– Не знаю, – снова пожала плечами Анна. – Наверное, буду искать работу.
На некоторое время воцарилось молчание, пока Филлис разливала чай. Она подала Анне одну из чашек, затем пододвинула ближе тарелку с булочками и горшочек со сливовым вареньем – все домашнего приготовления, но купленное в местном магазинчике. Филлис Шелли вела слишком активную жизнь, чтобы у нее оставалось время на вязание или готовку; она так и говорила об этом всем, кто опрометчиво забредал к ней с просьбой о пожертвованиях на церковные или какие-либо иные дела.
– Жизнь, Анна, дается нам для того, чтобы жить, – медленно проговорила она, слизывая варенье с пальцев. – Чтобы прожить ее – со всеми ее плюсами и минусами. Возможно, она складывается не так, как мы планировали или надеялись. Возможно, она не всегда так уж легка и приятна. Но она должна всегда быть захватывающей. – Ее глаза блеснули. – Глядя на тебя, никак не скажешь, чтобы ты планировала что-нибудь захватывающее.
Несмотря на свое настроение, Анна рассмеялась.
– Да, похоже, на сегодняшний день в моей жизни не наблюдается ничего захватывающего.
Если оно вообще когда-нибудь присутствовало в ее жизни.
Вслед за этими словами наступило долгое молчание. Анна сидела, устремив взгляд на кирпичную стену, вдоль которой вытянулся узенький садик возле коттеджа. Стена была старая, заросшая пятнами лишайника и почти сплошь покрытая ярко-алыми листьями виргинского плюща, а на верху ее, положив голову на лапы, мирно спала Джолли, любимая кошка Филлис. Поздние розы еще цвели вовсю, и воздух был обманчиво теплым, безмятежным, потому что высокие дома на другой стороне улицы защищали коттедж от ветров. Анна вздохнула. Поймав выражение, с которым на нее смотрела Филлис, она прикусила губу, внезапно увидев себя ее глазами. Избалованную. Ленивую. Никчемную. Раздавленную. Словом, неудачницу.
Филлис прищурилась. Кроме прочих достоинств, она отлично умела читать чужие мысли.
– Знаешь, Анна, на меня не производит впечатления, когда человек начинает жалеть себя. Уж что-что, а это никогда меня не трогало. Ты должна взять себя за шиворот, хорошенько встряхнуть и поставить на ноги. Мне никогда не нравился твой муженек. Твой отец, наверное, был не в себе, когда позволил тебе попасться на его удочку. Ты вышла за Феликса слишком юной. Ты сама не ведала, что творишь. И думаю, тебе здорово повезло – я имею в виду развод. У тебя впереди еще много времени, чтобы заново устроить свою жизнь. Ты молода, здорова, и у тебя все зубы свои!
Анна вновь не смогла удержаться от смеха.
– Спасибо, Фил. Мне действительно нужно, чтобы кто-нибудь задал мне взбучку. Только беда в том, что я не знаю, с чего начать.
Развод произошел, что называется, вполне цивилизованно. Не было ни скандалов, ни склок, ни ссор по поводу раздела денег или имущества. Феликс уступил ей дом в обмен на чистую совесть. В конце концов, ведь это он лгал ей и это он бросил ее. И потом, его мысли уже были устремлены к другому дому в более фешенебельном районе – дому, оформление которого он собирался поручить профессиональному дизайнеру и который хотел обставить так, чтобы сделать максимально комфортабельной и приятной свою новую жизнь в обществе своей новой женщины и их ребенка.
Для Анны же, внезапно оказавшейся в одиночестве, жизнь вдруг стала похожей на опустевшую раковину. Феликс был для нее всем. Даже друзьями были друзья Феликса. Ее основным занятием, ее работой было в общем-то развлекать Феликса, поддерживать его социальный имидж, обеспечивать ровное и гладкое течение его жизни, и она хорошо справлялась с этими обязанностями. По крайней мере, ей казалось, что хорошо. Хотя, возможно, она ошибалась. Возможно, ее внутренняя неудовлетворенность в конце концов дала о себе знать.
