да нахваливали, перебрасываясь словечками на родном языке.
— Воарде кусос — это "очень вкусно"? — вполголоса уточнила я у Диди.
— Куосос, — поправила она, блеснув улыбкой. — А воарде асутас — "очень остро".
Заметила. И слёзы, и что каждый кусочек я запиваю тремя глотками морса.
— А "перец" как будет?
— Эрдья.
Это было нашей маленькой застольной забавой: я спрашивала, как по-чурильски "хлеб", "вилка", "спасибо" или "приятного аппетита", она охотно отвечала. Не то чтобы я всерьёз собиралась учить чурильский, но почему не размять мозг, если выпала оказия? Язык-то красивый, мелодичный — когда на нём разговаривают, а не галдят, перекрикивая друг друга, и не бранятся в базарной склоке.
Господин Каунти тихонько попросил у доктора Спирински что-нибудь от изжоги, Спирински рекомендовал коньяк перорально, в чистом виде, а не в соусе.
Флегматичный стряпчий Лука расправился со своей порцией без эмоций. Он всегда ел так, будто не чувствовал вкуса.
Встав из-за стола, он так же бесстрастно попросил меня пройти с ним в кабинет.
— Господин Талхар поручил мне подготовить заявку на вас в департамент по делам переселенцев. Для этого нужен расширенный слепок вашего идентификатора.
Я подошла к столу, на котором был установлен профессиональный суб-считыватель, ощущая такую лёгкость, будто у меня с плеч свалился небоскрёб Шиллингеров с Аркой Желаний в придачу. Только сейчас я поняла, под каким гнётом жила все эти недели.
Юрист истолковал мою заминку по-своему.
— Не беспокойтесь, госпожа Бронски, моя адвокатская лицензия даёт право брать расширенный слепок личного идентификатора. Вот, можете ознакомиться.
На стол передо мной лёг документ на гербовой бумаге и тонкая книжица, в которой мелким шрифтом и зубодробительно казённым языком разъяснялись права и полномочия адвоката первого класса Лукаса Швиндлера.
Руки у господина адвоката были мягкими, кожа бледной и нежной, губы по-женски пухлыми. Рафинированный кабинетный житель. Но плотный, туго сбитый, с квадратным лицом и холодными голубыми глазами.
Под взглядом этих глаз я положила ладонь на стеклянную панель, панель засветилась, а из-под брюха считывателя один за другим полезли листы бумаги, целых шесть штук, отпечатанные ещё мельче, чем полномочия господина Швиндлера. Даже не представляла, что в моём идентификаторе спрятано столько информации. Должно быть, там прописано всё, от медицинских данных до последнего пункта нашего брачного договора с Мэтом Даймером. Надеюсь, мне это не повредит…
Швиндлер собрал листы в стопку, улыбнулся одними губами.
— Вот и всё, госпожа Бронски. Не пройдёт и месяца, как у вас будет полноценный рабочий вид на жительство.
Из кабинета я вышла, пошатываясь, словно во хмелю. Должно быть, гормоны, отвечающие за эйфорию, выстрелили все разом.
Вид на жительство. На целый год! Это же почти вечность. Миллион замечательных вещей может случиться…
На лестнице мне встретилась Диди, сменившая дневные юбку и блузку на длинное платье цвета пожара, и я улыбнулась ей так широко, как не улыбалась никому, наверное, лет десять.
Она просияла в ответ и ухватила меня под руку.
— Сима, пошли к баб Гице — гадать!
Я изумилась. Хотела отказаться, но подумала, что это может быть любопытно.
Вход во владения госпожи Гицы Батраны скрывался под лестницей за средней дверью и запирался на суб-замок. Я понятия не имела, что увижу. Ведьмину пещеру со связками трав и сушёными тушками летучих мышей? Подобие эзотерического салона с бархатными портьерами, псевдомагическими фонарями и расслабляющей музыкой? Или обыкновенную комнату с добротной тёмной мебелью — вероятнее всего.
Но я совершенно не ожидала попасть в лабораторию химика… или алхимика?
Оцинкованные столы, реторты, путаница стеклянных трубок и сосудов, в которых перетекало и булькало что-то разноцветное.
Сама Гица открыла нам в маске, очках и резиновом фартуке.
— А ты думаешь, на что яички-то молодильные идут? — ухмыльнулась она, стягивая с рук перчатки. — Одно Тэдди Геллерту, одно про запас, одно мне по скляночкам нацедить. На ферме-то была, видала сруб, где парфюм разливают? Вечи туда мальчиков набрал ретивых да голодных. Они там день и ночь запахи всякие изобретают. Чтоб нюхнуть и обомлеть. Запах красоты. Аромат страсти. Все думают, это запахи чудеса творят. А это всё мой экстракт. Запах — что? Цветы вон тоже пахнут, да никого не молодят.
Они с Диди переглянулись и рассмеялись.
— Тебе не предлагаю, ты и так молодая-красивая, только силы своей не знаешь. Да оно, может, и к лучшему…
Гица поправила сбившийся платок, опустила закатанные по локоть рукава цветастой блузы.
Окон в комнате не было, над столами горели яркие лампы, разбрасывая блики по изломам трубок и стёклам лабораторных шкафов. Строгостью и стерильностью здесь не пахло — сплошной рабочий беспорядок. Коробки, мешочки, инструменты, колбы с реактивами.
За всем этим я не сразу разглядела, что бархатный полог всё-таки есть, а позади него всё, что полагается: стол на гнутых ногах, старомодный диван с малиновой обивкой и декоративными гвоздиками, хрустальный шар, гадальные карты, спиритическая доска, даже медная жаровенка, над которой курился пахучий дым…
Я поискала глазами вытяжку. Мы тут не угорим, не опьянеем от какого-нибудь дурмана?
Гица подвинула к нам с Диди мисочку с печеньями и сладостями, разлила чай в толстые глиняные чашки, расписанные конями и розами.
— Не бойся, пей, это душица, не отрава.
Говорят, в крови народов, близких к природе, по-прежнему густо роятся волшебные споры. Наука, правда, этого не подтверждает. Но люди всё равно считают чурилов колдунами, и они поддерживают свою репутацию…
— Гляжу на тебя, милая, всё ты дома кукуешь. Вечерами одна, ночами одна, а молодость-то проходит. Погоди, сейчас мы тебе хорошего жениха наворожим.
— Сначала мне, баб Гица! — Диди заёрзала на диване, потирая крепкие ладошки. — Что там с Джеем?
Домоправительница цокнула языком.
— Не суетись, егоза! Пятый десяток разменяла, а всё скачешь, как молодая кобылка.
Пятый десяток? Я бы дала Диди от силы тридцать пять. В её душе угадывалась тень саламандры, такая слабая, что не сразу удалось разглядеть.
В руках Гицы заплясали узорчатые карты, на стол один за другим легли восемь раскладов. Диди от волнения грызла цукаты. Домоправительница бормотала себе под нос по-чурильски, изредка вставляя татурские фразы:
— Любит ли Джей Диди… Любит ли Джей Виви… Правнучки мои, — она вскинула на меня весёлые глаза. — Всю жизнь в одних и тех же мужиков влюбляются, просто беда. И добро бы, путные мужики… Не будет вам, девки, счастья с этим Джеем. Зазноба у него есть, дама бубей!
— Шшш… — выдохнула сквозь зубы
