Я могла использовать этот шанс.
Глава двадцать первая
Могла бы воспользоваться, но решила — не стану. Потому что у меня иные планы, потому что дать человеку понять, что я готова стать его другом, а потом просто исчезнуть
— подло. Что он за человек, граф ван Агтерен, я не знала, но лично мне он не сделал пока ничего плохого.
— А откуда берут воду? — спросила я у слуги, сильно его озадачив этим вопросом. Но он ответил, а с утра я, помявшись, сказала, пока мы завтракали:
— Господин королевский судья. Если вы велите. — Осторожно. Очень. — Брать воду вверх по реке, да там, где дальше городов и крупных селений нет, то Все Святые, может быть, сохранят своей милостью ваших близких.
Я в который раз не получила ответ на свое предложение и требование развить свою мысль. Но не получила и по ушам за дерзость — и на этом спасибо. Мы шли в квартал
Брие, где не так давно девица перед самым визитом королевского доктора и повитухи отошла к милости Всех Святых в Обитель их.
К этому дню я знала, что девушек для королевских смотрин осталось всего двести. Сплетни, интриги и подковерная возня сделали свое дело, бал должен был состояться уже этим вечером, и шептались, что девушки внезапно заболевали, и кто там разберет, по каким причинам, что старуха -травозная сбежала из города и не могут ее найти, а может, не особо и ищут, что доктора сбились с ног, врачуя немощных, а может, и помогая им казаться более больными, чем они были на самом деле, и королевский доктор напился случайно на именинах у королевского казначея.
Я считала, что он просто взял и умыл руки. Надоесть может все.
Пока мы ехали на процесс, который обещал быть довольно громким, я успела из разговора судьи со вторым секретарем понять, что это и есть то самое дело про доктора и истечение. С доктором мне было все более-менее ясно, но «истечение» настораживало. Впрочем, даже врачи, лечившие — вполне прогрессивно по меркам того времени — Пушкина после дуэли, а потом проводившие положенное по закону вскрытие, не выработали единый понятийный аппарат, и поэтому точные повреждения великого поэта, как и истинная причина его смерти, оставались покрытыми мраком. Здесь тоже могли под «истечением» подразумевать все, что угодно говорящему.
Мой огромный стаж работы следователем и судьей дрожал под напором логики моего нового шефа. Он не просто не напрягался — он судил, как бог черепах.
Второй секретарь, в обязанности которого входило зачитывать всякие процессуальные тексты, огласил суть дела. Я обзавидовалась: мне бы такого секретаря, потому что ничего в моей работе меня так не утомляло, как необходимость много говорить. Здесь же судья молчал, неохотно расспрашивал подсудимого — если тот физически мог что-то ответить, — свидетелей, потерпевших и вообще всех, кто хоть как -то мог к процессу примазаться, и потом оглашал приговор.
А я — я скрипела зубами и пером, и руки мои понемногу отваливались.
Доктор — тот, который приходил ко мне, и цирюльник — тоже тот самый! — пускали кровь некой баронессе Вист перед демонстрацией прелестей очередной партии потенциальных невест их величествам. Это была последняя партия, и баронесса Вист была роскошна всем, только вот до вечера не дожила, и с удивлением я узнала, что цирюльник в кровопускании — лицо не самостоятельное. Он сидел среди свидетелей, ждал своей очереди, и обвиняли исключительно доктора — как лицо, назначившее процедуру и непосредственно приказавшее ее выполнить. То, что выполнена она была абы как... стоп, подумала я, как это возможно, это примерно то же, что педикюр в наше время, цирюльник делает кровопускания в день десятками! Возможна ошибка, но скорее как исключение.
И где-то совсем позади собравшихся на площади людей в самый неподходящий момент я увидела бледное лицо Дамиана.
Колдун. Или нет?
Он был в тот день у баронессы Вист или ему повезло?
— Господин королевский судья, господин доктор, расскажите во всех подробностях, с самого начала, ничего не упуская, как проходила процедура кровопускания, и до того момента, как госпожа баронесса скончалась?
Что? Что? Кто это... кто это только что сказал?