Они поженились спустя две недели после того, как она окончила университет по специальности «современные языки». Он был пятнадцатью годами старше. Теперь Анна подозревала, что ее решение отложить свадьбу до защиты диплома было последним важным решением касательно собственной жизни, которое она приняла самостоятельно.
Сделав ей предложение, Феликс немедленно выразил желание, чтобы она оставила учебу.
– Тебе совершенно не нужно все это образование, дорогая, – сказал он. – К чему оно? Ведь тебе никогда не придется работать. И вообще утомлять свою хорошенькую головку чем-то таким, о чем стоило бы думать…
Эти снисходительные слова, не произнесенные вслух, но подразумевавшиеся, чем дольше, тем чаще приходили на память Анне все последовавшие затем годы. Она старалась не задумываться о них, убеждая себя: все равно у меня больше ни на что нет времени, а то, что я делаю для Феликса, – это моя работа. И это действительно была работа с полной выкладкой. Что же до платы за эту работу, то она была хорошей. Очень хорошей! Феликс не скупился для нее ни на что. Ее обязанности были просты и четко очерчены. В эпоху феминизма, женской независимости и решительности Анне отводилась роль чисто декоративного свойства. Феликс сумел настолько тонко и аккуратно организовать исполнение ею этой роли, что она даже не отдавала себе отчета в происходящем. Ей надлежало быть достаточно умной, чтобы на достойном уровне поддерживать беседу с друзьями Феликса, но все же не настолько, чтобы затмевать его. Она лишь со временем поняла, насколько искусно он убедил ее в огромной важности и ответственности ее задачи: организовывать все те сферы его жизни, которые не были уже организованы его секретаршей. И лишь после фешенебельной церемонии бракосочетания в Мейфэре и великолепного медового месяца, проведенного на Виргинских островах, ей, Анне, было четко объяснено, что у них не будет детей. Никогда.
У нее было два увлечения: фотография и садоводство. На оба Феликс разрешал ей тратить, сколько ей заблагорассудится, и даже поощрял эти ее интересы, когда они не входили в противоречие с ее обязанностями. В конце концов, оба упомянутых занятия были в моде, давали подходящие и безобидные темы для разговоров, и Анна позволила им заполнить все пустоты, какие имелись в ее жизни. Сочетая одно с другим, она достигла здесь такого успеха, что сделанные ею фотографии ее сада получали награды, раскупались, и это давало ей иллюзию, что она посвящает свою жизнь чему-то полезному.
Как ни странно, она мирилась с время от времени имевшими место провинностями Феликса, сама удивляясь тому, насколько мало в общем-то они ее расстраивали. Она подозревала (никогда, впрочем, не признаваясь себе в этом), что, наверное, просто любит мужа вовсе не так сильно, как следовало бы. Да это и не имело значения. В ее жизни не было никакого другого мужчины, который привлекал бы ее. Иногда ей приходило в голову: а может, все дело в том, что она несколько фригидна? Она получала удовольствие от близости с Феликсом, однако не страдала, когда эта близость стала случаться все реже и реже. Тем не менее известие о том, что его последняя приятельница беременна, явилось для нее тяжелым ударом. Плотина, столь долго сдерживавшая эмоции, рухнула; поток ярости, разочарования, одиночества и боли завертел ее с такой силой, что она сама испугалась этого – настолько же, насколько был поражен ее муж. Подобная перемена течения жизни вовсе не входила в его планы. Он надеялся, что все будет продолжаться, как раньше: он будет навещать Ширли, поддерживать ее, платить, когда настанет время, за обучение ребенка, но не связывать себя чересчур. Его внезапная и искренняя привязанность к малышу поразила его самого до такой же степени, до какой она обрадовала Ширли и потрясла Анну. Через несколько дней после рождения ребенка Феликс переехал к Ширли, а Анна пошла консультироваться к своему адвокату.
