расставил все точки над «i».
Ей вдруг стало дурно, и она резко села, закрыв глаза. Она не обедала, и теперь ее тошнило от голода. Обычное утреннее недомогание, сказала бы мама, но сейчас все было иначе. Бри открыла глаза и вновь глянула на рисунок.
В холодном воздухе висел запах сосен, вереска, горящей резины, раскаленного металла и едкая нотка пороха. Она вспомнила похожий на град звук выстрелов из дробовика по утеснику и вереску. И как держала в руке теплую, засаленную шерстяную шапку, сорванную с головы мужчины, пытавшегося похитить Джема и Мэнди с темного двора Лаллиброха. Тогда Бри не слишком отчетливо разглядела лицо. Но теперь ясно видела его сквозь маскировку. Их обоих.
Кто-то придет.
Она наклонилась, и ее вырвало.
* * *
Роджер сидел под деревом на берегу ручья и сочинял проповедь о природе Святой Троицы. В теории. На деле же, загипнотизированный журчанием чистого потока, он перебирал в памяти случайные цитаты о реках, воде и вечности, которые перекатывались в голове подобно камушкам, со стуком увлекаемым вниз по течению.
— Время — всего лишь река, куда я забрасываю свою удочку [317], — пробормотал он, пробуя слова на слух. Он не беспокоился насчет плагиата фразы, которая еще не была написана. Кроме того, Дэви Колдуэлл уверял его, что многие хорошие проповеди начинаются с цитирования — если вдруг у тебя в голове нет ни одной подходящей мысли.
«Так бывает примерно в девяти случаях из десяти, — сказал Дэви за кружкой пива. — А в десятый раз ты должен записать свою блестящую оригинальную мысль, отложить ее и прочесть на следующий день, чтобы удостовериться, что не мелешь чепуху».
— Я всегда думала, что Ральф Уолдо Эмерсон [318] молол чепуху, но ты же не собираешься говорить это в своей следующей проповеди?
— Что?
Он оторвался от своего блокнота: Бри осторожно спускалась по берегу. У нее уже явно обозначился живот, и сердце у Роджера сжалось от нежности.
— Если ты проживешь сто лет, я бы хотел прожить сто лет минус один день, чтобы мне не пришлось ни дня жить без тебя.
— Чьи это слова? — удивилась Брианна.
— По-твоему, я такое сочинить не способен? Могу и обидеться, — рассмеялся он. — Это цитата из «Винни-Пуха» Алана Милна. Можешь поверить?
— Теперь я поверю всему, — тяжело вздохнула она, усаживаясь. — Взгляни.
Она протянула ему странного вида рисунок мужской головы на листе со следами перегибов.
— Мне его прислал брат. — Бри улыбнулась, невзирая на явное беспокойство. — И правда, действительно чудно — «брат»…
— Что это? Вернее, кто? — Что это, Роджер и сам видел: упрощенный набросок мужской головы, выполненный толстым графитным карандашом. Он нахмурился. — И что с ним не так?
— Хорошие вопросы. — Она глубоко вздохнула в попытке успокоиться. — Это портрет человека по имени Иезекиль Ричардсон. Уильям говорит, он перебежчик — перешел от британцев к континенталам. Какой-то мерзавец, который пытался строить Уильяму козни, но пока не преуспел. Тебе он не кажется знакомым?
Роджер бросил на нее озадаченный взгляд.
— Нет. А должен? — Он снова посмотрел на бумагу и медленно обвел глазами очертания лица. — У него не совсем правильные уши… Полагаю, это из-за отсутствия у Уильяма твоего художественного таланта.
Брианна покачала головой:
— Нет. Не то. Попробуй представить его с длинными вьющимися волосами песочного цвета, светлыми бровями и загаром.
С легкой тревогой и недоумением Роджер сосредоточенно поглядел на портрет человека с зачесанными назад темными волосами, ровными темными бровями и маленькими непроницаемыми глазами.
— Ну, лицо у него не самое выразительное…
— Подумай о неудачной пластической хирургии, — предложила она, и тут до него дошло. На миг Роджер словно провалился на фут: с замиранием сердца он ощутил рывок и острую нехватку воздуха.
— Господи, — прохрипел он, когда невидимая петля на горле наконец ослабла. — Путешественник во времени? Ты серьезно так думаешь?
— Знаю, — сказала Брианна ровным голосом. — Помнишь, в Лаллиброхе к нам явился парень по имени Майкл Каллахан — он назвал себя Майком? Археолог, работавший на Оркнейских островах? Он пришел посмотреть на укрепления Железного века на холме над нашим кладбищем. — Роджер увидел, как жена с трудом сглотнула. — Может, он изучал вовсе не их. Может, он смотрел на могилы — и на нас.
Роджер перевел взгляд с ее плотно сомкнутых губ на рисунок, потом снова на нее.
— Я не утверждаю, что ты ошибаешься, — осторожно начал он. — Но…
— Я видела его снова. — Бри обеими руками сжала складки на своей юбке. — Во время той перестрелки.
Обжигающая волна рвоты подступила к горлу, и Роджер с трудом ее подавил. При виде выражения его лица Брианна отпустила скомканную ткань и крепко взяла его ладонь в свои.
— Я бы и не подумала об этом… просто рисунок вдруг навел меня на мысли о неудачной операции — единственное, чем я смогла объяснить себе такие уши… и его пустое выражение лица… Я вдруг вспомнила ту ночь. Он попытался залезть в фургон, в котором мы с детьми… Я стянула с него шерстяную шапку, вырвав с нею клок волос, и мельком увидела лицо. Тогда я об этом забыла, потому что мы пытались сбежать. Затем я увезла детей в Калифорнию… Но сейчас… — Она снова сглотнула, и Роджер увидел, как бледность на ее лице сменилась румянцем ярости. — Я не сомневаюсь, что это он.
— Проклятье. — Глядя на бесстрастное лицо, Роджер пытался сопоставить его с подвижным, всегда улыбающимся лицом Каллахана. Постепенно все выстраивалось в единую цепь, как костяшки домино, мостящие дорогу в ад.
— Он общался с Робом Кэмероном, — вспомнил Роджер. — А Кэмерон прочел книгу. Ему было известно о нас.
— Роб не мог путешествовать, — сказала Бри. — Зато, вероятно, Майк Каллахан может. И он понимал, что мы узнаем его настоящее лицо.
134
Ф. Кауден, книготорговец
Филадельфия
25 августа 1780 года
Со стороны улицы — не самой фешенебельной, но все же не переулка — магазин ничем не выделялся. Обычное здание из красного кирпича, как и большинство домов в Филадельфии; кирпичная облицовка вокруг окон и дверных проемов сияет белизной свежей краски. Уильям остановился на
