Отец и обычно-то бывал неразговорчив, а в тот день и вовсе молчал, правда, ел с большим аппетитом. Накануне у родителей произошла размолвка, и теперь, как Лера смутно догадывалась, папа все еще пребывал в состоянии недовольства, а мама пыталась загладить свою неведомую вину и преувеличенно увлеченно щебетала о клубе собаководства, куда обязательно нужно съездить. Неделю назад, на таком же обеде, решено было завести собаку, непременно английского кокер-спаниеля. Но этот проект, как и многие другие, не осуществился. Покончив с яблочным пирогом, выпив одну за другой две чашки морса, отец встал из-за стола и сказал:
– Спасибо тебе, голубка. Простите, мне что-то не по себе.
– Я сейчас достану тонометр, – поднялась мать, но не успела сделать и шага из-за стола.
Отец странно поднял руки, рванул тугой воротник рубашки так, что по столу запрыгала маленькая пуговка, и повалился навзничь с полухрипом-полустоном. Он больше не встал с толстого туркестанского ковра, и до того момента, пока приехали за ним на страшной машине говорливые, бодрые чужие люди, Лера смотрела опустевшими глазами на подошвы его домашних туфель – он всегда носил дома туфли, подчиняясь диктату матери, хотя сам любил толстые шерстяные носки и разношенные шлепанцы.
Бодрые люди не спасли отца, он умер в больнице, и его похоронили. Мать же… Она, можно сказать, временно повредилась в рассудке. Она плакала постоянно, словно сердце ее было хрустальным кувшином, наполненным водой, а смерть мужа этот кувшин разбила. Но тем не менее она красила каждое утро набухшие от слез глаза водостойкой тушью, сшила у дорогой портнихи эффектные траурные туалеты и продолжала ходить по гостям, по театрам. Она выбрала странный способ бороться со скорбью, но если бы он помогал! Нет. В житейской катастрофе погиб прежде всего смысл ее жизни – смысл жизни домохозяйки, нигде и никогда не работавшей, посвятившей себя заботам о муже, дочери и о себе самой. О дочери Ольга Андреевна забыла совсем, к тому же ее образ жизни наносил серьезный ущерб бюджету осиротевшей семьи.
В годовщину смерти отца, пришедшуюся на воскресенье, она с утра поехала на рынок, истратила уйму денег, полдня простояла у плиты и к трем часам подала обед. Накрытый стол показался теперь Лере слишком большим – ведь на нем не было отцовского прибора, а на том месте, за которым он сидел, под его портретом в траурной рамке, оказалась супница. Огромная, пузатая супница показалась девочке гнусной пародией на папу – полного, грузного, широколицего человека. Пасквильное сходство усиливалось тем, что супница расписана была красными и розовыми гладиолусами, а именно эти долголягие цветы стояли в вазе под фотографией, именно они не так давно покрывали сплошь гроб и могилу отца.
Отсутствие чуткости всегда было свойственно Ольге Андреевне, и ни привитые хорошие манеры, ни врожденное добродушие не могли преодолеть близорукости души. На Лериной памяти был давний случай, когда папа и мама собирались на именины внука отцовского сослуживца. Восьмилетнему мальчику нужно было купить подарок, и мать приобрела в «Детском мире» модель самолета – роскошную, очень натуральную, очень дорогую, способную, безусловно, составить счастье любого пацана… Но родители этого мальчика год назад погибли в авиакатастрофе, и самолет, унесший их в небытие, был именно такой марки. Оплошность раскрыли вовремя, купили другой подарок, но этот случай запомнился Лере особенно.
Не глядя на мать, она вышла из-за стола, сказала тоненьким голосочком воспитанного подростка:
– Спасибо, мама, я совсем не голодна. Извини. Я пойду к себе?
– Подожди, Валерия. Немедленно вернись! Я…
Но что она хотела сказать, так и осталось неизвестным, потому что кроткая и сдержанная дочь совершила внезапно совершенно загадочный поступок. Она просеменила к супнице, с усилием подняла ее и отнесла в кухню. Там она перелила душистый, наваристый бульон обратно в кастрюлю, а супницу снова взяла и вышла с ней на лестницу.
В зев мусоропровода мерзкая посудина не влезла. Лере пришлось вернуться в квартиру, прихватить молоток и тюкнуть разок по выпуклому фарфоровому боку. Прощально грохоча, супница отправилась вниз, и Валерия вернулась в кухню. Потом туда пришла мама, и они просидели до ночи, не зажигая света, обнявшись и проливая тихие, сладостные слезы.
Очевидно, казнь супницы имела смысл метафизический, потому что отношения между мамой и дочкой после этого наладились. Валерия поняла свою мать. Ольге Андреевне жизненно необходимо было выйти замуж. Об этом обиняками говорили все друзья и знакомые матери, а напрямую высказала одна только Марина. Она полгода работала в туристической фирме кем-то вроде секретаря, а теперь ее перевели в только что образовавшийся отдел, занимавшийся экспортом русских невест в заграничную нирвану.
– Найдем тебе жениха, пальчики оближешь, – тихонько посмеивалась она, приходя в гости к соседкам и подругам.
– Господи, Мариш, какой жених? – отмахивалась Ольга Андреевна, но поблекшие щеки ее моментально розовели, а исплаканные глаза загорались молодым огоньком. – Кому я нужна, старая вешалка? Там топ-модели нужны…
– Очень распространенное заблуждение, – печально кивала Марина. – Не топ-модели, а следящие за собой женщины, стройные, обаятельные… Возраст безразличен. Если супруга еще и домашним хозяйством не брезгует – это вообще предел мечтаний!
– Вот-вот, и по телевизору говорили, что тамошние холостяки ищут рабынь. Или сексуальных, или так, по хозяйству.
– А ты больше слушай, что по телевизору говорят!
– Ну, не знаю…
Ольга Андреевна подпирала щеку рукой и шумно, по-бабьи вздыхала. Она не прочь бы замуж, но где искать жениха? Приличные мужчины ее возраста разобраны по рукам, никто не выпустит из семейного гнезда хорошего мужа… А развелись и остались «в девках» самые негодящие, либо пьющие, либо никчемные, зачем такой нужен? И снова начинала лить слезы по дорогому, ушедшему человеку. Нет уж, второго такого не найти! Но может, и правда жизнь не кончена? Зарубежные женихи зовут приехать для знакомства к себе, оплачивают дорогу… Хоть мир посмотреть, а то где она была? На средиземноморском да на турецком курорте!
И, к радости Леры, однажды мать решилась. Первым женихом был швед, на три года моложе Ольги Андреевны. После недолгой переписки она отправилась к нему погостить, оставив дочь на вечную наперсницу Марину. Пока мама обживала дом шведа в пригороде Стокгольма, две подруги, старшая и младшая, бросили обедать, питались фруктами и мороженым, смотрели фильмы ужасов, которые Ольга Андреевна терпеть не могла, и вообще всячески прожигали жизнь. Мать вернулась быстро – скуповатый и суховатый швед ей не приглянулся. Потом был знойный итальянец, шокировавший ее своим молодым темпераментом и обилием крикливых родственников.
