Пожалуйста, займитесь чем-нибудь полезным в своих комнатах.
— Да, матушка, — покаянно выдохнули мои дочери и, сделав книксен, направились на выход.
— Вы должны что-то сделать, обязаны это исправить! — Зоуи не могла уйти, не оставив последнее слово за собой.
— Господи поверенный, я хочу знать все, — оказавшись с мужчиной наедине, попросила я. — Прежде я недостаточно внимания уделяла делам, но поняла свою ошибку. Прошу, расскажите мне все еще раз, даже если вы уже рассказывали. Боюсь, прежде я была недостаточно внимательна или могла чего-то не понять. Горе из-за потери мужа затмевало мой разум.
— Рад это слышать, маркиза, — поверенный забрал со стола документ и аккуратно сложил его обратно в папку. — Мы в принципе могли бы поступить как предполагала леди Зоуи, в законодательстве есть свои лазейки, но...
— Но? — вообще-то мне совершенно не хотелось лишаться никакого имущества.
— Боюсь, что барон Фродверк может оказаться только первой ласточкой. Таких документов может оказаться много, а имение у вас всего одно.
Я устало прикрыла глаза, размышляя, как несчастная вдова с двумя дочерями умудрилась вляпаться в брак с таким человеком, как маркиз.
Долгий разговор с разбором документов помог понять ситуацию. Мое имя было маркиза Матильда Крантерлот. До замужества она была баронессой Ярдвирг родом откуда-то из далекой провинции, где много солнца и моря. Матильда была второй супругой барона Ярдвирг, кроме двух дочерей у него был еще старший сын, который унаследовал основное состояние и обширные виноградники. К счастью, барон любил дочерей и упомянул их в завещании, обеспечив не шикарным, но все же неплохим приданным. Матильде же достался счет в банке — так называемая «вдовья доля», что сделало ее довольно завидной невестой. В провинции можно было легко жить на проценты с этих денег до конца жизни, не шикарно, но нормально. Плюс по закону Матильда, как вдова, имела свободу самостоятельно управлять имением дочерей, пока не выдаст их замуж.
Но пять лет назад мимо проезжал маркиз Крантерлот, столичный щеголь, легко запудривший мозги вдовой баронессе Ярдвирг. Он обещал красивую жизнь, балы и любовь, а также снять с плеч хрупкой женщины всю ответственность за дочерей и их имущество. И она поверила. Свадьба была скромной, ее проигнорировали многие соседи, считая, что вдова слишком быстро выскочила замуж. А дальше — подпись на доверенностях, и вот уже маркиза Крантерлот наблюдает, как быстро пустеет ее банковский счет.
Дом в столице, куда маркиз привез супругу с падчерицами, оказался совсем не так шикарен, как предполагалось. Он требовал серьезного ремонта, а деньги тратились на новую мебель и отделку шелком стен. К тому же, как выяснилось позже, принадлежал он не самому маркизу, а его дорогой дочери золотце-Зоуи, достался в наследство от дедушки по материнской линии. Складывая по кусочкам разные сведенья, я поняла, что первый тесть маркиза держал того в ежовых рукавицах, не позволяя разбазаривать деньги. А вот после его смерти...
Поверенный показал мне, где в кабинете лежат счета и примерно объяснил соотношение цен, и я была шокирована расточительной жизнью супруга. Имение Первероуз за год приносило меньше денег, чем маркиз тратил на свои наряды за сезон, да и Зоуи он ни в чем не отказывал. А найденные в отдельной стопочке скромные счета за наряды Патрисии и Флоренс подтвердили, что дочерей супруги маркиз держал в черном теле. Причем, счета за наряды Зоуи на баснословные суммы подписывал супруг, а скромные счета на содержание своих дочерей — Матильда, подтверждая, как интересно в этой семье распределялись доходы и расходы. «Твои деньги — наши, а твои дочери — твои, содержи их сама». Отец создал еще один повод недолюбливать Золушку.
Неудивительно, что благодаря такому расточительству личные деньги маркиза, и полученные после женитьбы на баронессе Ярдвирг, быстро закончились. А дальше начались долговые расписки.
— После продажи коллекции картин, всех лошадей, кареты и еще кое-какого движимого имущества, некоторых украшений и расчета части слуг, удалось погасить большую часть долгов вашего супруга, — нервно потирая платком лысину, продолжил поверенный. — К сожалению, леди Зоуи не согласилась расставаться с материными драгоценностями, платьями или частью мебели, а, так как дом принадлежит ей, то без ее разрешения мы не можем ничего продать и окончательно закрыть долги. Однако, вскоре мы ожидали очередного финансового отчета из имения, и можно предположить, что, если урожай был хорошим, прибыли бы хватило, но...
— Но только если не всплывут новые расписки, — закончила я его речь, нервно побарабанив пальцами по столешнице.
А в сказке все было так просто! Злая мачеха мучает Золушку, но добрая фея дает ей шанс встретить принца. В некоторых версиях, правда, у Мачехи и ее дочерей страдали то ноги, то глаза, но это старые жестокие сказки.
Почему же реальность, в которую попала я, так отличается? И что мне с этим делать?
По спине опять пробежались ледяные мурашки от страшных воспоминаний.
Это был самый обычный день в нашем ТЮЗе. Или скорее... это был ужасный день. Последний новогодний спектакль в зимнем сезоне выдался самым тяжелым. Во всех других театрах Елки уже закончились, а у нас режиссер продлевал до последнего, договорился с распространителями, чтобы билеты продавали в школах, «осовременил» спектакль. Сюжет весьма отдаленно напоминал «Приключения Маши и Вити»: Снегурочку похитил Кощей, и главные герои-дети должны были ее спасти. Только на этом сходство заканчивалось, Маша выходила на сцену в мини и на огромных каблуках, больше подходящих стриптизерше, а Витя выезжал на моноколесе и с битой в руках, угрожая сказочным персонажам.
Как на зло, именно в этот день в фойе еще и установили тележку с попкорном, сладостями и газировкой, и кому-то из ребятишек пришло в голову, что это очень весело — кидать фантиками и едой в актеров. Режиссер, который всегда чувствовал прибыль, вместо того чтобы запретить, обозвал это «помощью», чтобы увеличить продажи во время антракта, и понеслось. Дурацкий спектакль превратился в форменное сумасшествие, а после в фойе, детишки на радостях разгромили елку и разорвали бутафорские подарки под ней, окончательно уничтожив новогоднее настроение.
Елка была старая, пластиковая, с твердыми иголочками и украшена старинными игрушками. Многие из них, я знала, после войны приносили работники театра и зрители из своих семейных сокровищниц. Некоторые даже дореволюционные. Если бы режиссер узнал, он бы, наверное, их продал в антикварный магазин, но он не обращал внимание на «эту ерунду». А вот теперь...
Я подошла к елке и
