Я не открыла глаза, чтобы взглянуть, не смогла смотреть на него. Так и заснула.
Проснулась первой. Всё вспомнила. Теперь я обречена помнить об этом всю жизнь с ужасом и стыдом, особенно то, как цеплялась за него, не помня себя, пыталась притянуть к себе и кричала в исступлении: «Ещё! Ещё!» И он понял и пошёл навстречу этим требованиям…
Спит. На спине, как человек. Или леопард. Как избавиться от этого? Мяса и фруктов натащено с запасом, значит, едва проснётся, сразу за это снова и примется. Взять вон ту скорлупу ореха и ударить по голове. Нет, не пойдёт. Сил не хватит — череп прочный, да ещё покрыт мехом. И тогда… Чем отвлечь от себя?! О, идея. Если женщину можно одними ласками довести до кульминации… Попробую взять инициативу в «любовной игре».
Спит. От одного его вида меня передёргивает после того, что произошло…
Проснулся. Смотрит жёлтыми глазищами, которые кажутся лишёнными выражения оттого, что оно непонятно. Улыбнулся. Полный рот белейших острых зубов. Поднялся и принёс мясо и фрукты, одной лапой, передвигаясь на трёх других. А крылья полураспахнутые, как плащ, потолок заслоняют, холодный ветер создают…
Трапеза окончена, сейчас начнётся другое. Как меня трясёт! Изобразить такую же улыбку во все зубы и игриво, толчком в грудь, опрокинуть на спину. Разумеется, в буквальном смысле слова опрокинуть никогда бы не удалось, просто поддался, позволил. Поёрзал немного, устраиваясь на спине, на распластанных крыльях.
Для начала — обычный для него жест, щекой к щеке, чтобы понятно и без сопротивления. А теперь потихоньку руками, следя за реакцией, чтобы узнать, где наиболее чувствительные зоны. Трудно добираться до кожи пальцами сквозь шерсть, зато эффект хороший и явно для него новый. Где главная зона, понятно, но сразу нельзя — и подготовить получше, и чтоб доверял.
От самого интимного прикосновения вздрогнул и всё спрятал. Да не сделаю я плохо! Ну, смотри, я так же провожу пальцами себе по телу, нет у меня когтей, и я осторожно, я не причиню боли, хорошо будет! Хотя причинить очень хочется. Вцепиться и… Глупо, хуже будет. Лучше поехали дальше.
Поверил.
…Отличный результат — полное изнеможение. Теперь ему не до меня. А реакция странная — и комок мха в пасть, и тыльную сторону кисти, лишь бы не закричать.
Зрачки во всю радужку, то ли от полумрака, то ли от ощущений. Глаза из жёлтых, таким образом, стали чёрными и неожиданно выразительными. И в них такое… Вот уж этого вовсе не заслужила. Поскольку делала всё только ради себя.
Облизнул губы, едва дыша, посмотрел в сторону воды, а подняться сил нет, хорошо довела. Лежи уж, химера голубая, сейчас принесу и напою, но не жди, чтоб таким же способом, как ты, этого только не достаёт. Вот преимущество лап без когтей, можно ухватить листочек, свернуть в трубочку, зачерпнуть скорлупой ореха воды из ключа и подать, как бокал с соломинкой. Попил и бессильно потёрся лбом о моё плечо, в благодарность, надо полагать.
2. Воспоминания, которые отсутствуют
Просто великолепно. Химеру каждый раз довожу до стопроцентного изнеможения, а у самой двойная выгода — избегаю скотоложества и сохраняю энергию, которая требуется на передачи.
Между передачами нужны паузы для передышки, и в это время совершенно нечего делать, хоть волком вой. Только размышлять и вспоминать остаётся. Да вот беда — нечего мне выуживать из собственного мысленного архива, отсутствуют почти что у меня воспоминания.
Родилась — двадцать один год назад, училась — мало, высшего нет, несколько раз пыталась устроить личную жизнь — неудачно, работала — в тихой районной библиотеке на окраине города, читала книги… А больше и вспомнить нечего, по сути. Мой папа служил в полиции, его убили, когда мне было пять лет, с того времени мама затворилась в квартире, а я… Она тряслась надо мной, не хотела потерять ещё и меня. И я не устраивалась на работу, которая казалась хоть чуть-чуть опасной, не ходила ни на какие тусовки, никуда не ездила, не говоря уж о том, чтобы летать. Только бы она не переживала из-за меня.
Поступила бы я так же, зная всё? Да. Я любила её.
А теперь надо перестать баюкать отвращение к себе, выжить, вернуться, и тогда — будет видно, что делать дальше.
* * *
Сумела, достала до ближайшей базы — без торсионного передатчика, сама. И шлюпка пришла, приземлилась и подала сигнал.
Вот она, наконец-то. Открылся люк. Я оглянулась на химеру — он увязался следом. Как бы не вздумал задержать или в шлюпку не сунулся, только с собой его и не хватало. И как смотрит — снова зрачки больше белков. Отошёл к обрыву, плотно сложил крылья и глянул вниз.
Вдруг поняла, что он сделает, когда шлюпка взлетит. Тьфу ты, животное, а туда же! Что я с ним на борту буду делать? В каюте он не поместится. И что будет, когда узнают о наших… отношениях?! Ведь лечить начнут от извращенческого сдвига или психотравмы. Это же всё равно, что спать с собственной собакой или кошкой. Удастся ли скрыть? Но взять его с собой придётся, нельзя же позволить сигануть на скальные зубья.
Жестов, как всегда, не понимает, пришлось взять за крыло и легонько потянуть к люку. Понял и явно обрадовался — глубоко вздохнул. Улёгся в багажном отделении позади сидений так спокойно, словно это обычное для него дело.
Весь полёт до корабля прошёл спокойно; когда оглядывалась, он каждый раз улыбался, и всё. В иллюминаторы не смотрел, словно не раз уже видел такое, смотрел только на меня. И, судя по позе, всё ещё был насторожён и напряжён, словно не уверен, что я окончательно решила взять его с собой.
В шлюзе нас встречали. Едва шагнула из люка, увидела Макара; глаза у него были злые. И Татьяна тут стояла, и другие «робинзоны».
— Привет, Эрна.
Не тон — сплошные лёд и пламя.
— Как ты объяснишь сей финт ушами? Куда и зачем ты исчезала? Из-за тебя мы пол-галактики прочесали! — казалось, он вот-вот набросится с кулаками.
— Это должен объяснить тот, кто подменил адрес-код в кибер-штурмане! — я поглядела в упор на него и на Татьяну.
— Что? — изумился Макар. Вроде искренне. — А это кто? Я таких животных не знаю.
Это он о моей химере. Вылез, голубой скот, из шлюпки, встал рядом, да ещё на двух ногах с риском повредить крылья.
Татьяна засмеялась, глядя на нас.
Я потянула химеру за собой, по коридору клубного корабля, иначе он бы не понял.
* * *
Утром меня разбудил неистовый стук в дверь. Я открыла.
— Эрна! — закричал Макар, врываясь. — Пойди в вольер, успокой свою химеру, а то она там бушует в одиночестве! И что самое жуткое — молча! Кидается на дверь, колотит по панели всеми шестью, трясёт её, и всё это — в полном молчании! Зачем ты постель забрала?
