«Хочу тебя видеть, единственная. Запах твой вдохнуть, к груди прижать. Так хочу — сердце немеет…»
Запах? Это кажется странным. Она потянулась вперёд, чтобы коснуться ночного гостя, и пальцы утонули в густой шерсти… Что?!
Любава распахнула глаза.
Под рукой мурчала и жмурилась кошка, требуя чтобы её ещё немного погладили. А, вот откуда про шерсть… приснится же.
Сев на печи, Любава осмотрела комнату. Вчера верямя прошло как в дурмане. Короткое чаепитие, мерный говор дядьСтаса сразу обо всем и ни о чем, настоящая лежанка на печи, где действительно урчала зеленоглазая мурлыка, и сон. Про мех. Любава улыбнулась.
Под сердцем щекотало ощущение чего-то приятного. И комната вся сплошь залита солнечным светом, а за окном негромкий говор… Интересно…
Выбравшись из-под одеяла, Любава неловко слезла с печки. Машинально поправила любимую ночнушку — безразмерную майку с рисунком полевых цветов, подтянула пижамные штаны и попыталась собрать разлохмаченную косу. Но резинка вдруг мистическим образом выпрыгнула из пальцев и улетела к противоположной стене.
— Эй!
Любава бросилась следом. Волосы рассыпались по плечам и лезли в глаза, но открывать чемодан за новой резинкой не хотелось, да и мусорить нельзя!
Любава принялась искать пропажу.
А, вот она где! В рукомойник угодила. Надо же…
За спиной хлопнула дверь.
— Проснулась, Любавушка?
Вот и дядьСтас пришел! Любава цапнула резинку, но ни ответить, ни повернуться не успела.
— Эта, что ли, дочь Данилы и Ярины?
Кожа на спине изошла ледяным жаром. В голове сделалось пусто и звонко, а в груди наоборот — тесно до ломоты.
Голос… это же его голос!
На деревянных ногах Любава обернулась к говорившему.
* * *
* — название ж/д станций, деревень и поселений вымышленные.
Глава 3
Большой… Нет, огромный! Макушкой чуть-чуть до потока не достает, а фигура — богатырская прямо. Настоящий медведь!
Взгляд жадно скользил по четкому развороту плеч и широкой грудной клетке. Ласкал крепкую шею и небрежно сунутые в карманы штанов руки. Бежал то по торсу, то обратно к лицу, подмечая каждую черточку. Борода есть. Короткая такая, аккуратная. Густая очень. И волосы густые. Темно-русые вихры встрепаны и торчат острыми пиками, липнут к умному лбу, на котором залегла глубокая морщина. А из-под нахмуренных бровей сверкают янтарные глаза. Насквозь душу прожигают, вплетая в безликие сны образ медведя на двух ногах. Хмурого такого. С поджатыми губами и желваками на высоких скулах. О, боги…
— Точно она?
Глубокий баритон срезонировал по нервам тягучей волной дрожи. Любава бесполезно пыталась вытолкнуть из себя хоть слово, но могла лишь смотреть на неожиданного гостя, чувствуя, как пол под ногами медленно превращается в трясину, а сердце ворочается тяжело и остро, распирая грудную клетку до сбитого дыхания.
Почему он хмурится? И обращается не к ней, а к дядьСтасу, словно онемевшая от неожиданности девушка — часть повседневного интерьера.
Ее не рады видеть, наверное… Внезапное мысль ужалила гадюкой, разгоняя внутри яд сомнения.
Конечно, не рады! Навязалась тут. Приехала вся такая «дамочка столичная», еще и время отнимает. Только вроде этого мужика никто в дом не приглашал… что он тут делает вообще?! Внезапная злость вернула дар речи:
— Точно она, — передразнила, ругая себя за внезапно охрипший голос. — А вы точно кто?
Широкие брови мужика медленно поползли вверх.
— Я уж думал, блаженная у них девка уродилась, — осмотрел хищно. — А ты пищать, оказывается, умеешь.
Любава так и поперхнулась. Ну… Хам! Быдло самое обыкновенное!
И это его голос она во сне слышала?! Нет, глупости! А руки так и зачесались схватить с рукомойника кружку да запустить в хмурую рожу.
— И гавкать могу, представляете?
— Не сомневаюсь, — хмыкнул, как щелбана выдал.
От взвившейся под горло обиды дыхание перехватило. Любава только рот раскрыла, чтобы ответить как следует, но дядьСтас опередил.
