Он бросился на старшего брата. Несколько быстрых, отточенных движений, и Найл на земле.
— Да что ты? А это, по-твоему, тоже я сделал? — процедил Аркон, указывая на израненное женское тело. — Отойдите, оба. Иначе отправитесь следом за ним.
Сафир закричал, занёс меч и кинулся в бой. Найл выпустил цепи, атакуя. Фигуры позади Мирея замелькали, а он сидел и смотрел в бледное, изрезанное лицо, и зияющая пустота внутри разрасталась, обращаясь огромной окровавленной дырой. Он согнулся в три погибели, упираясь лбом в хрупкое плечо. Шептал слова любви, слова, которые она никогда больше не услышит. Понимание того, что произошло, стотонным молотом рухнуло на его голову, раскрошив череп. Боль — чудовищная, убийственная боль — разворотила, вывернула трепещущим нутром наружу. Вырвала истерзанное, пронзённое тысячей осколков сердце и оставила отбивать последние удары рядом с ней. В её руках. Как и прежде. Навеки.
Звуки за его спиной стихли. Над ним с Нинель нависла тень старшего брата. Огладив её напоследок взглядом, Мирей отстранился, не желая, чтобы его грязные руки касались её.
— Ведь я же звал тебя, — сказал он голосом надломленным и чужим. — Я умолял. Почему ты меня не выпустил? Я мог успеть спасти её.
Аркон опустился на колени за его спиной.
— Я не слышал, — сказал брат тихо. — Клянусь тебе, я не слышал…
Заведя его руки за спину, Аркон крепко связал их, но какими-то странными, рваными были его движения. Брат потянул его наверх, заставляя встать на ноги.
— Идём, Мирей.
Он не двинулся. Ни мускулом не пошевелил.
— Хватит, прекрати смотреть. Запомни её живой.
Слова брата отозвались в сердце острой болью. Он поднял глаза к тёмному небу, затянутому грозовыми тучами. Сердце ударило о рёбра, являя ему её светлый образ — улыбку, смех, сияние. Искрящиеся глаза, такого чудного, словно не до конца смешанного в палитре художника цвета. Мягкий голос, лёгкую поступь, огонь в сердце. Искрящиеся шары чувств, переливающиеся лианы чистых мыслей. Рука, объятая сиянием, протянутая к нему в неуверенном жесте. Нежные пальцы, перебирающие струны лютни. Ласковое «я люблю тебя».
Мирей закрыл глаза. Горячий ком поднялся от живота к горлу, обжёг глаза, свёл спазмом связки.
Я буду помнить тебя. Я буду помнить тебя такой. В жизни, в смерти и даже после неё.
С тихим щелчком они исчезли с площади — Аркон переместил его к месту казни.
Мирей стоял на самом краю тёмного каменного выступа, нависающего над обрывом. Внизу, насколько хватало глаз, простиралось чёрное марево клубящегося тумана.
— Это Бездна? — спросил он, не оглядываясь. Знал, что брат стоит позади.
— Да. Не бойся, ты не первое дитя Хаоса, сброшенное с этой скалы.
Глаза расширились от ужаса пронзившей его догадки. Столько времени он ходил вокруг да около… Но так и не смог понять. Возможно, оттого, что от одного только предположения кровь стыла в жилах.
Что ж. Пришло время присоединиться к сёстрам.
Коснувшись скрутивших запястья верёвок, обратил их в труху и развернулся к Аркону лицом. Бледный, осунувшийся, брат совсем не был похож на того, кто торжествовал победу.
— Мы могли сработаться. Жаль, что ты понял это лишь сейчас.
— Жаль, — сказал Аркон, сжимая бледные губы в тонкую линию. — Прощай, Мирей.
— Прощай, брат.
Он раскинул руки, взметнул взгляд ввысь и сделал шаг назад, падая в туман.
Летя в объятия Бездны, он уповал лишь на то, что какая-нибудь особенно крупная тварь сожрёт его, и он сможет увидеться с Нинель по ту сторону реальности. Если, конечно, она для полубогов существует.
Глава 14. Изгнание
— Я не уверена, что она жива, Матушка, — донёсся до слуха Нинель голос сестры.
— Прояви терпение, Фимея.
Жёсткий голос матери ввинтился в сознание, разрывая его болью. Нинельразлепила запёкшиеся глаза. Ресницы слиплись, своды Храма закружились вокруг неустойчивым хороводом. Сердце стучало медленно и болезненно.
Почему она снова здесь. Она была уверена, что умерла.
— Очнулась? — бросила ей безучастно мать.
