Пылающая для Древнего. Пламя - Лаура Тит

он, предупреждая. — Я нарушил одну древнюю традицию ради тебя, — ненадолго замолчал, снова вытягивая мои волосы своими руками, пропуская их через свои пальцы. — Наложницей может быть только эрна, а пустые годятся…

— Не продолжай, — остановила его. — Я согласна, Витар, только прошу, не разлучай меня с братом!

Он наклонился ко мне и бережно поцеловал в губы. Затем пристально посмотрел мне в глаза.

— Обещаю. Пока сама следуешь своим обещаниям. И помни, Амара, сотру в пыль, если солжешь. И всех, кто дорог тебе, — серьезно сказал мне, опуская горячую ладонь к моей шее.

Вздрогнула, от его слов. Я помнила эти слова.

— Ты мне уже говорил это. Во сне.

Он посмотрел на меня невидящем взглядом:

— Что именно ты там видела? — осторожно спросил у меня.

Я залилась краской, отворачиваясь от него:

— Тебя и себя. И эти слова, произнесенные тобой. — О брате решила смолчать. Кровать под его весом мягко прогнулась, а сильные руки подвинули меня ближе к себе.

— Тебе нужно поспать, — в его голосе слышались довольные нотки. Согревшись в его объятиях, тело расслабилось, а я, успокоившись, провалилась в сон.

Сухая смуглая рука жрицы плавно наносила гибкие линии на мои запястья, холодной мягкой кистью, оставляя на коже золотые узоры, что вплетались в единые символы мертвого языка, заключая их в блестящие браслеты из ажурного переплетения линий, уверенно переходя к моим лодыжкам, чтобы и там создать новый рисунок. В каменной лапе могучего зверя в кружевной бронзовой клетке, яркое пламя свечи не находило себе места, металось по своей клетке, словно разгневанный зверь. Шипело. Лопалось. Взметнулось вверх, искрясь.

Посмотрела наверх, нервно кусая свои губы, съедая всю помаду на них. Тревожные мысли продолжали терзать мою душу, не отпускали, изводили минута за минутой, что растекались шипящей лавой в этом месте, поглощая все вокруг. Сделала глубокий вздох. Руки сжались в кулаки, а с век сорвалась золотая пудра на скулы и оголенную грудь, оседая драгоценной мерцающей пылью.

Перевела взгляд за окно. Беспокойные птицы срывались со своих мест, разрывая тревожное небо своими трескучими криками. Тяжелые облака медленно стягивались в огромное темное пятно, разливаясь бордовыми полосами.

Умелые руки продолжали отвлекать от тягостных мыслей, облачая мое тело в хрустящую белоснежную ткань, струящуюся по изгибам моего тела пышными волнами. Нанесенный на кожу яркий древесный аромат переплетался с очередным эфирным маслом горьких цитрусов, что принесла в своей склянке жрица. Пленительные масляные капли впитывались в кожу. Соединялись, сплетаясь в завораживающий аромат. Острый. Дерзкий. Благородный.

Разъяренный ветер ворвался в окно буйным зверем, впиваясь острыми песчинками в мое тело, подхватывая волосы вверх, пытаясь сорвать с меня платье. Золотые браслеты, усыпанные разноцветными камнями, царапали кожу на моих запястьях. Они стали казаться мне прочными рабскими кандалами.

Каждый раздраженный порыв ветра, как сильная рука мужчины, пытавшегося меня остановить, содрать эту тряпку, смазать жидкое золото на моем лице своей пылью, принесенной с далеких песчаных вершин. Словно наказывал. Презирал. В жуткий страх погружал мое тело.

Обхватила себя руками, отойдя от окна. Ледяная рука жрицы цепко схватила за подбородок, повернула к себе, окинув меня подозрительным взглядом. Глубокие морщины на ее лице затронули уголки ее глаз и высокого лба. Задумчиво всматривается в мое лицо.

Ее блёклые глаза гневно сверкнули, а сухие тонкие губы плотно сжались. В этих глазах отразилось темно-синее небо, где застыли голодные стервятники, нависая над золотыми крышами этого города черными прогнутыми линиями. Жрица недовольно отдернула руку от моего лица, кивнув самой себе, стала собирать свои склянки с пола в свою тряпичную черную сумку, а затем просто вышла из спальни.

Тонкие золотые нити легли на мою голову тяжелой вуалью, слегка подрагивая от каждого движения тела. Ударялись друг о друга. Звенели. Ярко переливались от свечи, мерцая золотыми вспышками. За окном продолжал шелестеть песок, срываясь с песчаных барханов багровыми волнами от мощного ветра, отливая кровавыми реками от заходящего солнца. Сердце гулко отстукивало тревогу в груди.

Служанки бегали взад-вперед, суетились, не замечая происходящего за окном, не прислушивались к обеспокоенным пескам и непрекращающемуся зову беспощадной пустыни. Шепот ветров набирал свою силу, вибрации песков пробирались под каменные полы этого дворца, из самих недр земли, сотрясая их.

Царица стихий бушевала, раздраженно сдирала свои декорации ветром, заметала высокие стены песком, обращая на земли свой гнев. Ее сила сметала города, грабила земли, раскалывая своей мощью толстые стены. Она отбирала, рушила и стирала с земли все, что ей не по нраву, своим гнетом изящной руки.

Эрны продолжали твердить одно и тоже, час за часом, перебирая очередные побрякушки на металлических подносах.

Пустая станет наложницей мэрна.

Злобно перешептывались, усмехались, думали, что я не слышу то, что срывалось с их ядовитых языков, и не вижу их завистливые и брезгливые взгляды на меня. Сам мэрн нарушил традиции и соединил священный день подношений с обрядом наложницы.

Вскинула брови, отвернувшись к окну, не сказав им ни слова. Они все говорили и говорили, раздраженно отдергивая мои руки от моего лица и непослушного платья, затягивая очередную золотую нить на моей талии. Я их больше не слушала, утопая в себе, в своих чувствах, ощущая неправильность всего происходящего здесь, всем своим телом.

Мои глаза цеплялись за едва видимые полуразрушенные ветхие врата и невысокие дома Старого города, смазанные расстоянием и песчаной бурей, что виднелись из моего окна. Колючий ветер продолжал врываться в окно, расстилаясь мягким покрывалом на светлом полу перед моими ногами.

Чей-то неразборчивый шепот ворвался в мои мысли. Давящая сила врезалась в тело, подчиняя себе, пробираясь под самую кожу. Схватилась за голову от резкой нарастающей боли, сильнее сжала ладонями свои виски. Мучительный стон вырвался из груди. Казалось, что кто-то пробрался в мою голову. Не могла противиться этой силе.

Звуки, доносящиеся с улиц, стали громче. Пугали своим скрипом. Треском. Хрустом. Разъяренным скрежетом. Словно что-то страшное подбиралось ко мне ближе. Рассерженной песчаной лапой ветер стал срывать большие бутоны цветов с мраморных колонн, заметать песком молочные камни выложенных дорог, опрокидывая и разбивая пустые вазы о них, пронося их осколки через все улицы. Выжженные солнцем деревья склонялись к золотому песку от его безжалостного напора. Пыль на дороге извивалась ползучими змеями, бесшумно вползая в мои окна, закручиваясь яркими спиралями под моими ногами. — Уйдите, — шепнула я говорливым служанкам, зашипев от очередной вспышки боли. Никто не услышал меня.

— Вон отсюда! — не выдержав боли, крикнула я, поворачиваясь к ним. Они затихли, испуганно посмотрев на меня, переглянувшись, вышли одна за другой, закрыв