бэбиа приедет, дейда приедет, все приедут, праздновать будем.
– Война закончится? – сердце забилось часто-часто.
– Как иначе? Конечно кончится, обязательно. Сегодня они домой приедут, завтра встретятся поговорят, выпьют чачу, закусят пхали, в баню сходят и снова мир-лад настанет.
– Кто… приедет? – во рту внезапно пересохло.
Отец вернется? Они обо всем договорились и делегацию выпустят из страны?
– Министры наши приедут домой. Не слышала, не? Выпустят их из крепости, вместе со слугами выпустят. Я всегда говорил, щедры мы от природы, милосердны, даже эти шакалы. Разве кто говорил про воевать? Молодые, наверное, попугать вздумали, кровь горная кипит. Ничего, домой вернутся, им деды уши оборвут за такие гнусности.
– Откуда вы знаете?
– Так весь рынок знает! С утра гудит, что улей с горным мёдом. А мне не веришь, у Каси спроси. Касиян!
На восклицание колоритного торговца обернулся лавочник-самогонщик, выставивший свою продукцию на рыночный прилавок. На самом деле, называть его самогонщиком некорректно – мужик гнал качественные настойки на фруктах и травах с небольшим, но увесистым градусом, незаметно дающим в голову. Я не оценила, а вот дед Яким мигом вычислил самого полезного человека на ближайшие три улицы и сходу завел с ним интеллигентное знакомство.
– Что про беду скажешь?
– Да порубать всех врагов в капусту и дело с концом.
– Погоди порубать, – возразил рассудительный горец, – про сегодня говори.
– А что сегодня?
– Да что с ним толковать, он всё утро сахар мерял для своих бутылей, всё прослушал, пьянь. Я так скажу, вернутся наши соколики невредимые во дворец, а оттуда мы усем покажем, где раки зимуют. Я жизнь прожила, мне виднее.
Эту склочную бабку не любил на базаре никто. Совершенно потрясающий талант баб-Мики слышать все разговоры и везде влезать со своим жутко авторитетным мнением стал притчей во языцех города. Я поспешила рассчитаться за покупку с бакалейщиком и убраться подальше от базарной склочницы, не стесняющейся проехаться по больному всех мало-мальски известных людей. Почти успешно.
– Уважь старость, вертихвостка. Бабушка тут надрывается, дурью башку эту на своем горбу прёт, а она расстоялась тут, аки барыня. Держи, чай не переломишься, – сказала она и вручила мне башку. Свиную.
– Баб Мик, а зачем вам голова бедной хрюшки?
– А вот что бы ты у меня спросила да мучилась без ответа, – ехидно ответила старушенция и энергично поковыляла к хлебобулочным изделиям. – Небось скучно тебе за стойкой целыми днями стоять, вот и подумала я, дай башку свинье отчекрыжу, пусть погадает Ритка, для чого оно мне потребно.
– Поняла, не спрашиваю, – ничего себе, килограмм десять-то эта хрюша себе на плечах отрастила, не меньше, а то и все двенадцать. – Мне б домой по-быстрому, у меня кинза вянет.
– Домой, домой. Сначала ко мне, а потом так и быть, к себе воротайся. Нешто я нелюдь какой злобный?
– Вот повянет, нечем будем новое блюдо посыпать, тётя меня потом выпорет, как сидорову козу, – руки болели от непривычного веса, а окружающие люди не спешили расступиться, толкая меня в товарищеском потоке.
– Вот кто нелюдь, а люди про меня бают, что я карга зловредная.
– Да нет, тётя Берта добрая, просто не любит, когда её наказы плохо выполняют.
– Так нешто я о ней толкую? Сидор твой нелюдь, коз порет почем зря. А Берта на вас правильно розог не жалеет, молодежь только орешником по заднице учить и учить.
– Чему меня учить-то? – едва протиснувшись сквозь особенно плотную толпу и умудрившись не упустить тяжеленную голову, которую приходилось держать на вытянутых руках, я исхитрилась и убрала локтем со лба мокрую светлую прядь.
– Например, тому, как на базаре кошель не обронить. Проворонила, ворона?
Какого черта?! Старый потертый кошелек, еще минуту назад крепко привязанный к поясу и убранный в потайной карман полушубка, бесследно исчез!
– Проворонила, – довольно резюмировала бабка, счастливым взглядом окидывая людской поток. – Кто ж через толпу с весом ходит? За кошель держаться все время надобно, ни на минуту из рук не выпускать.
– Да вы же сами…
– Ага, ага, сама. Так… Вот я сейчас и… – узловатая клюка взметнулась вверх и с силой рухнула на мимо проходящего бомжа. – Попался, козлик!
Я ошалела глядела на ликующую бабку, переводя взгляд с нее на растянувшегося у наших ног дурно пахнущего мужчину. Уй, мама…
***
– То есть вы утверждаете, что это и есть воришка, срезающий кошельки у горожан?
Немолодой и явно уставший городовой откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел умным взглядом. Почему-то на меня.
– Честное слово, я не…
– А как же! – возрадовалась бабка. – Он и есть, паскудыш. Каждый день честных людев обкрадывает, последние гроши забирает. Ну да я его давно вычислила, а тут на горяченьком хоба – и выловила вам преступную элементалю.
Мы с городовым переглянулись. Я чувствовала себя мышкой, непонятно как затесавшейся в чужой мешок с крупой. То, что меня использовали как приманку, отошло на за задний план, а вот суровая уверенность стража порядка, отдававшая неприятностями, заставила меня еще больше притихнуть.
– Не хочу вас расстраивать, миссис сыщица, но у вас нет никаких доказательств, что он виновен.
– Как же нет?! Да вы его потрясите, у него ж девкин кошель остался!
– Нет. Мы обыскали, но никакого кошеля у пострадавшего и в помине не наблюдается.
Бабка озадачено примолкла. Я же бессильно опустила голову на ладонь. Ну конечно, вор же не идиот, чтобы весь день таскаться с украденным, да и одному гораздо сложнее проворачивать свои темные делишки. То ли дело иметь напарника, которому легко можно сбросить кошелек и на случай задержания честно поднять руки – не видел, не знаю, ничего у меня нет.
– Вот оно что, ага… – баба Мика задумчиво покрутила клюкой. – Значица, безвинного я по темечку огрела?
– Выходит, что так, – развел руками городовой. – Это вам еще повезло, что мужик отказался от всех претензий из уважения к вашему возрасту, Микардия. Но впредь не вздумайте никого задерживать таким… примитивным способом. Лучше лично придите и о всех своих подозрениях доложите, а мы уж разберемся.
– Разберемся, разберемся, соколик.
Улица встретила нас снегопадом, не слишком характерным для Тиона. Крупные снежные хлопья густо сыпали с неба, будто кто-то высыпал мешок перьев на тихий и молчаливый город. Не знаю,