Мне не сносить головы. Мы с господином доктором вместе ляжем на плаху. Или нас тут порвут на мелкие тряпочки на восемь частей. Сдерут кожу, сварят в кипящем масле, вариантов много. Мне не нравился ни один, доктор открывал и закрывал рот. А я — а мне закрывать рот было уже поздно.
— Как обычно, господин секретарь, — проблеял доктор. Меня он, естественно, не узнал.
— Г оспоже баронессе нужно было успокоиться.
Ну да, конечно, хмыкнула я, держа в памяти Джорджа Вашингтона. Нет, я не снимала с доктора вины, но мне требовалось разобраться. Первая задача суда — беспристрастность.
— А каково было здоровье госпожи баронессы?
Судья сейчас очнется. какое счастье, что судьи здесь не носят огнестрел. Я каждую секунду ждала окрика. И продолжала.
— Отменное, господин секретарь! Она хорошо ела, много пила, только от волнения крови перед глазами у нее мутилось и лежала она пластом, и руки у нее кололо, и не было сил их поднять. Неудивительно, перед визитом -то во дворец, она не первая девица, кровь кипит у всех по-разному, только способ врачевания все едино один, господин секретарь!
Симптомы эти были мне, увы, очень знакомы. Слишком хорошо знакомы — даже в мире, где успешно существовали бионические руки.
— Как часто мочилась госпожа баронесса и не теряла ли она вес?
.К сожалению, к огромному моему сожалению. Даже в мире, где изобрели наконец бионические руки, не один знакомый мне человек регулярно колол себе инсулин, не особо скрываясь.
— Часто мочилась, господин секретарь, и вес начала терять, но то объяснимо, перед визитом.
Уперся он в этот визит, подумала я, испытывая смесь сочувствия и раздражения. И хотя болезнь эту знали издревле — по крайней мере, в моем мире — ни диагностировать, ни лечить не умели до недавнего времени. И, скорее всего, кровопускание при диабете оказалось для бедняжки баронессы роковым.
— А до того вы кровь госпоже баронессе пускали, господин доктор?
— Не пускал, господин секретарь. Я ее врачевал не больше месяца, с тех пор как доктор ле Фурре отошел в Обитель.
Я рискнула покоситься на своего босса. Сейчас этот суровый лентяй утомится выслушивать то, что я все равно не могу никак доказать, и буду я лететь от пинка дальше чем вижу. Так-то уже не критично, все равно здесь мне мало что удалось выяснить.
Трудно быть человеком, который знает больше других. Интересно, были ли такие как я в моем мире, и что из того, что они говорили, все принимали за бредовые теории заговора?..
Суд и без того шел не так, как обычно: и подсудимый был человеком непростым, и потерпевшая не обычной мещанкой. Народу на площади набилось полно и все прибывало и прибывало. Я уже знала, что секретаря, ведущего протокол, как правило, не видно, не слышно, что разбирательство ведется недолго и что такие вопросы никто никому никогда не задает, понятное дело, что необычное привлекло бездельничающие массы.
Над моей головой покачивался топор палача, а я думала: вот шуму будет, когда выяснится, что я еще и переодетая женщина.
Где-то в памяти отложилось, что при диабете кровопускание противопоказано, но я все равно не смогу объяснить, что такое «Гугл» и «Справочник ВОЗ».
— И что было дальше, господин доктор?
Судья пару раз кашлянул.
— Я ушел, господин секретарь, а через какое -то время прибежал слуга и сказал, что баронесса лишилась чувств. Я поспешил туда, но госпожа баронесса уже не дышала.
Артериальное давление у несчастной девушки упало, а для больных диабетом оно должно быть чуть выше нормы — я это знала по знакомым, возможно, повысился или понизился уровень сахара в крови, и баронесса впала в кому. Но я это не смогу доказать — никак.
Впрочем, я понимала, что и эта девушка могла быть напугана, что ей могли дать тот же отвар, что и мне, и не сразу обнаружить, что ей нужна помощь... и оказать эту помощь тоже никто толком не мог. Я посеяла зерна сомнений в судье и посчитала свой долг исполненным.
