Печаль, отражавшаяся в ее глазах во время ее рассказа, окутала сердце Вульфа и крепко сжала его. Он не мог себе даже представить, сколько ужаса она видела в своей молодой жизни.
Но и его детство было нелегким. Стыд, унижение. Даже после всех этих веков он еще чувствовал их укусы.
Бывает боль, которая никогда не утихает.
— А что насчет тебя? — спросила она, глядя на него через плечо, так как он не отражался в зеркале. — Стало ли тебе легче убивать, после того как ты отобрал свою первую жизнь?
Ее вопрос разозлил его.
— Я никогда никого не убивал. Я только защищал себя и своего брата.
— А, понимаю, — тихо произнесла она. — Так ты не считаешь, что это убийство, когда ты врываешься в чей-то дом с целью грабежа, и хозяева сражаются с тобой, вместо того, чтобы покориться твоей жестокости?
Стыд заполонил его, когда он вспомнил некоторые из своих первых набегов. В то время его люди рыскали повсюду, нападали на деревни посреди ночи, грабя других людей, другие земли. Они не преследовали своей целью именно убийства, наоборот, хотели оставить в живых столько, сколько получится. Особенно, если их целью были рабы, которых можно было потом продать на чужеземных рынках.
Его мать ужаснулась, узнав, что он и Эрик начали участвовать в набегах вместе с сыновьями их соседей.
— Мои сыновья умерли для меня, — сердито воскликнула она, прежде чем выкинуть их из убогого домишки. — Я не хочу видеть ни одного из вас снова.
И она не увидела. Она умерла следующей весной от лихорадки. Его сестра заплатила одному из молодых сельчан, чтобы тот разыскал их и доставил известие.
Три года прошло, прежде чем они смогли вернуться домой и отдать свой последний долг. К тому времени их отца убили, а сестру увели захватчики. Вульф отправился в Англию, чтобы освободить ее, и именно там погиб Эрик, сразу после того, как они покинули ее деревню.
Брюнхильд отказалась уйти с ними.
— Я пожинаю то, что ты и Эрик посеяли. Это Божья воля, что я стала рабыней и прислуживаю так же, как вынуждены служить те, которых вы с Эриком продали. И ради чего, Вульф? Ради наживы и славы? Оставь меня, брат. Я не хочу больше ваших дорог войны.
Как последний глупец, он оставил ее, и годом позже, когда англы захватили ее деревушку, ее тоже убили. Жизнь была смертью. Это единственное, что не менялось.
Как человек, он был прекрасно информирован об этом. Как Темный Охотник, он был экспертом.
Он отвернулся от Кассандры.
— Времена тогда были иные.
— Правда? — спросила она. — Я никогда раньше не слышала, что людей в Раннее Средневековье можно было резать как овец.
Кассандра отпрянула, когда Вульф повернулся к ней со свирепым рычанием.
— Если ты ждешь, что я буду извиняться за все, что сделал, так я не собираюсь. Я родился среди нации, которая не уважала ничего, кроме силы руки, вооруженной мечом. Я вырос среди насмешек и издевательств, потому что мой отец отказывался сражаться. Поэтому когда я достаточно подрос, чтобы доказать им, что я не такой, как он, что я могу и встану рядом с ними в битве, я так и сделал. Да, я совершал поступки, о которых сожалею. А кто не совершал? Но я никогда не убивал и не насиловал женщин. Никогда не причинял вред ребенку или человеку, который не мог защитить себя. Твой народ расценивает смерть ребенка или беременной женщины как ценнейший приз. Они преследуют их с одной единственной целью — продлить свои гнилые жизни. Так что не смей читать мне мораль.
Она сглотнула, но твердо стояла на своем.
— Некоторые, да. Так же как и некоторые твои люди живут лишь для того, чтобы насиловать и грабить. Не ты ли мне говорил, что твоя собственная мать была рабыней, которую захватил в плен твой отец? Это может стать для тебя сюрпризом, Вульф Трюггвасон, но некоторые из моих соплеменников буквально молятся на людей, подобных твоим собратьям. Убийц. Насильников. Есть целое ответвление Даймонов, называется Акелос, каждый из которых клянется убивать только людей, заслуживающих смерти.
