и к этому времени мы успеем приготовить громадный костер. Приезжайте, Анна, это последний случай для Люси встретиться с вами; мы так редко видим вас теперь.
Этот довод разрешил последние сомнения Анны, только что хотевшей сказать, что она прекрасно увидит огни с верхушки башни замка.
В душе своей она не только желала еще раз увидеться с Люси, но радость заразительна, и ее вместе с дядей привлекало участие в этом выражении народного торжества, тем более, что она была в полной безопасности, находясь вместе с дамами семейства Арчфильдов. Итак, приглашение было принято, и потом следовали восклицания Чарльза.
– Слушайте! Гавантские колокола! Да! И Гошам! Вот загудел и Портсмут. Это Альверсток. Они уже знают. Салют! Другой.
– Не совсем-то хорошо – с королевских судов, – сказал доктор с улыбкой.
– Напротив, они выражают радость, что король не позволил одурачить себя. Так говорит и мой отец, – прибавил Чарльз. И казалось, таково было общее настроение Англии. Когда Анна со своим дядей вышли из дома под вечер этого летнего дня, высокий холм, подымающийся перед ними, уже чернел от массы народа, толпившегося вокруг громадного костра, сложенного на его вершине. Они успели отдохнуть у дверей дома, назначенного местом свидания, до появления сэра Филиппа, ехавшего верхом рядом с каретой, в которой сидели три дамы и которая была достаточных размеров, чтобы принять в себя д-ра Вудфорда и м-рис Анну. Чарльз находился в толпе среди местной молодежи и военных и морских офицеров, наблюдая за окончательным сооружением костра.
Это была чрезвычайно оживленная сцена, хотя им пришлось наблюдать ее только из окон кареты; потому что все это громадное сборище, – матросов, солдат, горожан и поселян, хотя и пронизанное одною мыслию, было в то же время слишком буйно, чтобы они могли выйти посреди их, тем более что маленькая м-с Арчфильд была нездорова, но, по своему обыкновению, ни за что не соглашалась отказаться от такого удовольствия, и они не могли оставить ее одну в карете. Вероятно, ей столько же было известно о причине торжества, как и множеству мальчишек, сновавших повсюду с своими шутихами и которые с удовольствием укрепили бы их на головах лошадей, если бы их не удерживал страх перед длинными плетьми кучера и конюхов, стоявших перед ними.
Еще не совсем стемнело, когда поднесли огонь к стружкам, и при громких «ура» и криках: «Да здравствуют епископы!», «Долой папу!» запылало с треском и высоко поднялось пламя громадного костра, которому тотчас же отвечали огни на Екатерининских холмах, на острове Вайте и на каждой возвышенности, по всевозможным направлениям, причем появление каждого ответного огня, отражавшегося на летнем ночном небе, толпа приветствовала новыми криками; между тем как огни на судах, стоявших в гавани, отражались в море, по мере того как темнело небо. Потом появилась процессия, состоящая из матросов и низшего класса горожан, которые несли на длинных палках набитую соломой фигуру с головным убором вроде тиары; за нею следовали другие, в пунцовых шляпах и пелеринах, и при оглушительном «ура» всех их побросали в костер, Маленькая м-рис Арчфильд вскрикивала и хлопала от восторга в ладоши, всякий раз как выше поднималось пламя, и болтала без умолку о духах и кружевах, которые она поручала Анне купить для нее в Лондоне, или выражала свое неудовольствие мужем, который находился в группе у самого костра, словами: «М-р Арчфильд всегда бросает меня одну»; но вообще она была в довольно веселом настроении, особенно когда около кареты собралось несколько молодых кавалеров и офицеров, разговаривавших с дамами.
Среди них был и Перегрин с руками, засунутыми в карманы, и с какой-то иронической улыбкой на лице. Его спросили, здесь ли его отец и брат.
– Отца, конечно, нет, – отвечал он. – У него логический ум. Здесь Марта с своим опекуном, и я держусь от нее подальше, а мой брат в самой толпе. Костер все-таки привлекательная вещь, даже если бы на нем жарили нашего прадедушку!
– Как вам не стыдно так говорить, мастер Окшот, – сказала со смехом м-рис Арчфильд.
– Но вы все-таки рады, что добрые епископы спасены, – вставила Люси.
– Из-за чего? – спросил Перегрин, – потому что не хотели сказать: живи и дай жить другим.
– Не за то, что не хотели позволить жить другим, а потому что не хотели сказать это вопреки конституционному порядку, мой молодой друг, – возразил д-р Вудфорд, – и не захотели насиловать нашу совесть. Вообще Перегрин всегда обращался с большим уважением к д-ру Вудфорду, чем к кому другому, но в этот вечер он был под влиянием какого-то злобного чувства, и ответил:
– С какими лицами эти достопочтенные сеньоры будут теперь проповедовать против французского короля.
– Сэр, – вмешался Седли Арчфильд, – я не могу допустить оскорбления епископов.
– В чем оскорбление? – спросил лениво Перегрин, и, несмотря на его непопулярность, все засмеялись. Седли стал горячиться.
– Вы сравнили их с французским королем.
– Самым великолепным монархом в Европе, – сказал хладнокровно Перегрин.
– Французом! – вставил презрительным тоном один из молодых сквайров.
– По несчастью, это так, сэр, – сказал Перегрин.
– Может быть, он и почувствовал бы эту невыгоду, если бы сравнялся по уму с некоторыми из моих рассудительных соотечественников.
– Вы желаете оскорбить меня, сэр? – воскликнул Седли Арчфильд, сделав шаг вперед.
– Понимайте, как хотите – сказал Перегрин.
По-моему, это скорее комплимент.
– О, Боже, они будут драться, – кричала м-рис Арчфильд. – Не давайте им! Где доктор? Где сэр Филипп?
– Полно, моя милая, – сказала леди Арчфильд; – не начнут же эти джентльмены свой поединок около нас.
Д-ра Вудфорда не было видно: он заговорился с знакомым священником. Анна беспокойно искала его глазами, но Перегрин с самым возмутительным хладнокровием сказал:
– Поблизости нет толпы, и если вы выйдете из кареты, то с этого бугра можно отлично видеть огни на более отдаленных холмах.
Он обращался главным образом к Анне, но если бы даже она и рискнула довериться ему посреди этой дикой, окружающей их сцены, то ее предупредила бы м-рис Арчфильд, которая воскликнула:
– О. я пойду с вами! Как мне наскучило сидеть. Благодарю вас, мастер Окшот.
Она не обратила никакого внимания на возражение леди Арчфильд, пока Перегрин помогал ей выйти из кареты; и более ничего не оставалось как следовать за нею, в то время как она шла под руку с своим кавалером, болтая и иногда вскрикивая от удовольствия или страха. Леди Арчфильд и ее дочери тотчас же предложили руки другие кавалеры; только Анна, как недостойная такой чести, осталась одна и должна была держаться позади их, смотря на мелькающие огни отдаленных костров и думая о том, как все переменит для нее завтрашнее утро.
Вслед за тем к ней подошла чья-то фигура и послышался голос Чарльза Арчфильда:
