— Я рядом, — плескались волны о нежный песок.
— Всегда рядом, — шумело в высоких кронах.
— Любушка моя… — теплые солнечные лучи целовали щеки, медленно скользили по губам.
Ей хотелось счастливо жмуриться и подставлять голову под нежность больших рук. Ластиться, словно кошке, и мурлыкать нежную песенку. А сердце соловьём пело, разливалось. Выстукивало трепетное «люблю».
— Красиво тут, да?
Перед глазами плыла сказочная картина. Высокие кедры один к одному — прямые как стрелы, крепкие и толстые. Мох изумрудный ковром стелется, то тут, то там шляпки боровиков и рыжие пятна лисичек. Так и хочется пройтись, собрать эту красоту в лукошко, а потом испечь любимых грибных пирогов.
М-м-м, даже в животе заурчало.
Но прежде цветов собрать охапку. Вон на той прогалине! Сколько их! И травы разные! Мята, девясил, чистотел… Чудо просто!
Словно из воздуха соткались две фигуры, и в груди стало больно до слез. Родители! Хотела к ним рвануть, но за талию перехватили широкие ладони.
— Пусти! — впервые за все время попыталась освободиться от желанных объятий.
— Они уже здесь, у своих истоков. Возвращайся и ты, жизнь моя…
* * *
Ее выбросило из сна, как рыбу на берег. Хватая ртом воздух, Любава села на кровати и до ломоты в пальцах стиснула кулон. На крохотную долю секунды показалась, что морда медведя слишком теплая, горячая даже, но удивиться не успела — ее тут же заключили в объятья.
С перепугу Любава чуть в обморок не грохнулась, но над головой прозвучало ласковое:
— Тише, Любава… Кошмар?
Владимир! Стало немного стыдно. А кто ещё? Он на соседней кровати как раз устроился.
— Н-нет, не кошмар, — Любава потеряла глаза, заодно пытаясь ненавязчиво сбросить знакомые, но все равно чужие руки. Они не грели так, как те, из сна. — Не кошмар. Просто…
Перед глазами мелькнул калейдоскоп картинок. Темная зелень лесов, яркие цветы и травы, тихий шум ветра, и плеск безымянной реки.
— …просто я знаю, где мне спрятаться.
* * *
Поезд качало из стороны в сторону. За окном черным-черно, только звёзды блестят, а она, вцепившись в ручку чемодана, все пыталась найти хоть один фонарь, или дом, или хоть что-нибудь, что подскажет — тут есть люди.
Зря старалась. Где-то на просторах между Томской и Красноярской областью пряталась в лесах родная деревенька. Едва живой полустанок, на котором тормозил поезд, и тот находился неблизко.
И всё-таки ее должны были ждать. Несколько часов Любава потратила, пересматривая мамину записную книжку, и, наконец, нашла крохотную заметку на полях. Номер смотрителя этого полустанка. Горник Станислав Святославович.
Дозванивалась весь день. Думала, нерабочий. Мало ли там что поменялось за столько лет, но, к ее удивлению трубку все-таки взяли.
— Станция Лесовушки*, - грохнул над головой голос заспанной проводницы, возвращая ее в реальность. — Станция Лесовушки…
Любава поежилась — никто из пассажиров не ответил! А если её не встретят? Что она будет тут делать? Ночью, боги знают где. Вокруг лес, лес, лес… и ни одного человеческого жилья.
— Девушка, вам точно здесь надо? — осведомилась вернувшаяся проводница.
— Да, — голос сорвался на предательский шепот. А по коже волной бежали липкие мурашки.
Во что она ввязалась?! Может, надо было согласиться на предложение Владимира поехать с ней? Нет, глупости. У него в Москве дел по горло. Ожидаемо, пошли первые палки в колеса. Тело из морга «пропало», а на горизонте объявился один из именитых адвокатов.
— Да, мне точно тут, — упрямо тряхнула головой. — Простите, трудно так среди ночи. Как вы справляетесь?
Проводница равнодушно пожала плечами:
— Привычка.
Ей вторил стон тормозов — поезд прибывал на станцию. Женщина пошла к тамбуру, и Любава следом.
Дверь с противным скрипом распахнулась, и тяжелый от грозы воздух толкнул в лицо. Замечательно, только дождя не хватало. Где укрыться, если что?
Перехватив чемодан удобнее, Любава выпрыгнула на платформу.
— Удачного пути, — обернулась к проводнице, но ее слова утонули в металлическом лязге закрывшейся двери.
Любава поморщилась — так себе начало возвращения на родину. Поезд тронулся, а она осталась стоять под светом единственного фонаря на станции.
— Прямо как в ужастиках, — пробормотала, пытаясь улыбнуться собственной фразе.
Не вышло.
Пейзаж действительно выглядел как начало какого-нибудь триллера про маньяка. Изъеденная временем платформа, далекая гроза, фонарь один — от генератора работает, что ли? — и огонек сигареты в тенях… Что?!
Любава шарахнулась в сторону и чуть не споткнулась о свой чемодан, а огонек выплыл под тусклое пятно освещения.
— Дед… Станислав, — выдохнула, хватаясь за сердце.
Поклясться могла — он самый! Старик улыбнулся, обнажая белые крепкие зубы.
— А кто ж еще, Любавушка? Поди-ка, убивца с топором ждала?
Любава смущенно топталась на месте. Кого только ни ждала! Но Станислав Святославович больше тянул на сельского пастуха, только в добротной военной спецовке. Непонятного цвета ветровка с капюшоном, штаны с множеством карманов, берцы, и нож у пояса. А еще добродушные светлые глаза. И смотрели они не по-старчески внимательно и цепко.
— Ай, краса… — протянул старик, поскребывая колючую щеку. — Вылитая Яра! Гляди-ка! И волосы — орешек кедровый, и глаза — кора да трава. Жилки всё, пятнышки…
Каре-зеленые, вообще-то. С поволокой. Но поправлять Любава не хотела. Жадно слушала каждое слово.
— …Ох, сколько в них мужиков потонуло-то, пока Яруся Данилку своего не встретила. А улыбка-то тебе от отца осталась, да. Вижу, вижу…
Любава коснулась губ. И правда — улыбка.
— Спасибо, дед Станислав.
— Стасом кликай. Не так я и стар — не женат еще, — шутливо ей подмигнул.
Последние страхи развеялись дымом от костра. И тьма вокруг перестала казаться угрозой. А воздух такой чудесный, м-м-м. Прямо нектар.
— Пойдем, Любава, — дядя Станислав подхватил ее чемодан. — Дом мой недалече. Теперь уж три оборота солнца поезда никакого ни будет. Выспишься сто раз. Раньше тут часто стукали туда-сюда, целые составы размером с версту, а теперь тишь да благодать.
От платформы вниз вела добротная деревянная лестница. И сразу же за ней тропинка. Еле видная среди густой травы.
Пятно фонарика скользнуло по стволам деревьев. Почти сразу же начинался край леса, и дом прятался за густым частоколом. Тусклое оконце различалось едва-едва, а гроза ворчала все ближе.
— Ох, и дождик сегодня пройдет. Смотри-ка, гремит перунова колесница, грозу мчит.
— Вы тоже… — хотела продолжить «язычник», но замолкла. Невежливо.
А дядьСтас рассмеялся, задорно так.
— Тоже что? Верою отличен?
— Нет, то есть да. Как мои родители.
— Да, и они такие. Разницы нет, во что человек верует, в Христа, в Аллаха или Рода. Создатель — он один. А помощников его как только ни звали. Ангелами, святыми, пророками. Все едино. Под небом и солнцем всем место есть. И каждой земле, каждому народу — свой защитник.
Любава молчала. Она и сама так думала.
Впереди опять мелькнул тусклый свет. Едва под крышу зайти успели — сверкнула молния и хлынул дождь стеной.
— Хорошо, — дядьСтас огладил седую щетину. — Все, как надо… Пойдем, Любава. Чай на столе, а кот на печке место тебе охраняет. Небось, натряслась в вагоне, разнервничалась. Пойдем.
И она зашла в просторную комнату с настоящей печкой и самоваром.
* * *
«Вернулась…»
Опять этот голос! Ломается и дрожит от радостного волнения. Шепчет в самое ухо, как будто незнакомец совсем рядом.
«Вернулась ко мне».
Любава очень хотела открыть глаза. Попытаться рассмотреть лицо того, кто столько времени тревожил ее грёзы, но нет… никак! Ей оставались только ощущение глупой радости и неверия.
