- Ну, знаешь, это было даже не сопротивление. Я... просто пыталась. Но не могла. Думаю, я продержалась бы не дольше, чем до весеннего Равноденствия. Но мне повезло встретить тебя.
- Повезло... - эхом откликаюсь я. - Ладно, дальше начинаются как раз те подробности, которых мне мучительно не хватает. Когда ты поняла, что тебе нужна именно я? И почему я, а не Дан, например? И зачем, зачем, Джанна, было это приворотное зелье? Неужели без него никак нельзя было обойтись?
Джанна вздыхает и открывает передо мной дверь своей — нашей — комнаты.
- Не знаю, Глена. Я до сих пор не знаю наверняка.
***
Джанна просто хотела выжить. Когда счет ночей почти без сна перевалил за десяток, разум притупился, а силы закончились, все в жизни оказалось гораздо проще, чем казалось раньше. Добро, зло, честь, бесчестие — все это стало далеким, невнятным, никак к ней не относящимся. У Джанны осталось только одно: страстное желание освободиться и выжить. Понятие свободы, обычно куда более расплывчатое, наоборот, стало конкретным до предела: порвать ненужную нить, сорваться с привязи. Выжить. Все остальное — потом.
Свои скудные силы Джанна тратила на то, чтобы не выглядеть слишком больной: больную и истощенную студентку могли бы отослать домой, а домой Джанна не хотела. Сейчас она и сама не могла толком объяснить, почему так было, но ей казалось, что дома ей разве что помогут поскорее воссоединиться с Лионом. Глупость, конечно. Глупость, рожденная недосыпом. Сколько их было за те мучительно длинные дни — глупостей, неверных решений, ошибок...
Джанна взывала к Паучихе так страстно, как никогда прежде. Каждый вечер перед сном она просила, умоляла защитить ее, укрыть ее от мертвого жениха. Дважды Паучиха внимала ее мольбам, и в эти ночи Джанна спала без снов, чувствуя, как ее обнимают три пары теплых женских рук. Эти две ночи дали ей передышку, но не спасение. Она ходила по Академии бледной тенью прежней себя и вяло радовалась, что еще месяц или два ее состояние будут списывать на траур. А что потом? И будет ли у нее какое-то "потом" — или она сломается раньше и уйдет за Мином туда, куда он прикажет?
Джанна не была влюблена в покойного жениха, но и противен он ей не был. Их родители давно сговорились о браке, у нее было время привыкнуть к нему и даже проникнуться симпатией. Она искренне горевала, когда узнала о его гибели — предельно глупой для мага. Просто перепутал зелье. Просто выпил снотворное вместо кроветворного после изнуряющего ритуала. Просто умер от потери крови, так и не проснувшись. Джанна места себе не находила, узнав об этом. Джанна переживала и плакала. Это было так несправедливо! А еще это было просто странно.
Если бы Джанна лучше спала ночами, она бы довольно скоро сообразила, что смерть Лиона выглядит почти неправдоподобно, но она не успела этого понять. Лион приснился ей и поманил за собой — и эта проблема надолго затмила всё остальное.
Потом Джанна спрашивала и у родителей, и у брата. Все они думали, что со смертью Лиона Мина все не так просто, но никто не сказал этого при ней. Чтобы не волновать.
***
- Ты, наверное, не узнавала у него, что случилось на самом деле? - спрашиваю я. Джанна печально качает головой:
- Мне тогда даже в голову не пришло, что там есть о чем спрашивать. Теперь я, конечно, жалею. Но я много о чем жалею теперь.
***
Когда Дан только появился, Джанна восприняла его как возможность спастись от Лиона. Живой жених должен был вытеснить связь с женихом мертвым, надо было только довести дело до помолвки. А еще лучше до брака, но Дан довольно скоро сказал, что в ближайшее время не женится: не хочет и не может по целой коллекции причин. Значит, оставалась только помолвка, скрепленная искренним взаимным чувством. Дан нравился Джанне, она видела, что нравилась ему, и казалось, это был просто вопрос времени, но именно времени у Джанны не было.
Если и существовали в мире способы подтолкнуть парня к скорейшему официальному предложению руки и сердца, Джанна их не знала. Она одно понимала: торопить его нельзя, давить нельзя. Иначе будет не настоящая помолвка, а так, театр. Или даже театра не будет: он сбежит, и всё. Открыто просить о помощи тоже было нельзя: Дан бы, конечно, постарался помочь, но желание помочь — совсем не то же, что любовь, отчасти даже нечто противоположное.
