— И не подумаю! Пока вот это… и это… и это! Не съешь!
Шмякнул чем-то о дощатую столешницу рядом с кроватью, прошелестел бумагой и так стремительно убежал, что я не успела даже часть нитей расправить, чтобы сориентироваться. И на него посмотреть. За время, прошедшее с лечения котенка, я опять вроде как привыкла обходиться слухом, осязанием и прочими чувствами. Но силы возвращались, а с ними и мультики. Только вот…
— Васко! Васко! — раздались какие-то странные крики за дверью. — Васко, где ты? Если ты снова от работы прячешься, благодари всех живых богов, чтоб я не выдрал тебя до кости, гаденыш!
Ну, вроде побегали, позвали и успокоились! Но через пятнадцать минут ситуация повторилась. Только теперь звал уже женский голос, и что-то мне в нем не понравилось. Кажется, его хозяйка едва сдерживала панику и слезы.
А еще через пять минут хлопнула дверь, и мрачный голос Инсолье произнес:
— Поздравляю. Еще одного придурка убили.
— Убили?! — Сердце тревожно стукнулось о грудную клетку и принялось колотиться в нее, словно забулдыга, который рвется в дом после недельной гулянки.
— Считай, что убили. С вечера никто мальчишку не видел, — пожал плечами Инсолье. — Вряд ли он пережил эту ночь. Слава всем богам, что ты сюда не в красном платье приперлась. Иначе одно из двух: либо обвинили бы опять в чем попало, либо сначала припахали бы идиота разыскать, а потом обвинили.
— Разыскать? — уловила я главное. — Почему именно я должна была бы его разыскивать?
— Потому что ты алая сова. Это тоже забыла? Представитель церкви и власти. По статусу тебе положено людям помогать. Прямо всем подряд и даром. Ну, во всяком случае, до изгнания так было, — пробормотал мужчина, тщательно проверяя, доела ли я завтрак.
— Тогда без разницы, в алом я платье или нет.
— В смысле?!
— Все равно мы им поможем. И будем искать пропавшего мальчика.
— М-да? Ну разве что его труп. Свежий призрак — это неплохо, можно ритуалами. Осталось семь дней подождать, пока душа полностью отделится, и можно призывать. Тогда все и узнаем. А пока отдохнем, наконец, как люди.
— Хорошо, ты действительно не обязан. — Я встала с кровати, тщательно проверила, как сидит одежда, расправила все складки, пробежав по ним пальцами.
— Стоять! Куда одна-то?! Думаешь, что он все еще живой? Очень сомневаюсь, если убийца тот же, — одернул меня Инсолье. — Ладно, пошли. Несчастье на мою голову, зачем я только связался?
— Я тебя уже об этом спрашивала.
— А я уже отвечал! Все. Шатт… Вот, я выпил молоко. Тебе достаточно честно теперь? Заразу пушистую в карман сунь. А то поползет следом, народ напугает, а мне — опять разбирайся.
Глава 36
Инсолье
Я думал, не усну. Я думал, убью ее к шатту. Или переверну повязкой в подушку, а там хоть утро не наступай, как…
Нет, я понимаю. Невинная алая сова, сволочь святая, зараза блаженная. Кто бы ей рассказывал про постель с мужиком и как оно вообще происходит и работает.
Но я-то, шатт! Я-то почему крайний и замученный остался?! В жизни такого не было, чтобы я вот так хочу, но не могу, потому что сам себя не пускаю — аж зубами скриплю!
Думал, вообще не усну, пока она своими тонкими колкими косточками рядом в одеяло кутается. А потом ей приспичило спеть мне колыбельную. Очень странную, честно говоря — я таких мелодий отродясь не слышал. Как будто что-то совсем чужое, непонятное. Неровная мелодия, ничуть не убаюкивающая.
Я успел об этом подумать и, кажется, даже сообщить, а потом… отрубился.
Тем не менее с утра пришлось буквально бежать из нашей общей постели, уж больно близко рука блаженной находилась от стратегически важного места. Про ногу я вообще молчу, она там буквально хозяйничала.
А мне вот совсем не хотелось сейчас посвящать дурную птицу в особенности мужской физиологии. Хотя нет. Хотелось. Так хотелось, что я весь чуть ли не дымился!
