— Азу не помнит. — Я покачала головой. — Но все равно твердит про хромоту. Я вот что подумала. Может, он эту черту убийцы видел раньше, чем оказался в опасности? И она была такой яркой, что запала в память? Или эта хромота как-то помогла убийце заманить жертву в ловушку?
— Все это лишь предположения. Чтобы понять больше, нам надо либо искать самый свежий труп, либо самого зверски замученного, чтобы получить из озлобленной души ходока смерти или лича. Это долго и хлопотно. Мы все еще в храмовых землях, не забывай. Я тебя, конечно, хорошо замаскировал, но… — Он запнулся и о чем-то задумался.
— А помнишь, — я постаралась поймать за хвостик мелькнувшую мысль, — кажется, один из сплетников что-то говорил про старого майора? Который пострадал за общее благо?
— Это про здешнюю знаменитость? Про всеобщего защитника и ветерана всех возможных войн со злом? Сразу забудь. Во-первых, его никто не называл хромым. А во-вторых, если даже вдруг… нас первых пришибут за попытку бросить подозрение на дворянина и порядочного человека.
— Не веришь, что он может на такое пойти? — Я покорно позволила схватить себя за руку и быстро тащить обратно в сторону трактира. Колодец, в котором мы нашли подтверждение того, что нужный нам убийца жив и бодр, находился чуть ли не в овраге, идти самой было трудно, несмотря на эхолокацию и мультики в голове.
— Почему, очень даже верю. Люди — мрази. И даже если им кажется, что они живут праведно, то, увы, только кажется. А у военных, особенно таких вот старых, всегда к старости крыша протекает. Но тут сразу скажу: кое-что не сходится. Убийца в окрестностях орудует минимум пятнадцать лет. А последняя «победоносная» военная кампания закончилась чуть меньше десяти весен назад.
— Он в ней участвовал, этот ветеран? В этой кампании?
— Вроде да. Командиру-то можно в гущу сражения не лезть, он сзади мясом руководит. Так что все может быть.
— Тогда, может, сходим и посмотрим на этого человека? Познакомимся, например. Не обязательно ведь бросать сразу тень на его праведность. Мы именно посмотрим… вернее, посмотрите вы с Азу. А я послушаю.
— Знаешь, куда он пошлет странную парочку иностранных бродяг, приехавших на корове? — сощурился Инсолье. — А с ветеранским маразмом и промывкой мозгов еще за шпионов примет. И самое главное — ему поверят, ведь это даже недалеко от правды. Я уже молчу о том, если он действительно местный убийца.
— Ну, можно же издалека посмотреть. Для начала. А потом придумаем, как подойти поближе.
— К нему в поместье нас никто не пустит. На торг, если я правильно помню, в последние годы этот хрен наведывается раз-два в год. И как ты предлагаешь на него посмотреть?
— Если нас к нему не пустят… надо сделать так, чтобы этот человек сам решил вне очереди посетить людное место. Или все же впустил кого-то к себе в дом.
— И как ты собираешься это провернуть? — Инсолье нервно перебрал пальцами в воздухе, подзывая к себе те самые фиолетовые нити, которыми он меня привязал. Думает, что я прямо сейчас бежать собралась?
— Ну… есть одна мысль. Сможешь замаскировать меня под мальчика, похожего на Азу и этого несчастного из колодца? Заметил, у них есть некая общая черта? Вот если…
— Нет. — Инсолье все же дернул нити. Меня качнуло следом и тут же сжало в объятиях так, что еле вздохнуть. Вцепился, словно отбирают.
— Хорошо, тогда я жду твоих предложений. — Вырываться смысла не было. Оставалось разговаривать.
Предложений не последовало, одни тихие ругательства. Интересно, они с Хрюшей друг у друга учатся или соревнуются?
— Хочешь ловлю на живца? Что ж, я ее устрою, — злобно пыхтя, выдал Инсолье. — Но быть живцом слепой бабе, которая даже не знает правил поведения и ценит свою жизнь чуть меньше, чем жизнь подзаборного кота? Если ты действительно хочешь помочь этим пацанам — думать надо, а не совать свою пятую точку во все дыры в качестве затычки.
