Франсеск Миральес - Retrum. Когда мы были мертвыми

— К тебе гости.

На мгновение у меня в сердце вспыхнула надежда на то, что случилось чудо, ко мне явилась моя богиня — Алексия, вознамерившаяся вытащить верного почитателя из той трясины, в которую его затягивало все глубже.

Реальность же оказалась совсем иной, я бы даже сказал, абсолютно противоположной моим ожиданиям.

— Это Хавьер, — пояснил отец. — Говорит, что хочет повидаться с тобой.

Я привстал на кровати и увидел за плечом отца хорошо знакомый мне взъерошенный чуб. Вскоре на пороге появился и его обладатель, бывший «подзащитный» моего христианнейшего брата.

Вполне понятно, что такого гостя я принял с вымученной улыбкой на лице и искусственной ледяной вежливостью. По правде говоря, поначалу я испугался худшего. Мне показалось, что этот тормоз Хавьер наметил меня в заместители Хулиана, чтобы грузить своими проблемами и дурацкими размышлениями.

Впрочем, по ходу разговора я стал понимать, что у этого неожиданного визита явно есть какая-то вполне конкретная цель. Слишком уж расплывчатым и неубедительным выглядело все то, что плел мне Хавьер, пытаясь как-то мотивировать причину своего появления в моем доме.

Я решил взять быка за рога.

— Хавьер, я так понимаю, ты хочешь что-то мне сказать. Давай выкладывай, зачем пришел.

Подыскивая нужные слова, Хавьер непроизвольно стал обшаривать свои карманы, будто проверяя, не украли ли у него бумажник. Когда он наконец-то извлек на свет и протянул мне маленький голубенький конверт, я не на шутку насторожился.

— Вот, сестра просила тебе передать. Сделать это лично она не решилась. Говорит, что ты в последнее время какой-то совсем странный.

Я понял, что дело плохо и серьезных проблем мне не избежать, но поспешил прояснить ситуацию:

— Твоя сестра ошибается. Я не в последнее время странный, а по жизни такой.

— Вы, ребята, как-нибудь между собой разбирайтесь. Мое дело — письмо передать.

Посчитав свою миссию выполненной, Хавьер просто насильно всучил мне конверт и направился к дверям. Я почувствовал, что у меня в руках бомба, готовая взорваться в любой момент.

Мы с Хавьером вежливо попрощались. Как только за ним закрылась дверь, я рухнул на кровать как подкошенный. Я прекрасно понимал, что если обнаружу в конверте признание в любви, то мне придется наговорить Альбе такого, от чего она, в свою очередь, прольет немало слез.

Такой ответ невозможно смягчить, сформулировать как-то изящно и деликатно. Отказ, равно как и забвение, всегда переживается болезненно, неизменно ранит душу.

Я приготовился к худшему из возможных сценариев. Вот почему, внимательно прочитав письмо, написанное от руки, от первой до последней строчки, я даже вздохнул с облегчением.

Мой мрачный и замкнутый друг!

Вот уже два года мы сидим за одним столом и вместе скучаем на занятиях. Жизнь тем временем шла своим чередом, мир менялся, мы становились иными вместе с ним. Сам понимаешь, мы теперь не те, какими были, когда познакомились.

Та робкая девочка, которую ты когда-то знал, открыла для себя новый мир и живет другой жизнью. Если ты когда-нибудь захочешь выйти из своей черной скорлупы, я смогу поделиться с тобой тем, что обрела и узнала за это время.

Пусть пока все остается как есть, а это письмо я пишу для того, чтобы пригласить тебя на праздник в очень важный — хотя бы для меня — день. В понедельник мне исполняется семнадцать лет, но я хочу отметить эту дату сегодня вечером, воспользовавшись тем, что мои родители уехали и весь дом предоставлен в мое распоряжение. Я сообщаю тебе об этом в последний момент. Знаю, что ты хорошенько все обдумаешь и ни за что не придешь, если пригласить тебя заранее.

Я очень хотела бы видеть тебя сегодня. Сам понимаешь, пусть ты нелюдим и замкнут, но являешься неотъемлемой частью ежедневного пейзажа моей жизни. Я привыкла видеть тебя каждое утро за нашим столом — невыспавшегося, скучающего или же рисующего что-то в неизменном черном блокноте. Если тебя вдруг не окажется рядом, то мне в этом мире будет чего-то не хватать.

Знаешь, как говорила об этом мать Тереза: «То, что человек может дать этому миру, сравнимо с крохотной песчинкой. Но и без этой песчинки мир станет меньше и беднее».

Надеюсь, что ты сегодня все же придешь ко мне в гости. Собираемся мы часам к десяти. Подтверждать согласие не нужно — пусть твое молчание будет для меня ответом.

Твоя Альба-почти-семнадцать-лет

P. S. Я приготовила для гостей просто потрясающий сюрприз. Надеюсь, ты не испугаешься.

«Твою мать! — ругался я про себя. — На кой хрен мне все это нужно?!» Такие вот веселые мысли одолевали меня всю дорогу, пока я шел в Масноу. Поначалу, едва осознав, что не придется отшивать девушку в ответ на ее признание в любви, я было обрадовался, но постепенно до меня стало доходить, что от похода в гости мне, пожалуй, сегодня не отвертеться.

Нет, само собой, можно было бы отклонить приглашение, но в таком случае я чувствовал себя обязанным хотя бы позвонить Альбе и придумать какой-нибудь мало-мальски убедительный предлог. Я подумал, что будет гораздо проще и легче зайти к ней ненадолго, вручить подарок и быстренько свалить оттуда с чувством выполненного долга.

Именно с мыслью о подарке я и отправился прогуляться до Масноу. Там было целых два книжных магазина, в то время как у нас в Тейе книги, за исключением последних новинок и бестселлеров, приходилось заказывать через отдел канцтоваров. Мне нужно было подыскать для Альбы что-то старинное и как можно более сложное для понимания.

«Пусть у нее челюсть свернет от зевания, когда она начнет клевать носом уже на второй странице, — мечтал я. — Может быть, тогда она оставит меня в покое».

Если бы я знал, какое потрясение ожидает меня в тот вечер, то, не доходя до Масноу, свернул бы к железной дороге, сел на электричку и свалил бы в Барселону подобру-поздорову — подальше и надолго.

В ту же субботу, уже ближе к вечеру, у меня неожиданно случился приступ страшной меланхолии. Я, как обычно, пошел прогуляться на кладбище, чтобы заодно перечитать в тишине и покое «Беренику» — рассказ Эдгара Алана По, где в который уже раз сопрягались любовь и смерть.