— Чего?! Как тебя понимать, чертов Блэквуд?! Ну?! Ну говори?! — Она попыталась дотянуться до него ногой, чтобы еще раз хорошенько садануть. Но не смогла, а только сбила простыни.
— Ты теперь принадлежишь мне. С позиции сильнейшего я распоряжаюсь тобой. Я тобой владею.
У Шер просто дар речи пропал.
— Ч-что?! Ты чокнутый псих! Ты… мы что, в каменном веке? Мы в средневековье, по-твоему?
— Время не имеет значения, эйки. Так было и так будет всегда. Это закон природы, что создала тебя. Сильные мира сего — они владеют тем, что слабее. Тем, что ниже. Твоя свобода — твоя только до тех пор, пока ты можешь отстаивать ее. Я отобрал ее у тебя, и потому все твое — мое теперь. Все просто. Это даже не нужно понимать, эйки. Это нужно принять. — По его словам все было действительно элементарно. И от такой вот простой жизненной позиции у нее волосы встали дыбом.
— Ты болен, Блэквуд. Ты просто…
— Ты достойно сражалась, Шерриден. Я признаю это. — Он посмотрел на нее так, словно действительно признавал в ней это умение бороться до последнего. — Но ты не можешь отвергать то, что принадлежишь теперь мне. Ведь ты прикована к моей постели.
— Ненадолго, сукин ты сын. — Прошипела девушка, и, словно в подтверждение своих слов дернула цепи на себя.
— Ты может так говорить, если только есть мужчина, который заберет тебя. У тебя есть мужчина, Шерри-детка?
— Не называй меня деткой, сукин сын! И да, представь себе, есть! И он — боксер, потому совсем скоро набьет твою хитрую морду!
— Кажется, ты еще сама с ним не познакомилась. Будем ждать его вдвоем здесь… еще с пару недель. — Он слабо улыбнулся, после чего вновь отвернулся, прикрывая глаза.
— Что же ты задумал?! А? Что у тебя в голове, Блэквуд?! Зачем все это? Отвечай! Отвечай мне, чтоб тебя!
— Тише, Шерри-детка. Помолчи. — Пробормотал устало Аарон. — Или я займу твой рот. Знаешь как? Мне кое-что сейчас очень… очень мешает, благодаря тебе. И я чертовски хочу, чтобы это «кое-что» оказалось между твоими губами. Ну, как тебе?
— Ты гребаный извращенец! — Выдохнула в ужасе Шерри.
— Я говорил про свою порванную рубашку, эйки. Но мне приятно, что ты думаешь о моем теле как об отличном кляпе для тебя.
Ее бросило в жар, а щеки, которые итак были алыми от борьбы, стали еще ярче.
— Ты задумалась об этом, девочка? — Промурлыкал мужчина, после чего тихо рассмеялся. — Прости, но я отдам тебя другому. Хотя признаюсь, я бы очень хотел оставить тебя себе. Но не в этот раз.
— Ч-что? — Как же жалко это прозвучало. Шерри уставилась на сидящего на полу мужчину широко распахнутыми глазами. — Другому… о чем ты, Блэквуд? О чем ты толкуешь?! Ты… грязное животное, собрался меня… продать?
— Не продать. Я не занимаюсь работорговлей. Это убого. — Он размял свои плечи. — Продавать — это удел низших. Я принесу тебя в дар, девочка. В дар своему Владыке. — У нее пропал голос. Она хотела закричать, зарыдать, хотя как-то на это отреагировать, но вместо этого застыла, слушая ужасные, дикие в своей простоте слова. — Но об этом позже, эйки. Я все скажу тебе. Но не сейчас. А завтра.
Завтра… все это звучало у него слишком многообещающе.
Заснуть? Ну что вы, какой там сон. Ведь сейчас мой мир терпел свой конец света. И да, от этого самого Блэквуда. Я знала… я словно всегда знала, что подходить к этому мужчине — верх неблагоразумия и глупости.
Чертов конверт… Чертов конверт, оказывается, предназначался мне!
О, как все расчетливо продумано.
— Признаю, сукин сын! Ты чертовски расчетлив! — Проорала я на весь проклятый дуплекс, точно уверенная, что Блэквуд, который меня тут оставил уже часа три как, все услышит.
Хотя он не подавал вида. Возможно, он вообще ушел, а меня оставил здесь. Я не слышала его шагов внизу, голоса. Наверняка ушел, ублюдок. Все же я ору тут уже три часа к ряду, а он — ноль реакции.
И ни о каком отдыхе и речи идти не может! Я напугана, измотана, растрепана, изранена, вся пропитана алкоголем. Ну и, в конце концов, я не смогу заснуть с наручниками, когда мои руки прикованы над головой к кованой спинке кровати.
Как четко сработано! Эти бумаги. Этот билет, письмо, увольнительная. Он не лгал, люди, знающие меня, поверят, даже не задумываясь. Я же была в их глазах совершенно чокнутой… Ха! Они еще Блэквуда не знают. По шкале неадекватности от одного до десяти он был той самой десяткой. И если я была доктором Франкенштейном, то он — самим Лектором.
А эти наручники? Откуда здесь наручники, я не могу понять? Он что, подготовил даже такую деталь? И кодовый замок, да? Так, что я при всем своем желании не смогу открыть ее.
— Зачем? — Звучало тихим шепотом, в котором было столько ужаса и обреченности, что меня напугал собственный голос.
Но мне действительно нужно было понять его причины. Я не доживу до завтра, мне нужно знать прямо сейчас!
Если бы он хотел убить меня, он бы это уже сделал. Тоже и насчет изнасилования… да я вроде на его кровати уже часа три сижу! В одиночестве.
Оставлять меня одну сейчас было еще той подлостью. Не то чтобы я его очень хотела видеть. Но я ведь…
Боже, мне никогда не было так страшно. Я понимала, что если смогу отсюда выбраться, то больше никогда не буду спать в одиночестве. В смысле… я просто не смогу заснуть в темноте, да еще и одна.
Клянусь, найду себе парня! Нормального парня. Пущу на это дело всю свою внимательность, шарм и обаяние. Я даже одеваться стану прилично. И мысли держать при себе.
Почему-то я была уверена, что будь у меня хоть кто-то, проблем бы было меньше. В конце концов, я бы просто не была такой легкой мишенью.
Хотя, наверное, сила его безумия неукротима.
* * *
Он был заведен. Невероятно возбужден. А причина тому?
Черт, Аарон до сих пор не понимал, как остановился и оставил ее одну там, на своей кровати. Кажется, он не зря так почитаем своим народом. И когда говорили, что у него железная воля — не лгали. Он просто само терпение, сама невозмутимость и сдержанность.
Сидя в своем излюбленном кресле, посреди разлитого алкоголя, осколков стекла, посреди всего этого хаоса с сигаретой, он пытался расслабиться. Вот уже несколько часов к ряду. Однако ему не виделся белый песок и синее море — никаких расслабляющих мыслей.
Он смотрел на весь этот бардак и вспоминал. На этом полу она отбивалась как дикий котенок. Ногтями и зубами. Она так вырывалась, шипя и ругаясь, что покорить ее стало необходимым даже из-за чисто мужского принципа. Он любил подчинение. Сила, банально. Но такова природа. Она мудра в своей простоте.
Его ладони скользили по ее телу, облитому коньяком и виски, пока она выгибалась в его руках. А потом он схватил ее, прекращая глупую шутливую борьбу. И отнес в свою спальню — на его территорию. На кровать. И когда он приковал ее там… слизать все это виски с ее кожи и заодно наказать ее особым, изощренным способом, стало нуждой.
