не на такой убивающей своей каменной безысходностью ноте… Но Арвольд решил всё за неё.
Толкнув дверь в таверну и пропуская девушку вперёд себя, он сухо бросил ей:
— Поднимайся наверх. Я приду позже. Или не приду. В любом случае ложись спать сразу, нам завтра рано вставать.
И ушёл в сторону стойки трактирщика, даже не обернувшись.
Тамила с грустью посмотрела ему вслед. Больно… как же ей сейчас было больно. Но почему? Почему, чёрт возьми, ей было не всё равно?!
«Ты вряд ли сможешь заменить её, Тамила Келеспи» — теперь тупым ржавым ножом было вырезано на ее сердце…
В покоях короля было душно и темно. Всё это крыло замка будто тонуло в унынии, которое властвовало над душой и разумом старого монарха вместе с болезнью. Стоя у дверей его кабинета, где Фэррик Дэйн обычно проводил все свои дни, леди Грэйн ждала назначенного времени, чтобы войти.
Позади неё на почтительном расстоянии замерли слуги, которые должны были забрать остатки трапезы Его Величества, как только тот покончит с ужином и камердинер доложит о её приходе.
Посещение короля для игры в шашки, обсуждения книг или просто беседы, уже давно стало для неё обязанностью. А временами, даже непосильной ношей… придя к Фэррику в день после похорон его второй жены, следуя порыву сердца, Ирма чувствовала, словно попала в ловушку. Этот визит сострадания сделал её заложницей скорбящего вдовца и отца, потерявшего всех своих детей, как только тот сказал ей:
— Не знаю как, миледи, но вы сделали тише моё горе. Приходите завтра вновь… непременно.
И это “непременно” длилось… и длилось… словно лишая Ирму её собственной жизни. Вдали от родных, детей и дома, вдали от тихой и размеренной жизни, которая должна была наступить сразу же, как только у королевской фрейлины не осталось работы во дворце, осиротевшем без королевы Итэйи.
Ирме были чужды амбиции своего мужа. Всю свою жизнь она хотела лишь одного — мира и покоя у тёплого семейного очага, но всё это словно противоречило тому, чего желал Маркус Грэйн. А она не могла сказать ему нет. Просто не могла. Потому что любила… даже сейчас, спустя столько лет, так же сильно, как в день их свадьбы.
Услышав звон фарфора по другую сторону дверей, леди Грэйн сжала в замок руки и глубоко вздохнула, пытаясь спрятать набежавшие на глаза слёзы. Ей не хватило дня, чтобы прийти в чувство после новостей об Эвлине. О, Единый! Да ей не хватило бы и года! Помочь справиться с потрясением, могли только объятия, в которые она заключила бы своего несчастного мальчика, но…
Почему она всё ещё здесь? Когда её старший сын лежит практически на другом конце королевства, обездвиженный из-за переломов после падения с лошади? Почему не она ухаживает за ним, а какие-то незнакомцы? Материнское сердце разрывалось между тем, что должно и тем, что правильно.
Разве это не её муж виноват в том, что случилось? Разве не его гордыня?
Но даже если так, то совсем не она всё ещё удерживала Ирму от того, чтобы попросить короля отпустить её наконец, и отправиться туда, куда рвалось материнское сердце. Не упрямая гордость и амбиции Маркуса… а собственный стыд и сожаление.
— Леди Грэйн к Вашему Величеству. — Провозгласил слуга по ту сторону двери и открыл её перед Ирмой.
Женщина прошла вперёд и изобразила изящный поклон, замерев в нижней его точке, до тех пор, пока не услышала:
— Здравствуйте, Ирма. Прошу, присаживайтесь.
Фэррик Дэйн, устало махнул рукой на кресло напротив, и снова прикрыл ладонью глаза.
Ирма тяжело вздохнула. Сегодня был плохой день — слуги доложили ей, что мигрень не отпустила короля даже после растирания коричной настойкой, а значит, можно было ожидать очередной приступ.
В суховатом, седом как лунь, старике было уже почти не различить статного красавца с портретов. Тёмные вьющиеся локоны до плеч выцвели, став похожими на паклю, упрямый, проницательный взгляд серых глаз потух, став уставшим и мутным. Жизнь будто покинула все те черты, которыми когда-то восхищались дамы при дворе, лелея мечту приглянуться венценосному вдовцу, и стать его новой королевой. И никакое проклятье на пути к богатству и власти не пугало их!
Вот только ни одна из них не знала, что Фэррик потерял всякий интерес к жизни и ни одной из них было не разжечь в нём прежнее пламя. После смерти королевы Итэйи это было невозможно. Хотя в первое время Ирма и сама боялась, что в их встречах есть что-то большее, и из фаворитки почившей королевы, она может против воли превратиться в фаворитку короля. Но быстро поняла, что это не так.
Всё, что нужно было от неё Фэррику — это разговор. Простая человеческая беседа в конце дня, чтобы не забывать, что он всё ещё жив… чтобы помнить, чтобы побыть рядом с тем, кто не осудит его грусть, ведь понимает, кого и что он потерял.
— Мне сказали, что сегодня в её саду распустились лилии. Слуги хотели принести их, но я запретил срезать. Мне показалось это кощунством. — Тихо проскрипел старческий голос.
Ирма поймала на себе его потухший взгляд и грустно улыбнулась. Король очень ревностно относился ко всему, что когда-то принадлежало королеве Итэйе.
— Хотите, чтобы я их принесла вам?
— Да… ваши руки не осквернят их. И распорядитесь, чтобы для вас достали ту вазу. Голубую, с медальонами. Вы подарили её Итэйе на именины, она очень ей нравилась.
— Да, я помню. Принести цветы в кабинет?
Король болезненно нахмурился и сжал пальцами переносицу, пытаясь унять разбушевавшуюся мигрень.
— Нет. Лучше в гостиную. Итэйя любила лилии и обставляла ими все свои покои. Мы вечно спорили с ней из-за этого. Не люблю их запах. Слишком навязчивый. Тем более, когда так болит голова… пусть стоят в гостиной. Буду любоваться ими издалека.
— Я срежу с них тычинки, и тогда они почти не будут пахнуть.
— Правда? Что бы я без вас делал, Ирма…
Удалившись в свои мысли, король словно потерял к ней всякий интерес и женщина неловко отвела взгляд. Всё в кабинете было по-прежнему. Буквально, не изменилось с тех времен, когда еще была жива его возлюбленная королева.
Со смертью второй жены Фэррик стал чрезвычайно консервативен. Не терпел нового кроя в камзолах, запрещал менять фарфор, в котором ему подавали еду и напитки. Дошло до того, что однажды ей даже пришлось уговаривать правителя огромной страны заменить его любимую чайную пару на новую, потому что
