Кассандра сглотнула. Не стоило ей быть такой самоуверенной.
Да пошло все! Если он хочет драку, она готова. Женщина, которая провела жизнь в сражениях с Даймонами, была более чем годна сразиться с Темным Охотником.
— Позволь-ка мне напомнить, мистер Викинг-Воин-Варвар-Громила, пока твои предки наживались на пожарах ради жратвы, мои повелевали стихиями и создали империю, к которой современный мир и близко не подошел. Так что не смей мне угрожать тем, на что ты способен. Я не потерплю этого ни от тебя, ни от кого-либо другого. Понял?
К ее удивлению, он рассмеялся и встал прямо перед ней. Глаза его были темны, опасны, но вместо того, чтобы злиться, ее кинуло в жар. Огонь его тела обжигал ее.
Она не могла дышать.
Сейчас она боялась его, этой неприкрытой, тревожащей мужественности, которая заставляла ее женскую сущность трепетать.
Он коснулся рукой ее щеки. Один уголок его рта приподнялся. Он забавлялся. Вид его, разглядывающего ее, действовал на нее абсолютно разрушительно.
— В мое время ты стоила бы больше собственного веса в золоте.
А потом он сделал и вовсе неожиданное. Он наклонился и поцеловал ее.
Кассандра застонала, почувствовав его вкус. Вкус дикости. Их дыхание смешалось, когда он буквально грабил ее рот, заставляя ее гореть и трепетать.
Но поцелуй не был жестким. Он был великолепен и совершенен. Такой мужской и яростный.
Тело ее было опалено его близостью. Вкусом его языка, танцующего с ее, пока он рычал где-то глубоко в горле.
Он притянул ее к себе еще сильнее. Так близко, что она ощутила бугор у своих бедер. Он был тверд и готов, а она из первых рук знала, каким он был великолепным любовником. Это знание сделало ее бездыханной. Нуждающейся. Его руки пробежали вниз по ее спине, схватили ее за попу и прижали к себе еще ближе.
Ее злость испарилось. На смену пришло желание, которое она испытывала к этому мужчине.
— На вкус ты еще слаще, чем была, — выдохнул он ей в губы.
Она не могла говорить. Это было правдой. Сейчас все казалось еще ярче. Искрометней, чем во снах. Все, чего бы она хотела сейчас — это стащить с него одежду, бросить его на пол и скакать на нем, пока оба они не станут сытыми и потными.
Каждая частичка ее взывала воплотить эту мечту в реальность.
Вульф не мог дышать, чувствуя ее женские изгибы под своими руками.
Он до сумасшествия хотел ее. Отчаянно. Но что еще хуже, он в своих снах брал ее достаточное количество раз, чтобы знать, насколько она страстная.
Она Апполит. Худший вариант запретного плода.
В его мысли ворвался голос разума.
Он не желал ничего слышать.
Но у него не было выбора.
Отпустив ее, он заставил себя отойти от нее и утихомирить поднявшееся желание.
К его удивлению, она его не отпустила. Она потянула его обратно, к своим губам и отдалась ему своим ртом. Он прикрыл глаза и зашипел от наслаждения. Она проникла в его чувства. Он опьянел от ее аромата роз и пудры.
Ему никогда не хватит этого запаха. Или ее, вжавшегося в него, тела.
Он желал ее больше, чем чего-либо в жизни.
Она отстранилась и взглянула на него. Ее зеленые глаза лучились, щеки раскраснелись от страсти.
— Ты не единственный, кто желает невозможного, Вульф. Так же как ты ненавидишь ме-ня за то, кто я есть, представь, как я мечтаю о мужчине, который истреблял мой народ уже сколько столетий?
— Двенадцать, — ответил он, прежде чем сумел себя остановить.
Она вздрогнула от его слов. Руки ее упали, оторвавшись от его лица.
— Скольких из нас ты убил? Ты знаешь?
Он покачал головой.
— Они должны были умереть. Они убивали невинных.
Ее глаза потемнели, в них появилось обвинение — Они пытались выжить, Вульф. Тебе не приходилось сталкиваться с угрозой умереть в двадцать семь лет. Когда человеческие жизни только начинаются, мы ожидаем исполнения смертного приговора. Ты представляешь, каково это — знать, что ты никогда не увидишь, как вырастут твои дети? Не увидишь своих внуков? Моя мама всегда говорила, что мы — весенние цветы, которые цветут лишь однажды. Мы приносим в мир свои дары, а потом рассыпаемся прахом, чтобы за нами пришли другие.
