Впрочем, я не сопротивляюсь, когда он тащит к женщине, одетой в черное. На ее коленях лежит горка пакетиков с хной. Пока Вейн договаривается насчет цены, я чинно усаживаюсь перед ней. Она отрезает уголок у одного из пакетиков и выдавливает темную пасту на мою кожу, не спрашивая, какой орнамент я предпочитаю. Хотя мне все равно. Прислоняюсь к Вейну и позволяю ей делать то, что она хочет.
— Не трогайте узор как можно дольше, чтобы он закрепился. Чем темнее краска, тем сильнее ваш молодой человек любит вас.
Женщина бросает многозначительный взгляд на нас с Вейном. По-английски она изъясняется плохо, запинаясь и с акцентом, но смысл ее фразы вполне ясен.
— Мы не… — собираюсь сказать, что мы не влюблены друг в друга, но Вейн обнимает меня и чмокает в щеку.
Его улыбка заставляет мастерицу улыбнуться в ответ, демонстрируя нам редкие почерневшие зубы.
Я впадаю в ступор, потрясенная его нежностями, и ощущаю себя идиоткой. Я пылаю, на руках размазана хна, похожая на грязь, а к спине прижимается восходящая юная звезда.
Я вообще-то не представляю, что положено чувствовать в такой момент. Но явно не то, что чувствую сейчас я. Похоже, Вейн играет очередную роль. Он перевоплотился в дерзкого юношу и теперь выступает для этой странной марокканки, которую мы больше никогда не увидим. Но зрители — это зрители, даже если их мало.
Когда женщина принимается покрывать хной ноги Вейна, я начинаю потихоньку отколупывать крошечные кусочки хны. Витиеватый узор превращается в пыль и смешивается с землей.
Почему-то мне не хочется, чтобы марокканка была права. Я не могу позволить себе влюбиться.
Сделав татуировки, мы с Вейном направляемся к жаровням. Уплетаем пять бутербродов с мясом и колбасками, жареную картошку и запиваем все двумя бутылками «Фанты». Потом бродим среди уличных артистов, разглядывая акробатов, жонглеров, ясновидящих, целителей, музыкантов и дрессировщиков с ручными обезьянками. Там даже обнаруживается женщина-дантист, и мы в ужасе наблюдаем, как она выдирает гнилые зубы какому-то старику.
Идем по площади, касаясь друг друга бедрами при каждом шаге. Дыхание Вейна щекочет мне ухо, он вытаскивает из кармана маленькую бутылочку водки и предлагает мне хлебнуть, но я отталкиваю его. Где-нибудь в другом городе я бы, пожалуй, не возражала, но Марракеш — слишком загадочный и немного пугает меня. Кроме того, я не знаю здешних законов, но подозреваю, что к алкоголю тут относятся строго. Не хватало еще загреметь в тюрьму за «распитие спиртных напитков».
Вейн усмехается, отвинчивает крышечку и делает пару глотков. Затем прячет водку и тянет меня в пустой переулок. Я спотыкаюсь и прищуриваюсь в темноте. Теплые ладони Вейна поддерживают меня за талию, и я вспоминаю присказку Дженники, которую та повторяла мне, приучая спать без лампы:
— Нужно только привыкнуть, а свет сам найдет тебя.
Вейн стаскивает шарф с моих волос и придвигается настолько близко, что я различаю его синие глаза. Его идеально очерченные губы прижимаются к моему рту. Я растворяюсь в поцелуе, ощущая слабый вкус алкоголя на его языке. Ласкаю напряженные плечи Вейна, глажу шелковистую гриву его волос. Он задирает мне майку…
Я в каком-то бреду — и от его горячего тела, и от его обещаний. Подчиняюсь властному приказу его пальцев, захвативших в плен мою грудь, и мои собственные руки скользят вниз, ощущая рельефные мышцы живота, все ниже и ниже, к поясу его джинсов. Я готова продолжать свои исследования, но Вейн отстраняется.
— Лучше пойдем отсюда… — хрипло шепчет он.
Мы оба стараемся перевести дыхание, сопротивляясь желанию вновь слиться в жадном поцелуе.
— Нет, серьезно, это будет потрясающе! Быстрей!
Он вытаскивает меня из переулка на ярко освещенную шумную площадь. Сперва я не возражаю, но непрекращающийся ритм барабанов зачаровывает меня.
— Нам сюда. Эй, Дайра! Что с тобой?
Он недоуменно хмурится, а я, ни на что не реагируя, направляюсь к источнику пульсирующего ритма.
Пробираюсь сквозь плотную толпу и наконец оказываюсь лицом к лицу с тем, что я искала. Гипнотический звук красного кожаного барабана заполняет мою голову. Передо мной плывут сполохи шелка, золотых монет и обведенные сурьмой страстные глаза на полускрытом платком лице.
Вейн проталкивается следом за мной и останавливается рядом. Он заворожен зрелищем одетого в длинный кафтан мужчины, который бешено извивается под мерный звон цимбал. Но Вейн, конечно, не видит того, что все дрожит, расплывается и мерцает. Я словно смотрю на мир сквозь радужное стекло. Яркие силуэты внезапно возникают вокруг нас и манят меня, зовут к себе.
Быстро моргаю несколько раз, пытаясь вернуться в реальность, но без всякого успеха. Сияющие люди по-прежнему окружают меня, а теперь к ним присоединились и вороны.
Тысячи птиц заполняют площадь. Они садятся на барабанщика, на танцующего трансвестита, взлетают и приземляются где хотят. Пространство мигом гаснет в тысячах бусинок глаз, неотрывно наблюдающих за мной. Светящиеся люди медленно движутся вперед: они идут прямо по воронам, превращая их в месиво из черных окровавленных перьев. И я ничего не могу сделать, чтобы остановить их. Но я могу убежать.
С воплем бросаюсь в толпу, расталкивая людей, крича, чтобы они убирались восвояси. Вейн хватает меня, прижимает к груди, просит успокоиться. Я облегченно вздыхаю, не зная, как объяснить свой приступ безумия. Но в эту секунду взгляд мой падает на площадь, и я обнаруживаю нечто похуже ворон. Сейчас она заполнена тысячами окровавленных отрубленных голов, которые насажены на пики.
Кошмарные рты искривляются, и чудовищный хор выкликает мое имя, призывая меня прислушаться к предупреждениям, пока еще не поздно. Один из голосов звучит громче прочих. Измученное лицо, которому он принадлежит, очень мне знакомо. Я видела его на старой фотографии из нашего с Дженникой домашнего архива.
Яркий свет заставляет меня зажмуриться. Я хочу закрыть лицо ладонями, но не могу пошевелить ни единым пальцем. Когда я пытаюсь сесть, то просто падаю назад. Что со мной стряслось?
Мои руки беспомощно вытянуты в стороны. Пытаясь разобраться в ситуации, я в конце концов обнаруживаю, что привязана к кровати.
— Она очнулась! — кричит какая-то женщина с сильным акцентом.
Мне даже непонятно, с облегчением она это произнесла или с тревогой.
— Мисс Дженника! Ваша дочь Дайра очнулась!
Дженника! Значит, моя мать в курсе?
Поворачиваю голову и пристально разглядываю голубые стены своей комнаты, пол с терракотовой плиткой и восьмиугольный столик. На нем привычно разложены мои вещи: помятая баночка с бальзамом для губ, серебристый айфон с наушниками и потрепанная книжка в мягкой обложке.