Но совсем, шатт, не словами и «приличными» метафорами о мужских чреслах и женских лонах. Только вот не поймет же, решит, наверное, что убиваю. Крик поднимется, ор, рыдания… Оно мне надо?
И ведь даже книжку умную не подсунешь, она без меня читать не умеет. А водить ее пальцем по строчкам во время чтения порнухи? Р-р-р-р… К практике мы перейдем быстрее, чем она осилит первую страницу. И снова возвращаемся к тому же сценарию: ор, слезы, обвинения.
Как тогда мне вообще ее склонить к этому делу? Ладно, подумаем о растлении святых сов потом. Сейчас главное — завтрак и информация. Завтрак пинком отправил куда надо — вовремя мне старший сын трактирщика с подносом подвернулся. Молоко кому-то нес. Так я его перенаправил. С информацией пришлось подождать — не люблю истерик. Как только эта баба внизу, в общей трапезной, проорется и даст остальным вставить хоть слово — вернусь. Главное я уже понял.
А пока надо к своей невинной сове, шатт ее поде… хм, не, шатт пусть не дерет, сам справлюсь. Когда-нибудь. А пока она еще такая невинная, что не соображает, как с мужиками в одной кровати спать.
Так, погодите-ка. А вчера она мне что сказала? Что будет вести себя прилично и не будет приставать, чтобы я не боялся. Что она имела в виду?!
Я осторожно заглянул в дверь. Обнаружил свою сволочь в полной боевой готовности: одетую, с подушкой на месте живота, с кошкой наперевес.
Сидит. Возле стола. На нем половина моих собственных припасов и две чашки с молоком. Молодец средний сын трактирщика, молоко принес, не буду ему уши откручивать пока, погожу. Где она вторую кружку, кстати, взяла? У пацана на подносе одна стояла! А половину припасов съела, уже хорошо.
Думает о чем-то. Голову склонила к плечу и светит алым росчерком поперек идеально-белого лица куда-то в неведомое, словно там увидела интересное. Улыбка еще эта… мягкая, теплая и до оскомины невинная.
Нет, о чем бы она вчера ни говорила, но точно не о том, о чем подумал я сам!
А жаль…
— Почему не доела?!
— Потому что тебе тоже незачем ходить голодным.
Шатт, и твердость в голосе. Сразу ясно, что не переупрямить.
А потом эта ослица, которую по недоразумению приняли в совы, устроила мне скандал про то, как она сейчас сама пойдет всех спасет, а я могу катиться лесом, раз такой меркантильный.
Ну ладно, ладно. Не скандал. И про меркантильность она ничего не говорила. Но рвалась на подвиги в одиночку, как дура! В принципе, ничем от себя обычной не отличалась, отсутствие направленной мозговой деятельности — это ее стандартное состояние. Глаза выпучила, про всеобщую справедливость ухнула и полетела.
Даже то, что пучить уже нечего, не мешает.
А какие там подвиги и добыча информации? Пропавший всего лишь младший сын трактирщика. Его истерящая на весь дом мамаша ничего, кроме слез и молитв, из себя так и не выдавила, заранее похоронив мальца. Мрачные старшие братья, похожие на нечесаных хмурых быков, и такой же папаша, хозяин заведения, могли лишь поносить мертвых богов, чернюков и шатта. И никаких четких сведений — где, когда в последний раз видели, куда пошел, с кем разговаривал. В деревнях за подростками если и следят, то краем глаза. А за пацанами и вовсе — коль домой к ночи вернулся, значит, воспитание удалось.
Мне будто своих проблем мало. На секунду отвернулся, а эта коза, в смысле сова слепая — шасть, и уже обнимает за плечи рыдающую мамашу. И что-то шепчет ей на ухо. Шатт, сейчас пообещает… не знаю даже чего! А потом мы найдем (если найдем) труп малолетнего придурка, и эти обещания аукнутся нам втридорога.
— Не лезь, жена, не перенимай чужое горе. Тебе о своем ребенке надо беспокоиться, — одернул ее я, незаметно для других натягивая нити магии.
— Да, муж мой. Ты прав, не женское дело таким заниматься. Мы лучше по хозяйству немного… Правда, госпожа Долорес? Вот, правильно… мужчины всем займутся, со всем справятся… а мы пойдем сейчас на кухню и…
Да куда ж ты лезешь! Ты хоть вспомни, кого изображаешь, дура пернатая! Избавиться от меня захотела, самостоятельности?!
