— Я не могу просто так сорваться с места, — сказала она. — У меня нет…У меня пока нет денег…
— Тогда оставайся дома на ночь. Заколоти окна досками. Жги розмарин и шалфей от заката до восхода солнца, Эльды ненавидят их запах. И держись подальше от этих чертовых Хэдли.
Она нахмурилась.
— Почему? Если Кент мог, может быть, он сможет мне помочь!
Я усмехнулся.
— Ни один член этой семьи не заинтересован в том, чтобы помогать кому-либо, кроме самих себя.
Ее хмурый взгляд превратился в свирепый. — Они были добры ко мне. Ты говоришь это просто для того, чтобы я чувствовала, что у меня нет другого выбора, кроме как принять твою сделку.
— Ты хочешь знать, чем на самом деле занимается Кент?
Я остановился, разгоряченный разочарованием.
— Хочешь знать, чем на самом деле занимается его «Историческое Общество»? — я изобразил воздушные кавычки. — В Абелауме есть вещи гораздо худшие, чем монстры. Ты знаешь легенды. Ты была в церкви. Семья Хэдли не заинтересована в том, чтобы помогать тебе. Они заинтересованы в укреплении своей собственной власти.
Она прикусила губу, все еще скрестив руки на груди. Я не мог винить ее в подозрениях — она знала, что я демон, конечно, она считает, что я лжец. Но это не имело значения, поверила ли она мне. До тех пор, пока она меня слышала. Пока я мог обнадеживать себя, я пытался предупредить ее.
Чувство вины не было естественной эмоцией для демонов. У нас просто не было возможности этому научиться. Если молодой демон облажается в Аду, он, скорее всего, окажется мертвым, убитым кем-то более могущественным, чем он, или казненным Жнецом, если он действительно кого-то разозлит. Не было места чувству вины. Выйди сухим из воды или сделай все правильно с первого раза.
Ощущение этого раздражающего, колющего, неуютного чувства вины сейчас только показывало, что я пробыл на Земле слишком долго.
Я ни черта не был должен этой женщине, но, черт возьми, мне казалось, что я был в долгу.
Она остановилась. Она смотрела на меня, стоя немного впереди меня на дороге, обхватив руками свой свисающий свитер и дрожа от холода. Мне захотелось обнять ее, укутать, согреть. Черт возьми, я размяк.
— Какое отношение легенды и церковь имеют к Хэдли? — тихо сказала она.
— Морфеус Лейман владел серебряными рудниками Абелаума, — сказал я. — Его сын, Бенджамин, сменил фамилию на Хэдли после того, как культ его отца чуть не заставил семью покинуть город.
Морфеус: первый призыватель за столетия, которого я не смог убить. Он был осторожен, одержим. Умный человек. Оказавшись в ловушке под землей вместе со своими шахтерами, когда шахта обрушилась, он обнаружил много интересного в этих давно забытых подземных пещерах. Он нашел остатки древней религии, сосредоточенной вокруг ослабевшего Бога, который говорил с ним в темноте; он нашел гримуар, написанный давным-давно могущественной ведьмой…и, как следствие, он нашел мое имя. Он нашел железный амулет, который сделала ведьма, предлагая ему дополнительную защиту от меня.
Как бы сильно я ни хотел, я не мог убить его, как и его сына Бенджамина, когда Морфеус передал ему гримуар и амулет. Я оставался пленником, более ста лет служа одной и той же семье, по мере того как они набирали силу, во многом благодаря мне.
— Культ его семьи, — пробормотала Рэй, ее глаза широко раскрылись в темноте. — Ты говоришь о Боге, верно? Чудовище в шахте?
Она покачала головой.
— Это глупая история, которую рассказывают, чтобы пугать детей. Единственные члены культа в Абелауме — нервные подростки, которые хотят околачиваться в Святом Таддеусе и притворяться, что общаются с каким-то древним богом, пока они под кайфом от наркоты.
Она усмехнулась.
— Да брось. Я буквально исследую этот материал ради развлечения. Меня не пугает личная крипипаста Абелаума.
Я рассмеялся.
— Отлично. Не верь этому. Кент одержим идеей уберечь эту церковь от сноса и чтобы шахты не запечатали, потому что он по-настоящему вложился в историю города. Виктория и Джереми так сильно хотят дружить с тобой, потому что они просто такие хорошие, добросердечные люди.
