Линк не собирался поступать в колледж, но в одном он меня обходил. Он точно знал, что именно он хочет делать в будущем, даже если у этого были туманные перспективы. У меня же была полная коробка брошюр разных колледжей, которые я не мог показать своему отцу. Мне бы подошел любой колледж, лишь бы он был как минимум за тысячу миль от Гатлина. Я не хотел прожить всю свою жизнь, как проживал ее мой отец — жить в одном и том же доме, в том же маленьком городе, в котором вырос, с теми же самыми людьми, которые никогда не мечтали уехать отсюда.
С одной стороны дороги тянулась вереница домов Викторианской эпохи, почти не изменившихся с момента их постройки сто лет назад. Моя улица называлась Хлопковый поворот, потому что раньше она обрамляла мили и мили бесконечных хлопковых плантаций, теперь же она обрамляла только Девятое шоссе, единственное, что изменилась с тех пор. Я взял несвежий пончик из коробки на полу машины:
— Это ты вчера вечером закачал в мой айпод такую странную песню?
— Какую песню? А что об этой скажешь? — Линк включил погромче один из своих последних демо-треков.
— По-моему с ней еще надо поработать. Как и со всеми остальными песнями, — это был текст, который в разных вариациях я произносил каждый день
— Ага, это над твоим лицом придется поработать, после того, как я тебе врежу, — это был текст, который он каждый день в разных вариациях произносил мне в ответ.
Я просмотрел свой плейлист:
— Песня; она вроде бы называлась «Шестнадцать лун».
— Не знаю о чем ты.
Песни не было. Она исчезла, хотя я слушал ее сегодня утром, и я знал, что она мне не почудилась, потому что она до сих пор крутилась у меня в голове.
— Если хочешь послушать песню, я тебе сейчас включу новую, — Линк посмотрел вниз, чтобы найти нужный трек.
— Эй, чувак, смотри на дорогу.
Но он так и не поднял глаз, а я краем глаза увидел, как мимо нас проезжает незнакомая машина…
На секунду вокруг меня исчезли все звуки: машины, шторма, Линка — все потонуло в тишине и двигалось словно в замедленной съемке. Я не мог отвести глаз от этой машины. Это было только лишь ощущение, которому я не мог дать определение. А потом машина проехала мимо нас и исчезла за поворотом. Я не знал этой машины. Я никогда ее раньше не видел. Вы себе и представить не можете, насколько это невозможно, ведь я знал здесь все машины до единой. В это время года туристов здесь не бывало. Никто не осмелится приехать в сезон ураганов. Эта машина была длинной и черной, похожей на катафалк. Может быть это было знамение. Может быть этот год будет куда хуже, чем я ожидал.
— Вот она. Черная Бандана. Эта песня сделает меня звездой.
К тому времени, как он взглянул на дорогу, машина скрылась из вида.
Глава 2
Второе сентября. Новенькая
(переводчик: Ирина Ийка Маликова)
Восемь улиц. Именно столько нам надо проехать, чтобы добраться от Хлопкового поворота до Джексон Хай. Казалось, что я смогу промотать всю свою жизнь назад, катаясь туда-обратно через восемь улиц. И этих восьми улиц оказалось достаточно, чтобы стереть из моей памяти черный катафалк. Может, именно поэтому я не сказал о нем Линку.
Мы проехали мимо «Стоп энд Шоп», который больше был известен как «Стоп энд Стил»№. Это был единственный продуктовый магазин в городе, имевший наибольшее сходство с 12-часовым универмагом. Так что каждый раз, когда вы зависаете с друзьями на парковке возле него, вам приходится молиться о том, чтобы не столкнуться здесь нос к носу с чьей-нибудь мамой или, того хуже, Аммой.
Я заметил припаркованный Гранд Прикс:
— Ой-ёй, Фэтти уже успел тут обосноваться.
Он сидел в машине на водительском сиденье и читал газету Минобороны «Старз энд Страйпс».
— Может быть он нас не видел, — Линк напряженно вглядывался в зеркало заднего вида.
— Может быть мы уже вляпались.
Фэтти был школьным надзирателем в школе Стоунвол Джексон Хай, а также он был почетным членом полиции Гатлина. Его девушка, Аманда, работала в «Стоп энд Стил», и Фэтти почти каждое утро проводил на парковке магазина, ожидая свежей выпечки. Что было досадным неудобством, когда вы постоянно опаздываете в школу, как мы с Линком.
Вы не сможете ходить в Джексон Хай, не зная каждодневных планов Фэтти так же досконально, как свое собственное расписание. Сегодня Фэтти дал нам отмашку, не отрывая глаз от спортивной колонки. Он нас пропустил:
— Спортивная колонка и булочка с корицей, вы меня поняли?
— У нас пять минут.
Мы вкатили Колотушку на школьную парковку на нейтральной, надеясь незаметно просочиться мимо дежурной. Но снаружи все еще лил дождь, мы промокли и наши кроссовки скрипели так громко, что шансов у нас не было.
— Итан Уэйт! Уэсли Линкольн!
Мы, обтекая, остановились возле стойки, в ожидании своих штрафных карточек.
— Опоздать в первый же день. Ваша мама, мистер Линкольн, наверняка найдет для вас несколько нелестных слов. И не надо быть таким самодовольным, мистер Уэйт. Амма вас приведет в чувство.
Мисс Хестер была права. Амма обязательно узнает, что я опоздал на пять минут, если ей еще не донесли. Моя мама раньше говорила, что наш почтальон, Карлтон Этон, читает каждое письмо, которое сочтет хоть немного интересным. Он даже не утруждал себя повторным заклеиванием конверта. В этом не было ничего необычного. В каждом доме были свои секреты, но все на улице знали их. И это тоже не было ни для кого секретом.
— Мисс Хестер, я ехал медленно из-за дождя, — Линк попытался включить свое обаяние. Мисс Хестер чуть опустила очки и взглянула на Линка, вовсе не очарованная. Маленькая цепочка, которая держала очки на ее шее, покачивалась вперед-назад.
— У меня нет времени болтать с вами, мальчики. Я очень занята, я заполняю ваши штрафные карты, чтобы вы знали, где вам провести сегодня день, — сказала она, вручая каждому из нас по голубой карточке.
Она была занята, как же. Запах лака для ногтей почувствовался, когда мы еще не успели повернуть за угол. Добро пожаловать.
В Гатлине каждый первый день в школьном году был похож на предыдущий. Учителя, которые знали тебя с рождения, еще в детском саду определяли, кто тупой, а кто умный. Я считался умным, потому что мои родители были профессорами. Линк считался тупым, потому что однажды он изорвал несколько страниц в Библии во время урока религии, и разок его вырвало на праздновании Рождества. Поскольку я был умен, я получал хорошие оценки за свои работы, Линк — плохие. Мне казалось, что наши работы никто не читает. Иногда посередине своих сочинений я писал какую-нибудь чушь, только чтобы узнать, что скажут учителя. Никто ничего не говорил.
