Он ведь может найти лишь обезумевшее, разрушенное существо вместо Элизы. То, которое будет вынужден убить из милосердия.
— Да, это она, — ответил Оберон и побежал по коридору к выходу.
Что она делала этой ночью? Что, если ей повстречался какой-нибудь незадачливый прохожий? Лисы-оборотни очень редко нападают на людей, но все же…
Сможет ли он вернуть ей разум, когда найдет?
Мысли путались и сбивались в клубок.
— Вернись в замок, — приказал Оберон, не глядя в сторону Марка. Вот здесь Элиза окончательно утратила человеческий облик, вот здесь перемахнула через низкую ограду. Оберон протянул руку и снял с валуна длинные рыжие волоски.
Лиса. Не так страшно, как волк или медведь — охотники на оборотней почти не имеют дела с лисами. Только бы ей не встретился какой-нибудь безрассудный путник, который решил бы, что лиса — легкая добыча!
— Вот уж нет, — твердо откликнулся Марк. — Я пойду с вами.
Оберон усмехнулся. Принюхался, ловя далекие следы в ленте ветерка. Лисица ушла через лес почти к вершине горы.
— Хочешь проверить, как я убью оборотня? — спросил он, прекрасно понимая, что эта охота может закончиться трибуналом.
Тут Марк сделал то, за что студентов обычно отчисляли в течение часа — довольно ощутимо толкнул Оберона в плечо и с искренней обидой ответил:
— Хочу убедиться, что вы этого не сделаете. Верю, что мы служим закону, а не желанию убивать.
Оберон вздохнул, перебрался через ограду и двинулся в лес.
«Не думать о ней, — сказал он себе. — Не вспоминать. Так будет проще, охота не должна быть окрашена чувствами». Марк шел за ним след в след, и Оберону не надо было оглядываться: он знал, что парень выглядит сосредоточенным и сердитым.
— Решил, что я ее убью? — бросил он. Марк фыркнул. Их обогнал Пайпер: покрутился на тропинке, выбирая направление, а затем рванул к соснам, не разбирая дороги.
— Это ваша работа, убивать оборотней, — ответил Марк. — И моя тоже. К тому же, вы уже…
Он не договорил.
— К тому же я один раз уже убил свою жену, — произнес Оберон. Рыжий маячок щенка несся впереди, квиссоле правильно выбирал направление. — И ты решил, что это вошло у меня в привычку.
— Ну да, — в придачу ко всем своим достоинствам, Марк был еще и честным. — Решил.
— Лучше помолчи, — посоветовал Оберон. — Лисицу спугнешь.
Марк сразу же умолк, даже дыхания его не было слышно — Оберону в какой-то момент даже показалось, что он идет по лесу один.
Недавно прошел дождь, воздух был чистым и холодным. Сырые запахи леса щекотали ноздри, и Оберон вслушивался в них, ловя тот единственный, который был ему нужен. Но пока оборотень был слишком далеко — его следы звучали тихо, почти неуловимо.
Лес просыпался, жил своей обычной, знакомой Оберону жизнью. Вот тяжко взмахивая крыльями, взлетела серая сова, с суровой важностью проплыла над охотниками и полетела к югу, вот ветер прошел по вершинам сосен, о чем-то невнятно проговорил и умолк, вот прянула в сторону огненная стрела белки.
Элиза лишилась оков и шагнула в свой мир — откликнулась на тот уверенный зов, который шел к ней из леса. Трава, деревья, камни, водоворот созвездий, медный диск солнца — все это было ее частью, и она сама стала частью мира, ее голос влился в тот хор, который славит саму жизнь. Вот чем было оборотничество для оборотня.
А потом приходило безумие. Человек становился зверем, и это было необратимо.
Узнает ли она Оберона, когда увидит? Поймет ли, что это он — любящий, а не желающий нести смерть?
Чем больше они углублялись в лес, тем сильнее, тем острее и резче звучала музыка охоты. Оберон чувствовал озноб — не от прохлады осеннего утра, а от того нетерпения, которое всегда охватывало его, когда он становился на след. То, что сейчас он шел за Элизой, своей Элизой, ничего не меняло.
Он был охотником. Впереди был оборотень.
Сила, завладевшая Элизой, была дикой и жестокой. И Оберон шел делать то, ради чего жил — спасать человека от чудовища.
Он надеялся, что успеет. Он уверял себя, что Элизе еще можно помочь.
