Ниова будет вовсе, чай найдёт, чем себя занять поувлекательнее.
Обсосав приём у чернокнижника, ночную схватку и утреннее прозрение, на третий раз Гордей окончательно потерял всякий интерес к теме, лишь с дружеской снисходительностью выслушивая не прекращавшееся нытьё отчего-то трусившего теперь Ниова.
В тот же вечер, возвращаясь с покоса, Ниов приотстал от пёстрой толпы деревенских баб и мужиков, громко галдящих от опьяняющего чувства окончания работы и весело шлёпавших по пыльной дороге в предвкушении долгожданного вечернего отдыха. Собравшись с духом, Ниов свернул с пыльной дороги, перерезавшей пополам желтеющую ниву, на еле проглядывавшую стёжку, едва различимой примятой травой уходившей в сторону Дубравы.
Там под сенью вековечных деревьев на укромной поляне хоронилась неприметная сторожка, куда на лето перекочёвывала бабка Зинаида, с раннего утра ещё затемно отправляясь по окрестным лесам и лугам в поисках целебных трав и кореньев. Вечерний Месяц уже игриво проглядывал сквозь резные верхушки дубов, карабкаясь всё выше на небосклон, и Ниов надеялся, что ворожея уже успела вернуться из ежедневной вылазки в поля. И верно. Продравшись сквозь заросли колючего кустарника, обильно заполонившего весь подлесок, Ниов вывернул под сень раскидистых зелёных кудрей и, обогнув толстенный ствол, вышел на поляну.
Меж гигантских коней исполинского в три обхвата дуба примостилась низенькая избушка с крошечным кривеньким оконцем. Отчего-то поставленная на тонкие сваи, она напоминала сказочную избушку на курьих ножках, колдовское убежище Яги Костяной Ноги. Подивившись на странную конструкцию, Ниов, однако, приметил, что из накренившейся закопчённой трубы выплывают вверх клоки лёгкого белого дыма, и, приободрившись, в три шага пересёк лужайку и, затаив дыхание, смело постучал в трухлявый косяк.
Скрипнув, дверь подалась внутрь, и, не увидев никого в открывшемся проёме, Ниов почувствовал, как напускная храбрость со свистом улетучивается из его жил, словно воздух из проколотого шарика. Не желая отступать, он толкнул дверь ещё дальше и перешагнул порог. Несмотря на крошечное почерневшее от копоти оконце под самой крышей, здесь было светло. Жёлтые языки пламени весело плясали в большом очаге, игриво полизывая пузатый котёл, висящий над потрескивающими поленьями, то и дело возмущённо шипя и пенясь, когда кипящее в котле варево особо бурным всплеском переливалось за край. В дальнем углу избы спиной к двери стояла сама бабка Зинаида, сгорбившись над столом и колдуя над разложенными пучками свежесобранных трав. Одной рукой прижимая к себе охапку высоких полевых ромашек, другой она ловко отщёлкивала жёлуди, раскладывая по шесть в каждой кучке. Услыхав, как кто-то вошёл, она повернулась и, увидев Ниова, осклабила беззубый рот в благодушной улыбке:
— Заходи, заходи, голубчик. Не робей.
— Я тут это, за советом к тебе пришёл, — отчего-то нескладно начал объяснять Ниов.
— Ты проходи, проходи, милок. Я уж сейчас досчитаю. Присядь вон пока, — неопределённо махнула она рукой.
Увидав спрятавшуюся под столом низенькую колченогую табуретку, Ниов кое-как примостился на ней, внезапно сравнявшись носом с грубо обтёсанной столешницей. Бормоча под нос какой-то расклад, ворожея наскоро закончила подсчёт и, смахнув все желудёвые кучки в большую плетёную корзину, ворохом рассыпала по столу тонкие стебельки ромашек.
