Я почувствовала, как Маркус подавил рычание. Больно сознавать, что ему так же неприятно происходящее, и мы оба вынуждены терпеть. Интересно, догадывается ли кто-нибудь из них, как именно фон дер Варр помогал мне справляться с обетом… Вряд ли. Они полагают, что он мне безразличен, раз я когда-то поддержала его свадьбу со своей сестрой.
С другой стороны, даже отлично, что мой скорый брак затмил для них и проблему с вампирами, и пропажу кристалла. Однако на то, что отец взял и присвоил себе Аделаиду де Стайн, по всей видимости, не считаясь ни с ее мнением, ни с теми, кто за ней стоял, невозможно было закрыть глаза. Шамкающий Петрус известил нас, что мой папенька на старости лет все-таки должен ответить за все свои, как он выразился, бесчинства:
— Не для ушей юной дамы, Рудольф все же перешел черту. Сколько лет мы игнорировали его интрижки с полукровками и человеческими женщинами, а тут… это просто отвратительно. Пометить в качестве своей самки древнейшего вурдалака, это надо не только нюх потерять, но и разума на почве невоздержанности лишиться. Она же одной ногой в могиле! Это все равно что пойти на кладбище и…
— Петрус, я бы попросил вас, — молниеносно вмешался Маркус. — Выбор маркграфа, мягко говоря, странен. Но давайте не забывать, что за ним осталось право крови, он никогда к нему не прибегал. Когда наваждение пройдет и он разъяснит нам статус графини…
Мне захотелось заорать на него при всех. Как он смеет думать, что отец увлекся этой… этой.. за два дня, да так что воспользовался правом феодала этих земель? Еще одно древнее то ли преимущество, то ли проклятие оборотней — лорд имел возможность единожды за свое правление насильно потребовать женщину, которую возжелал больше чести. Это никак не оправдывало его, однако оказать сопротивление избранница не могла.
— Не наваждение, а вожделение, — вскричал Петрус, и как у него связки не сорвало, — Про какой статус ты болтаешь? Очевидно же, что он заездит графиню. Будет суд и смертная казнь.
Он посмотрел на меня и, видимо, прочитал что-то на моем лице.
— Извини, малышка. Я погорячился. Вампира не так легко извести. Начнется война, а Рудольфа мы тоже женим. Если он до сих пор не в состоянии совладать с тем, что у него между ног, то почему у Ущербной Луны только одна наследница? Сколько раз мы выслушали про то, что Элизабет его высушила. Ну, что за чушь. Всю жизнь шлялся по бабам, а сейчас и вовсе не различает, кому…
— Стоп, еще раз повторюсь, давайте дальнейшие дебаты перенесем до того момента, когда сам Вольфдерлайн выйдет и объявит, что это было. Сейчас попасть к ним невозможно. Приставленные к покоям смотрители утверждают, что Аделаида жива и вроде как не жалуется. Вдруг это она его как-то сумела, а? Я не сталкивался с вампирами такой силы. Нет смысла делать выводы в отсутствие фактов.
— Молодец, дер Варр. Хорошо, что мы не ошиблись в тебе и не отправили учиться на континент, как твоего младшего брата. То ведь перед свадьбой ходил такой потерянный, два раза порывался отречься, уйти из общины. Эх, молодость, молодость. Но и к тебе у нас тоже разговор. Есть все основания признать твой брак с Элоизой недействительным и отказать ее мальчонке в наследовании. Это ведь не твой сын. Незадолго до смерти она потребовала развода и свидетельствовала, что ребенок не от тебя.
Маркус окаменел. На какое-то мгновение мне показалось, что мы во сне. Эти страшные слова не могли прозвучать вот так, между делом. Да он здесь все разнесет, ни одного деда в живых не оставит. Надо немедленно привести его в чувство. Я уткнулась носом ему в плечо, пользуясь тем, что на мои прикосновения он реагировал даже сейчас.
— Мы дали тебе эти несколько лет, чтобы пережить трагедию. Были опасения, что не сдюжишь и вслед за семейством уйдешь. А теперь подумай, как неплохо все складывается. Малец у нее получился больной на голову, какой из него наследник, а тут еще и нагулянный. Ты молодой, здоровый — не как волк, как бык. Женишься, настрогаешь еще пяток.