Я протиснулся мимо нее, направляясь к ее дому. Я затылком чувствовал ее пристальный взгляд.
— Что именно ты вообще пытаешься сказать? — огрызнулась она, бегая трусцой, чтобы не отставать от меня. — Если Кент верит, что в шахте есть Бог, что с того? Он что, планирует заставить весь Абелаум выпить «Кул-Эйд»? Он собирается попытаться привлечь меня к этому делу?
— Не привлечь тебя, — сказал я. — Принести тебя в жертву.
Она рассмеялась, но теперь в ее голосе слышалась нервозность.
— Ладно, ладно. Все Хэдли — члены культа, практикующего человеческие жертвоприношения, и я их следующая жертва. О, пожалуйста.
Она звучала бы более решительно, если бы ее голос не дрожал от холода.
— Твоя уловка с моей душой не сработает. Я прекрасно обойдусь без твоей сделки, большое спасибо.
— Говорит девушка, которую только что трахнул демон.
— Ты не имеешь права держать это у меня над головой.
Она откинула назад волосы, гордо вздернув подбородок.
— Женщина никогда не должна стыдиться того, что хочет сексуального удовольствия для себя.
— Нет, она не должна.
Мы свернули на грунтовую дорогу, которая вела к ее домику. Стрекотание сверчков было пугающе тихим, заставляя меня нервничать.
— Но женщина должна обдумать свои лучшие варианты, когда она бросается в кроличью нору, полную магии и монстров.
— Я обдумываю свои варианты, — сказала она, и в ее голосе было столько уверенности, что я понял, что она притворяется.
— Продажа своей души не входит в их число. Можешь забрать свой гримуар и уйти, а я разберусь с этим сама.
Хижина была прямо впереди, окна были тепло освещены изнутри. Мне стало интересно, оставляла ли она свет включенным потому, что была забывчивой, или потому, что ей нравилось видеть свечение, когда она возвращалась домой в темноте. Она помолчала несколько мгновений, затем тихо сказала:
— Итак, мне нужно принять план Б или что-то в этом роде? Ты знаешь…
Она указала на свою юбку. Это напомнило мне, что ее трусики все еще лежали там, на кладбище, и мне внезапно отчаянно захотелось поднять ее и снова поглотить, пока она не закричит.
Я сопротивлялся.
— Если ты не чистокровная ведьма, тебе нечего бояться, — сказал я. — Я мог бы кончать в тебя снова и снова без последствий.
Ее лицо покраснело, и я снова стал идти неторопливо, когда мы подходили к крыльцу хижины. Я нахмурился, когда включился ее свет, активируемый движением, осветив бело-рыжего кота, сидящего прямо над ступеньками.
Сверчки стрекотали так тихо.
Ночь была такой тихой.
Что-то было не так.
— Чизкейк?
Замешательство в ее голосе было очевидным, когда она подхватила кота с крыльца. Кот мяукнул и потерся головой о ее подбородок, прежде чем медленно моргнуть.
— Что ты делаешь на улице, приятель?
У меня уже сработала тревога, а у нее это заняло еще несколько секунд. Теперь, при включенном свете, она могла видеть, что ее входная дверь приоткрыта, а занавеска мягко колышется на ветру.
— Я заперла ее, — тихо сказала она, прижимая кота к груди. — Я закрыла её, я знаю, что сделала это.
Я оказался перед ней прежде, чем она успела моргнуть, втиснувшись между ней и открытой дверью. Я заглянул в дом, принюхиваясь к воздуху, прислушиваясь. Если бы тот, кто вломился сюда, все еще был там, я бы разорвал его на куски прежде, чем он прикоснется к ней.
Она прижалась чуть ближе у меня за спиной, оглядываясь по сторонам. Ее запах витал повсюду, смешиваясь с запахом лесных обитателей, которые проходили по двору, и кота у нее на руках. Но было и кое-что еще: что-то мягкое, но очень сладкое, насыщенное, как карамель.
Ведьма. Здесь побывала ведьма.
И в Абелауме я знал только одну ведьму: Эверли.
Я медленно выпрямился, напряжение покидало меня.
— В чем дело? — сказала Рэй, ее голос дрогнул от тревоги. — Что случилось? Здесь кто-то есть?