— Ты лжешь.
— Нет, — искренне сказала она, — Не лгу. Забавно, когда я впервые встретила тебя, то подумала, что тебе, возможно, известно о моем народе больше меня, потому что ты охотишься на нас. Но ты не знаешь, не так ли? Мы всего лишь животные для всех вас. Недостойные даже попытки поговорить с одним из нас и выяснить правду.
Так оно и было. Он никогда не думал о Даймонах иначе как об убийцах, которых нужно уничтожить.
А что до Аполлитов…
О них он вообще не думал.
Теперь ему придется придать термину «Аполлит» «человеческое» лицо.
Не только лицо… у него было прикосновение.
Нежный шепот возлюбленной.
Но что это меняло?
Ничего. Подводя итог, он все еще Темный Охотник и все еще собирается преследовать Даймонов и убивать их, сколько ни найдет.
Им больше нечего было сказать друг другу. Это препятствие никто из них никогда не сможет преодолеть.
Поэтому он прекратил спор.
— Ты можешь свободно распоряжаться домом ночью и поместьем в течение дня.
— А если я захочу уйти?
Он издевательски фыркнул.
— Спроси у Криса, так ли это легко.
Знакомый огонек загорелся в ее изумрудных глазах. Тот самый, который бросал ему вызов и говорил, что у него нет никакой реальной власти над ней. Это была одна из ее черт, которой он больше всего восхищался в ней — этим огнем и сильной волей.
— Знаешь, я привыкла находить выходы из невозможных ситуаций.
— А я привык выслеживать и находить Аполлитов и Даймонов.
Она выгнула бровь.
— Ты бросаешь мне вызов?
Он покачал головой.
— Я всего лишь констатирую факт. Уйдешь, и я верну тебя обратно. В цепях, если потребуется.
Она бросила на него неожиданно озорной взгляд, который напомнил ему Криса.
— Может ты меня еще и накажешь?
— Думаю, ты немного старовата для этого. Я также считаю тебя достаточно умной и способной понять, что с твоей стороны было бы огромной глупостью покидать этот дом, пока Страйкер и его люди слюной исходят, лишь бы снова тебя отыскать.
Кассандру бесила его правота.
— Могу я хотя бы позвонить моему отцу и сказать где я, чтобы он не волновался?
Он снял мобильник с ремня и передал ей.
— Можешь оставить его в гостиной, когда закончишь.
Он повернулся и открыл дверь.
— Вульф, — окликнула она, прежде чем он смог уйти.
Он посмотрел ей в лицо.
— Спасибо за то, что снова спас меня, хотя, как я догадываюсь, у тебя, наверное, каждая часть тела горит из-за этого.
Его взгляд смягчился.
— От этого я не сгораю по частям, Кассандра. Только ты можешь сделать такое со мной.
Он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь, оставив Кассандру с отвисшей челюстью.
Она стояла, онемев от этих слов, захлестнувших ее. Кто бы мог подумать, что у ее воина-викинга обнаружится более нежная сторона. Но с другой стороны, ей ли не знать истину? В их снах она видела его сердце.
В сновидениях, которые были реальными. В те несколько драгоценных часов ей ненадолго открылось сердце мужчины. Его страхи.
То, что он защищал и скрывал от всех, кроме нее…
— Я должно быть совершенно не в себе, — выдохнула она. Как она вообще может испытывать нежность к мужчине, который не стесняется того факта, что убивает ее людей?
И где-то в глубине души, ей хотелось знать, убьет ли Вульф и ее, если она превратится в Даймона.
Вульф испустил долгий, усталый выдох, входя в гостиную, где, развалившись на диване, сидел Крис. Только этого ему не хватало: еще одного человека, который не может сделать то, что ему велели.
Тор, неужели ни у кого из них нет ни капли здравого смысла?
— Кажется, я просил тебя собрать вещи.
— Пойди, соберись, почисть зубы, трахнись. Ты только тем и занимаешься, что указываешь, что мне делать. — Крис щелкал каналами телевизора. — Если ты посмотришь мне под ноги, то увидишь, что я уже собрался и только и жду следующего приказания, большое спасибо.