Альфа взревел так, что его было слышно за пределами академии. Каким-то чудом я удержала его на месте, не позволила добраться ни до одного из членов совета.
— Это моя кровь, моя. Моя семья. Хоть одна гнида посмеет пойти против моего сына, убью, — ревел Маркус.
У меня оставался только один способ привести в норму и его, и этих обезумевших стариков, которые не подозревали, с какой скоростью к ним приближается могила. Я протянула руку — нет, не за энергетическим шаром. За тем, что принадлежало только мне и позволит спасти любимого. Опять-таки раскола между кланами мы точно не потянем. Если мой оборотень загрызет хотя бы одного аксакала, произойдет непоправимое.
Не понимаю, где Маркус брал силы, чтобы столько лет противостоять этому ядовитому клубку из традиций и ненависти, который тащил мою общину назад. И как я отказывалась замечать, что ему тяжело соответствовать своей роли знаменосца? Они с отцом часто ворчали, что я укрываюсь за стенами академии. И сейчас я готова была признать, что отчасти это похоже на правду.
Проще в окружении молодых и дерзновенных смотреть вперед. Обсуждать с ними последние философские течения, роль и место народов в экосистеме Белых Гор, торговаться с Верноном, чтобы на школьной форме портной усилил локти — ради того, чтобы студенты могли отрабатывать более сложные заклинания, не вставая со своего места за партой.
Скорее всего аффликция у альфы началась еще до гибели семьи. Проведя рядом с ним даже такое короткое время, я видела, что он не притворялся ни в прошлом, ни сейчас. Он так и остался тем самым Маркусом, который готов был целовать землю, если на нее ступала моя нога. Но он взвалил на себя непосильное бремя — создать правильную семью на основе печати, воспитать наследников сразу для двух домов и продолжать давить противников объединенных стай одной лапой. Яд подтачивал его изнутри год за годом. Старейшины были довольны, видимость процветания соблюдалась. Отец ворчал и сушил сухари. Он ни на грош не ценил то, что мы с Маркусом создавали все эти годы. Иногда он соглашался со мной, что образование и новые возможности для обездоленных детей — это важно. Но в глубине души мы оба знали, что, как и все альфы, мой просвещенный папаша признавал только язык силы. А любви — только когда это касалось его единственной дочери.
У меня шевельнулось подозрение, что именно благодаря детям Маркуса и Элоизы от меня нехотя, но отстали, признав мое право на отказ от замужества и на то, чтобы заняться преподаванием. Неужели мы зря бились и преодолевали. Как там звучит любимая присказка Дома Ущербной Луны? Твоя судьба тебя найдет.
Сейчас за нашими с дер Варром спинами на глазах у обомлевших стариков поднималась та самая Луна. Ей они призваны были служить. Увидеть ее несколько раз во время охоты или во время гона, а если повезет, то и в своей последней битве, — это надежда, которой живет каждый оборотень. Не просто полная, а кровавая. Мне не нужно поворачивать голову, чтобы убедиться в том, что все двенадцать пар глаз устремлены на кристалл моего Дома. Сейчас принявший цвет рубина. Да, тот самый, который пропал.
И Маркус тоже все понял. Он по отблескам в их глазах определил, что они разглядывают камень Серых. Он с первого дня, когда мне удалось поднять кристалл перед толпой, истолковал все верно. Я никогда не забуду тот праздник. Отец собрал весь цвет кланов в честь моих ста шестидесяти лет, первой круглой даты. Тогда я была девчонкой, которая верила в сказки — судя по тому, что поступки окружающих продолжают вводить меня в ступор, я не очень изменилась.
Конечно, любая хозяйка Полной Луны имела возможность демонстрировать кристалл остальным: открывать шкатулку, позволять ему взлетать вверх, а потом возвращать обратно. Но манипулировать камнем по своему усмотрению, менять его цвет — этот дар считался утраченным.
— Девочка, зачем ты притащила сюда камень? Не время и не место демонстрировать сокровище нашего народа, — начал было старец с седой бородой почти до пояса, который сидел ближе к левому краю, на расстоянии вытянутой руки от Маркуса.