Они поднимались все выше и наконец выбрались к краю леса и пошли по камням туда, где бойко шумел ручеек, лопоча свою невнятную песенку. Пайпер, который отважно бежал впереди и уже успел оставить где-то в зарослях клочки рыжей шерсти, вдруг остановился и залаял, завилял хвостишком, приплясывая от радости — нашел!
Ответом ему был сдавленный стон, похожий на скуление.
Оберон вскинул руку, приказывая Марку остановиться. Впереди, там, где ручеек убегал к старым сосновым стволам, что-то белело. Оберон сделал несколько бесшумных шагов и увидел Элизу.
Она обратилась на рассвете и не поняла, как попала в лес, Оберон прочел ее в дрожании золота, которое плавало в магическом поле Элизы. Кровь на ночной сорочке не была человеческой — Оберон принюхался, понял, что это заяц или белка угодили в лисьи зубы. Мелькнули растрепанные темные волосы, сверкнули усталые испуганные глаза, и Оберон снова услышал стон.
«Ранена», — подумал он. Оборотни не чувствуют боли, но, возвращаясь в человеческий облик, начинают страдать от тех ран, которые получили в пылу танца под луной, когда бежали среди зарослей и прыгали по камням.
— Элиза, — мягко произнес Оберон и шагнул вперед. Элиза сидела на корточках под деревом, руки и босые ноги были грязными и исцарапанными, но Оберон облегченно понял, что обошлось без травм. Так, несколько царапин. Пайпер махал хвостом, улыбался хозяйке, но не подходил — боялся.
Запах зверя был густым и давящим. Он окутывал девичью фигурку, словно саван. Но его можно было сорвать.
— Элиза, — негромко повторил Оберон, сделал еще один шаг, протянул руку. Сейчас следовало быть очень осторожным. — Элиза, это же я, Оберон. Все хорошо, маленькая, все хорошо.
Элиза всхлипнула, уткнулась лицом в ладони. Еще один шаг.
— Я здесь, я тебе помогу, — пока Оберон говорил, Марк скользнул за сосны бесшумной серой тенью, заходя Элизе за спину. — Пойдем домой. Все хорошо, но тебе надо полежать. Да?
Плечи Элизы затряслись, и она разрыдалась. Пайпер бросился к ней, прижался к грязной ноге, заскулил, залаял — его страх смыло жалостью. Оберон сделал еще один бесшумный шаг и, подхватив Элизу под локти, поднял и прижал к себе.
Все. Вот она, в его руках.
В тот же миг Марк нанес удар. Над лесом вспыхнула серебряная молния, впиваясь в ауру Элизы, сковывая и сминая все, что принесла ей эта ночь, отделяя зверя от человека. Элиза застонала от боли и обмякла в объятиях Оберона.
Темное, бессмысленное лицо сделалось живым, страдающим и разумным.
Зверь ушел — мелькнуло что-то рыжее среди сосен и растаяло без следа. Элиза вернулась.
Оберон поднял глаза на Марка — парня ощутимо знобило. Первая настоящая охота — почти то же самое, что на тренировках, и в то же время совсем-совсем другое. Первая охота словно что-то вырезает в человеке, режет по-живому, делает его не таким, как прежде.
Это было страшным и единственно верным.
— Все правильно, — одобрительно выдохнул Оберон. — Будем считать, что ты сегодня окончил курс с отличием.
Марк всхлипнул и ничего не ответил.
Возвращения в замок Элиза не запомнила.
Она плавала в темном облаке беспамятства, которое иногда разрывалось прорехами, как уходящая грозовая туча — и в них Элиза видела верхушки сосен, серое небо и птицу под облаками. Птица кружила, потом опускалась и, подхваченная воздушным потоком, снова поднималась все выше, выше.
— …потому что по протоколу, если оборотень не совершил убийств, его надлежит лечить, — проплыл над ней голос, и Элиза подумала: Марк. Откуда он тут взялся?
Он сейчас должен быть на занятиях, а не в лесу.
Что произошло?
— И почему же их не лечат вот так, сразу? — а это уже был Оберон. Когда Элиза услышала его, то ей сразу же сделалось не легче, но как-то спокойнее. Оберон был рядом, значит, ничего плохого с ней не случится.
— Потому что по сводкам министерства магии большинство оборотней совершает первое убийство в ночь первого обращения, — официальным тоном ответил Марк, а потом его голос дрогнул, и он добавил: — Это, как правило, члены семьи. Иногда соседи, односельчане. Отведав человеческой крови, оборотень уже не способен окончательно обрести разум.