Это тоже была несусветная чушь, порождение измотанного бессонницей ума. Можно, конечно, можно было попросить Дана о помощи. Она ведь знала, что он гораздо сильнее, чем показывает. Откуда ей было знать, какие возможности прячет этот хитрец, что он на самом деле может, а что нет? Можно было попробовать, вдруг он смог бы что-то придумать? Но Джанна уцепилась за единственный вариант: помолвка, только помолвка могла ее спасти!
Дан с предложением не торопился, и не удивительно. Кому пришло бы в голову звать замуж девушку, которая еще не относила траур по мертвому жениху? Дан был настолько вежлив и обходителен, что даже в комнату и кровать Джанны не так уж сильно рвался, чем и радовал, и огорчал ее одновременно. Так у нее мог бы появиться хоть один рычаг давления на Дана, а получалось, что не было ни одного.
А потом Глена проводила Джанну в медблок. Джанна понимала, что ей там скажут: истощение нервное и физическое на фоне бессонницы, а больше ничего, совершенно ничего, потому что это не проклятие или заклинание западной школы, это не зелье, это не... вообще ничего из того, что господин Зверин учился диагностировать. А проверять, нет ли у человека связи с покойным родственником, супругом или женихом — это ведь еще додуматься надо. У западных магов нет такой традиции: ходить за своими в могилу.
И там, в медблоке, Джанна заснула на плече Глены. И спала спокойно, без единого сна. И чувствовала себя так, будто Паучиха обняла ее тремя парами рук. В тот же вечер она исхитрилась подлить маленький пузырек приворотного зелья в стакан Глены. А вернувшись в свою комнату, выпила парный пузырек сама.
***
- Подожди, что значит "выпила парный пузырек"? Разве привороты так работают, и тот, к кому привораживают, тоже должен что-то пить?
Джанна улыбается:
- Ты не поняла. Я тоже выпила приворотное зелье. Привораживающее к тебе.
- Но зачем?!
- Помолвка, ты помнишь? Я тогда на ней зациклилась. Мне нужна была связь, порожденная искренним и взаимным чувством. Взаимным, понимаешь?
31. Джанна и я
Это нечестно. Это просто нечестно.
- Знаешь, это нечестно, - говорю я.
- Что именно? - поднимает на меня взгляд Джанна.
- Это. Твои слова звучат так, будто мы с тобой обе пострадавшие в этой истории. Но нет, Джанна. Ты пострадавшая в совсем другой истории, а от твоей идеи с приворотом пострадала только я.
- Вот как?! Думаешь, я только удовольствие получала? - вспыхивает Джанна. - Думаешь, мне нравилось все это?!
- Думаю, что ты сама приняла решение, к кому и как себя приворожить. И точно знала, что твое чувство будет взаимным. Сама решила — сама и отвечаешь за последствия: нравилось там тебе, не нравилось... А я... я ничего не решала. Просто под руку тебе подвернулась. Ты думаешь, я поверю, что это была с твоей стороны большая жертва — выпить приворотное? Это при том, что ты себе жизнь спасала? Нет, извини, не поверю.
Джанна долго молчит. Я гадаю, как она поступит: уйдет из комнаты, хлопнув дверью, или вспомнит, что комната, вообще-то, её, и выставит меня? Джанна не делает ни того, ни другого. Она закрывает глаза, открывает снова и говорит:
- Ладно, допустим, ты права, - что, вот так просто? Взяла и согласилась? В чем подвох? - Значит, я могу больше не стараться? Ты меня не простишь?
Э нет, вот так мы точно не договаривались! Я пережила весь этот безумный день, добралась до старых забытых снов, сделала правильные выводы — и все это ради того, чтобы остаться ни с чем?
Ладно, не «ни с чем». А просто без Джанны. Вообще-то, еще вчера у меня и мысли не было, что мы можем снова сойтись. Мысли о ней самой были. Боль была, обида была. Были тщательно запрятанные где-то в глубине чувства. А надежды на примирение не было, потому что мне казалось, нет в мире таких слов, которые могли бы заставить меня простить ее. И нет в мире таких обстоятельств, которые смогли бы сделать черное белым, отменить и обелить ее поступок. Оказалось, обстоятельства были. Но слова — слова тоже нужны. Именно теперь. Раньше в них вообще не было смысла, потому что я бы не простила ни за какие слова и мольбы. А теперь — теперь могу. Но она тянет, тянет, тянет время и мои нервы. Сколько можно-то? Слишком гордая, да? После одного срыва, после рассветного «Глена, прости» больше не можешь?