Она приподняла правую руку, чтобы ему стали видны пять маленьких слезинок, вытатуированных на ее ладони в виде цветочных лепестков.
— Когда дорогие нам люди умирают, именно так мы их увековечиваем. Одна для моей мамы, а остальные четыре для сестер. Никто никогда не узнает, как прекрасен был их смех. Никто не узнает, как добра была мамина улыбка. Через восемь месяцев моему отцу будет даже нечего хоронить. Я превращусь в рассеявшуюся пыль. И за что? За нечто, сотворенное моим пра-пра-пра-сколько-там? Всю свою жизнь я была одинока, потому что не смела позволить кому-то узнать меня. Я не хочу любить кого-то из страха, что буду вынуждена оставить его скорбеть по мне, так же, как будет скорбеть мой отец.
Я останусь туманным сном. И возьмем тебя, Вульф Трюггвасон. Грубый викинг, однажды бродивший по свету, совершая набеги на деревни. Скольких людей ты убил в своей человеческой жизни, пока алкал славы и богатства? Разве ты лучше Даймонов, которые убивают, чтобы выжить? Что делает тебя лучше их?
— Это не одно и то же.
Ее охватило неверие. Как он не мог узреть очевидное?
— Разве? Знаешь, я была на вашем сайте и видела там список имен. Кириан Фракийский, Джулиан Македонский, Валерий Магнус, Джейми Галлахер, Уильям Джесс Брейди. Всю жизнь я изучала историю и знаю каждое из этих имен и ужас, что они сеяли в свое время. Почему Темные Охотники бессмертны, хотя большинство из вас были убийцами в человеческой жизни, а мы прокляты с самого рождения за то, чего никогда не совершали? Где же справедливость?
Вульф не хотел ее слушать. Он ни разу не задумывался, почему Даймоны творили то, что творили. У него была работа, и он их убивал. Темные Охотники были теми, кто прав. Защитниками людей. Даймоны были хищниками, которые заслужили, чтобы их выслеживали и убивали.
— Даймоны — зло.
— И я — зло?
Только не она. Она была…
Она была тем, чего он не смел даже упоминать.
— Ты — Апполит, — с силой произнес он.
— Я — женщина, Вульф, — сказала она просто, ее голос был полон чувства. — Я плачу и грущу. Я смеюсь и люблю. Так же как когда-то моя мама. Я не вижу никакой разницы между собой и любым на этой планете.
Он встретил ее взгляд, и огонь в его глазах ее обжег.
— Я вижу, Кассандра. Я вижу разницу.
Его слова резанули по живому.
— Тогда нам не о чем больше говорить. Мы — враги. И никогда не станем никем иным.
Вульф глубоко вздохнул, когда она выразила вслух истину, которую нельзя изменить. С того дня, как Аполлон проклял собственных детей, Темные Охотники и Апполиты стали смертельными врагами.
— Я знаю, — тихо произнес он, горло его перехватило от осознания этого.
Он не хотел быть врагом. Только не для нее.
Но каким образом они смогут стать кем-то еще?
Он не выбирал эту жизнь, но он дал свое слово жить именно так.
Они враги.
И это его убивало.
— Давай я покажу, где ты будешь спать.
Он повел ее в крыло, противоположное тому, куда ушел Крис, чтоб предоставить ей уединение, которого она так желала.
Кассандра не сказала ни слова, когда он раскрыл перед ней дверь большой уютной спальни. На ее сердце была тяжесть. Оно болело от совершенно глупых вещей. Чего же она от него хотела?
Не было способа заставить его прекратить убивать ее народ. Так был устроен мир, и никакие аргументы не были способны это изменить.
У нее не было надежды на отношения с ним или с любым другим мужчиной. Ее жизнь подходит к концу. И куда это их приведет?
Никуда.
Она решила прибегнуть к юмору, который всегда помогал ей пережить жизненные трагедии. Юмор — это все, что у нее было.
— Скажи, если я здесь потеряюсь, у тебя найдется поисковый отряд, который меня отыщет?
Он не рассмеялся. Теперь между ними была прочная стена. Он полностью отгородился от нее. Ну и ладно.