— Данияр, полно тебе. Да, она самая и есть. Вернулась в дом родительский.
Да-ни-яр… Под ложечкой сладко екнуло. Красивое такое имя. Надежное и крепкое, как несокрушимый кедр. Вот черт!
— Ненадолго, — пробурчала, обхватывая себя за плечи. — Мне обратно через две недели. К парню!
Ляпнула, а самой стыдно вдруг стало. Враньё это. Обсмеют ее сейчас или что-нибудь грубое скажут. Но мужик равнодушно пожал плечами и, развернувшись, пошел к выходу.
— Собирайся давай, — бросил у самой двери. — Ждать не буду
— ДядьСтас, можно я у вас останусь? — взмолилась, как только дверь хлопнула. — Готовить и убирать могу.
Ехать куда-то совершенно расхотелось. Забраться бы обратно на печку и отмотать время на час назад, когда в груди было легко и сладко.
— Что, совсем родительский дом увидеть не хочешь? Фотографии посмотреть, пожить там, где родная кровь жила.
Это был удар ниже пояса. Конечно, хотела! Разве можно от такого отказаться? Но ехать рядом с этим… медведем надутым? Вот ещё!
А сердце всё ещё трепыхалось где-то под горлом. Гнало по крови гремучий коктейль эмоций, которые она разобрать толком не могла.
Блаженная, значит… Сам он блаженный, козел. Сразу хамить надо? Поздороваться по-человечески не мог?
— А Данияра ты не чурайся, — продолжил дядьСтас. — Он худого никогда не сделает. Не обидит. Хороший мужик, правильный. Сам, вишь, за тобой ехать решил. А то что ворчит… встал не с той ноги, видать.
Любава поморщилась.
— Да уж, честь невозможная, — фыркнула, быстро собирая косу.
— А то. Он ведь старший над Четырьмя.
— Над кем? — не поняла Любава.
— Свида, Туросик, Стукач и Пахма. Четыре деревни наших, о четырех Главах, но над старостами Данияр ходит. Его слово — закон, он лесу хозяин и защитник.
Он?! Да ну, быть не может! Обычный мужик в мешковатой военной спецовке. Ну симпатичный, да. Рослый… фигура просто ходячий секс. Посмотреть бы без рубашки… нет, не думать о фигуре! В общем, все равно! Расписали как бога во плоти, хочется упасть в ноги и о ласковом слове молить.
— Замечательно. Буду знать.
И заодно стороной обходить. Пусть он командует хоть деревнями, хоть танковой дивизией — ей дела нет.
— На дворе подожду, — объявил дядьСтас. — И это… Мазь от комаров на полке. Забирай всю, сожрут ведь. И одевайся спокойно. Данияр ворчать не станет.
Было бы во что! Очень хотелось нормально помыться, но вчера сил хватило только привести себя в порядок. Почти трое суток в поезде тряслась. Вроде и не слишком трудно, а о душе мечтаешь. И о нормальной одежде.
Темные джинсы и удобная фланелевая кофта с глубоким вырезом вдруг показались слишком мятыми и неброским. Надо было платье брать. У нее есть, льняное такое, вроде простенькое, а по фигуре сидит — закачаешься. Посмотрела бы она тогда на этого медведя!
Любава схватилась за висевшие на спинке стула вещи. Глупости! Зачем оно в лесу, и кого тут очаровывать? Комаров? Но желание надеть сарафан и пройтись перед носом у медведя никак не хотело пропадать. Напасть какая-то!
Сердито одернув кофту, Любава поправила сбившийся амулет и, подумав спрятала его под ворот. Не сильно прикрывает, но пойдет. Не нужны ей ещё и замечания по поводу украшения.
Собрав вещи в чемодан, решительно зашагала к выходу, но у самого порога вся храбрость вдруг исчезла.
Данияр стоял у машины — обычного уазика, похожего на военный, только очень ухоженный, и как будто из новых моделей. Но это ладно. На задних сиденьях виднелось что-то непонятное.
Любава облизнула пересохшие губы. Значит, ехать ей на переднем. Бок о бок с мужчиной.
Негнущимися руками толкнула дверь. Подумаешь, переднее сиденье. С Владимиром только так и ездила. От мелькнувших воспоминаний вдоль позвоночника холодком протянуло. Он сейчас в Москве, ее прикрывает, а она тут девичьи охи-ахи развела.