— Теперича три недели им сушиться, а после растолку в порошок, — обращаясь уже к Ниову, поделилась знахарка и, прихрамывая, направилась в его сторону. Соскочив с табурета, он угодливо подставил ей сиденье, но, отмахнувшись от него как от назойливой мухи, она просипела:
— Сиди, сиди, милок, — и прошаркала мимо стола к котлу. Помешивая густое варево, судя по растекавшемуся запаху, напоминавшее грибной суп, она не глядя обратилась к Ниову, взгромоздившемуся обратно на табурет.
— Чего-й то стряслось у тебя, коль меня проведать решил? — участливо спросила она.
Спотыкаясь и перескакивая с проклятого колодца на грот Чернокнижника и обратно к ночному купанию, Ниов сбивчиво изложил запутанное дело. Не оборачиваясь, ворожея ворошила поварёшкой кипящий бульон, и Ниов, повествуя о гибели распятого на стене старикашки, угрюмо гадал, слушает ли она его. Но едва он упомянул своё прозрение и русалку, приплывшую в ночи проверить пещеру, она развернулась и вперила в него казавшиеся бездонными пронзительно чёрные глаза, светившиеся такой проницательностью, что Ниов вдруг замялся и смолк.
— Да ты говори, говори, не стесняйся. Подробно всё излагай.
Рассказывая, как он остриг оглушённую русалку, Ниов поднял глаза на ворожею и подивился. Подавшись вперёд, она вся обратилась в слух, и забытый метровый половник деревянным маятником мерно раскачивался в застывшей руке. Сверля Ниова пристальным взглядом, ворожея вдруг перебила его, спросив:
— Что ж, прямо наголо сбрил?
— Начисто, чтоб наверняка соскрёб, — ответил он.
Больше она ничего не спрашивала, и он продолжил рассказывать. Голос его звучал глухо, и едва он закончил, повисла тишина, прерываемая лишь возмущённым бульканьем бурлящего на огне варева. Не сказав ни слова, ворожея покачала головой и вновь принялась молча размешивать суп. Опасаясь, как бы она не отказалась помочь ему, Ниов поднялся со стула и с мольбой кинулся к ней:
— Мочи нет, боюсь я её, как бы не стала она мне теперь по ночам являться! Подсоби, чем сможешь, бабулечка, а уж я в долгу не останусь!
— Тёмное это дело, — стоя спиной к нему, глухо сказала ворожея. — Магия русалочья самая сильная, лунным светом дарована, оттого и природе угодна. Чары их, почитай, вечные, вот и не стареют они, а уж коли обрить ты её сунулся, так великое проклятье на себя навлёк.
— Что ж теперь делать-то? — вконец растерявшись, пролепетал обескураженный Ниов, отступая на шаг.
— Да ничего. Ты не горюй, — отбросив поварёшку, внезапно твёрдо сказала знахарка и решительно направилась к дальней стене, где на криво приколоченном узком подоконнике примостились гроздья пузырьков и склянок.
— Счас, счас, не переживай, изыщу я для тебя средство, — зашептала она скороговоркой, ловкими пальцами перебирая флакон за флаконом. — Счас, счас, погоди, милок.
— Вот! — торжественно объявила ворожея, извлекая крохотный пузатый пузырёк, весь покрытый сантиметровым слоем пыли. Поставив бутылёк перед Ниовом на стол, она повелительно приказала:
— Его выпить надо!
Нерешительно повертев в руке не внушающий доверия заляпанный флакон, Ниов покрутил его в ладони и, смахнув пальцем налипшую пыль, вдруг заметил слабое молочно-белое свечение, исходившее изнутри. Обтерев стеклянные бока рукавом рубахи, он двумя пальцами аккуратно поднял склянку к носу и повернул её на свет. Вспыхнув серебристыми гранями, пузырёк заискрился в оранжевом отсвете пламени, и незнакомая матовая жидкость внутри заиграла перламутровыми переливами.
— А что там? — шёпотом благоговейно спросил Ниов, прильнув глазами к жемчужно мерцающим вспыхивающим и гаснущим созвездиям.
— То русалочьи слёзы, верное средство. Они великую мощь в себе таят, любую прихоть исполнят.
— Куда ж мне их?
— А ты просьбу то свою загадай, да глотни, а