Нинель повернула голову. Мир закружился в танце, по телу разлилась боль. Она попыталась сглотнуть — горло сухое, а связки словно разорваны в клочья.
Болезненная судорога прошла по телу, пальцы на руках непроизвольно дёрнулись и нащупали что-то. Она лежала у ног матери, укрытая грубойтканью. Перед мысленным взором всплыл полупрозрачный силуэт. Она не видела, во что и как он был одет, но узнала ткань на ощупь.
Это плащ Мирея. Он был там. Он пришёл за ней. Но она… не дождалась.
Горечь обожгла горло, вытекая из глаз, оставляя на лице длинные красные дорожки.
— Она помнит его, — сказала Фимея. — Огонь не успел выжечь воспоминания.
— Дрянной мальчишка! — воскликнула Великая Мать. — Спутал мне все планы!
— Где он? — сказала Нинель, но вместо голоса из горла вырвался сдавленный сиплый хрип, в котором почти невозможно было разобрать слов.
Нинель перекатилась на бок, не сдержав мучительного стона. Каждая рана на её теле отзывалась даже на малейшее движение. Прикосновение ткани пекло огнём. Холодный камень пола впивался в тело иглами.
Она попыталась сесть. Не смогла — ноги до колен были обожжены и пылали болью. Встав на четвереньки, еле дыша, с трудом удерживая сознание от очередного провала, она упрямо повторила:
— Где он?
— В Обители Хаоса. Ему назначен приговор, который уже наверняка привели в исполнение. Так, Фимея?
— Другой сын Хаоса забрал его с площади на казнь. Он даже не пытался сопротивляться. Бросил тебя там умирать.
— Неправда. Это неправда. Неправда.
Её свистящий шёпот эхом отразился от стен.
Аркон забрал его. Забрал, чтобы казнить. Мирей смог вырваться к ней, но всё равно проиграл. Они оба проиграли. И теперь… его ждала смерть, а может, и уже настигла, а она никогда об этом не узнает. Из-за собственной слабости.
Слёзы обжигающей лавой текли из глаз. Они падали на пол, скапливаясь там в небольшие розоватые лужицы. Нинель сжимала ладони, насколько хватало сил, цепляясь за плащ, что ещё совсем недавно укрывал плечи дорогого сердцу создания.
— Зачем. Зачем всё это было нужно. Ты что, не могла просто убить меня?
— Я не желаю твоей смерти, дитя моё. Я всего лишь хочу вернуть тебя на путь истинный. Ты сама виновата, что так долго не могла отказаться от него. Твои муки закончились бы раньше. Огонь забвения очистил бы твою душу, поддавшуюся пороку, и ты вернулась бы обратно в свой дом и любящие объятия своей матери.
— Истинный путь? — прошептала она. — Виновата сама?
Нинель подняла замутнённый взор на мать. Сердце сжало чем-то горячим, слепым и мрачным.
— Да что ты знаешь? Что ты вообще понимаешь? Жестокая, коварная богиня, не умеющая любить. Хватит с меня твоего притворства. Можешь больше не прикрываться словами, я насквозь тебя вижу. Твою тёмную, властолюбивую душу.
Она шипела, точно змея. Злость охватила нутро. Были бы силы хотя бы двинуться — кинулась бы вперёд и выцарапала ей глаза. И пусть это было бы последним, что она сделала в жизни.
— Замолчи! — закричала Фимея. — Как ты смеешь говорить такое о Великой Матери?!
— Как я смею? А как ты смеешь называть себя дочерью Неба, когда на самом деле ты — дитя тьмы, что похуже любой, самой лютой твари?
— Ах, ты!
Фимея двинулась к ней, но мать её остановила. В глазах богинизагорелся яростный огонь.
— А ведь я хотела помочь тебе. С каким трудом я нашла способ избавить тебя от этой греховной связи. Но, вижу, урок не усвоен. Что ж.
Вскинув руку, она резко дёрнула ей — сияющий сгусток света, заключённый в кристальную клеть, появился в ладони.
— Я собиралась очистить тебя и вернуть то, что позаимствовала, обратно. Но ты, строптивая, глупая девчонка, ничему не учишься.
Барьер истаял. Длинные тонкие пальцы сжались на сияющем коме энергии. Как когти старой ведьмы, которой пугают детей в человеческих сказках, они вонзились внутрь, сжимали и сжимали до тех пор, пока шар не лопнул на множество маленьких частичек. Богиня топнула ногой, и в полу показался целый сонм маленьких дверей в мир людей. Взмахнув рукой, широким жестом она развеяла божественную суть Нинель над миром.