— Я же не зря тебе сказала про одну общую черту. — Поскольку вывернуться из цепких рук не было возможности, я устроилась в них поудобнее, попутно задавив неуместное тепло где-то внутри. Так приятно было с ним спорить… даже спорить. Когда он вцепляется обеими руками, будто я ему по-настоящему необходима.
— Ну? — настороженно переспросил Инсолье, упорно выволакивая меня на ровную дорогу.
— Эти мальчики были… как бы поточнее… такие, как ты только что меня описал. Беспомощные в чем-то, наивные и неопытные. Азу не знал языка, поэтому, когда отстал от обоза, сразу заблудился в трех деревьях, малыша из колодца все дразнили недоразвитым, и он боялся ровесников…
— Не продолжай, я понял. Нет. Ты не пойдешь. И это окончательное решение.
Глава 34
Инсолье
Нет, дурную голову к шатту я ей откручивать не буду. Но вот сухожилия на ногах перерезать — уже начинает казаться не такой уж и жестокой идеей. Два небольших пореза, и я точно буду уверен, что она уже никуда! От телеги! Не отойдет!
Нет, вы слышали ее, слышали? Она собирается переодеться придурошным мальчишкой и полезть к опытному вояке, которого мы подозреваем в том, что мужик пятнадцать лет режет, душит и крошит народ. Мало того, он настолько искусен в этом деле, что все это время остается вне подозрений!
Идиотка, сказок наслушалась? Начиталась романтических вышморков про всяких разведчиков и шпиенов? А что, в библиотеке ордена и такое есть? Не удивлюсь.
Да даже если он и есть наш убийца, у этого волчары нюх должен быть развит как не у всякой гончей! Только у магически модифицированной! Этой блаженной заразе уже один раз глаза выжгли за инициативу и склонность к всеобщей справедливости, ей мало?!
И как теперь ее отговорить? Я ведь уже вижу, что идея втемяшилась этой идиотке в голову и она не собирается ее отпускать. А судя по тому, что она так свободно отнимала у меня магию, когда захотела воскресить абсолютно бесполезного дохлого котенка, ей и мои заклинания выпить — раз плюнуть. Может, все же сухожилия? Я с расчетливым интересом посмотрел на все еще тонкие лодыжки совы.
— О чем ты думаешь с таким яростным сопением? — спросила вдруг несносная зараза, поворачивая ко мне лицо, перечеркнутое алой полосой. Шатт, эта повязка меня бесит до дрожи. Я ее вижу даже сквозь белую вуаль в почти полной темноте, через которую мы бредем к трактиру.
— Да так. — Я погладил небольшой кинжал у себя на поясе. Вот оно, решение проблемы. Если больше ничего не поможет — клянусь, сделаю как решил.
— Тебе не нравится моя идея.
Ты смотри! Какой логичный вывод. Она и так умеет, да? Мозг есть? Почему тогда не пользуется, шатт ее побери?!
— Она мне отвратительна со всех сторон. Легче самому тебя убить и больше не беспокоиться, чем отдавать старому козлу.
— И почему ты так не делаешь?
Р-р-р-р!
— Не хочу. Пока.
— Понятно…
Что, что ей понятно?! Мне самому ни хрена не понятно, а она прямо гений! Почему она не только не отняла руку, за которую я ее держал, но и сама за меня ухватилась второй рукой?
— Можешь вслух и спокойно рассказать, почему то, что я придумала, плохо?
— Кто такие ветераны, по-твоему? Да не обычные, а дослужившиеся до высокого звания и заработавшие на войне деньги, которых хватает не только на хорошее поместье, но и на имитацию всякой… благотворительности?
Пока шел и разговаривал, дорога из низины к трактиру кончилась. И свое вдумчивое выступление я заканчивал уже в номере, дорогом и приличном по местным меркам, а на самом деле — клоповнике хуже поискать. Усадил слепую на кровать, сам развязал на ней пояс с подушками и опустился на пол, чтобы стянуть с ее ног сапоги и вязаные носки. Спрячу их, и до утра никуда не попрется. Как вообще можно ходить, имея такие узкие ступни и тонкие лодыжки? Голубоватые вены под белой кожей — словно разводы на дорогом мраморе. Ноготки розовые и аккуратные, как речные бусины. Хочется коснуться губами и…
Так. Не туда. Отвлекся. Надо сосредоточиться. О чем там я говорил?
