Зал приговоров. По лбу тек холодный пот. Здесь Верховный анорр или другие Высшие могли выпивать силу преступников. Блокировать её. Наказывать любым, сколь угодно изощренным способом. И выходцев из других миров, говорят, достаточно было просто оставить на часок в этом зале. После чего выносили либо высушенный труп, либо седого сумасшедшего.
Высшие анорры не ведают снисхождения к чужакам и тем, кто нарушает их законы.
…и императорское правосудие
Из глубины зала раздался стон. Он был полон такой неизбывной муки, что кожу продрал озноб, и я буквально онемела.
Бежать — кричали все инстинкты. Непонятно, как мальчишка смог открыть запечатанную дверь, кто он вообще был такой… По чьей указке это сделал? Попыталась дозваться Итшир — ничего. Пустота.
А моё Воплощение? Не хотелось тащить его сюда. Вейши ещё совсем малютка. Кто знает, как на него повлияет это место? А если заболеет? Погибнет?
— Ну нет, малыш. Хотя бы о тебе твоя бестолковая мама позаботится, — пробормотала, сжимая судорожно пальцы в кулаки.
И что делать? Бежать невозможно. Попробовала — дверь стоит, как влитая.
Кричать? Смысла нет, не услышат, здесь все изолировано. Вот и пришел тебе, Кара, злобный пушистый зверь. Или шипящий. Что-то подсказывает — ой замешаны здесь чьи-то гремучие хвосты, да только не докажешь. Даже если живой выберусь!
Холод пробирал до костей, до солоноватого вкуса во рту, до звездочек перед глазами. Тьма — хищная, многоликая, наблюдала за мной и, казалось, только и ждала случая, чтобы ринуться и схватить.
Мой шанс — оставаться у двери, у самого порога, и ждать того, кто сюда войдет. Забрать тело… тело того, кого казнят.
Новый стон. Отчаянный, на грани безумия. Шепот. Бессвязный, горький, больной. Сердце сжимается. Я ведь училась быть жестокой. Здесь почти никому нельзя верить. Мало мне проклятья, мало “наследства” из Дарании?
Тьма. Холод. Стоны, которые перешли уже в хрипы.
— Да провалитесь вы все! — выкрикнула зло, но голос потонул во тьме, как в тумане.
Отчего-то по телу стал разливаться тягучий жар.
Я шагнула вперед, не давая себе больше времени на раздумья. И снова вперед. И снова. Тьма, как кисель — вязкая, липкая, мокрая. Было противно, почти мерзко, очень холодно и во рту все ещё стоял привкус — неприятный, горький.
Ничего, пустяки. И не с таким справлялись. Стон стал громче, отчаяннее. Аж в мурашки от него бросило.
— Потерпи, — хотелось крикнуть, но слова вязли в воздухе.
Легкие горели, казалось, вся кожа при соприкосновении с этой субстанцией покрывалась ожогами, хотя видно ничего не было. Кожа как кожа. Чуть бледноватая, но… Стиснула зубы, тряпка, и хватит ныть! Подумаешь, какая-то муть плавает, подумаешь, давит. Не раздавит! Жаль, что стоны не страсти, но тут уж что есть, то есть.
Вывалилась я из тьмы неожиданно — прямо в начерченную в камне причудливую фигуру, в центре которой был заключен пленник. Молодой, обнаженный почти полностью (кроме набедренной повязки) анорр. Старше меня, конечно… на вид лет тридцати. Значит, и двести, и триста может быть — анорры живут долго. Не меньше двух-трех тысяч лет уж точно.
Волосы пленника были коротко обрезаны и словно выцвели до ослепительно бесцветной белизны. Худое скуластое лицо — опустошенное, искаженное от боли. Руки и ноги прикованы крестом. Все тело покрыто черной субстанцией, она будто шевелится на нем, впитывается в него. Он показался мне смутно знакомым — как будто где-то уже зацепились взглядом.
Бросилась вперед, уже не думая — правильно ли, нет. Положила ладонь на горячечный лоб. Поднесла к губам пленника.
Судорога. Новый стон.
— Очнись, пожалуйста, — что это такое соленое течет по лицу? Неужели слезы? Неужели я смогла заплакать? Не по себе — по другому.
Легкая пощечина заставила мужчину распахнуть глаза — страшные, черные, без белка и зрачка. Но я ощутила его непонимание и ужас.
— Кто вы? За что вас здесь держат? Как вам помочь?
Глупо? А если он убийца? Предатель? Вор? Но что-то внутри скребется, не желая признавать это измученное существо виновным.
— Малышка… — мужчина дернулся, попытался протянуть руку. Лицо исказилось, изломались брови. Голос, хоть и сорванный, был приятный, и в нем отчетливо звенела тревога, — как же так, за что тебя сюда? Он не может быть настолько жесток, всему же есть предел! Беги к стене, к дверям!
Пленник беспокойно заерзал, задергался — все бесполезно, оковы держали крепко. А вот тьма в моем присутствии отчего-то притихла.
— Он… Повелитель? Вас сюда доставили по приказу Повелителя? — уточняю, вздрагивая.
— Да, его. Но… сам… виноват, — пересохшие губы кровили.
Проклятье, я даже простого глотка воды не создам!
Голова снова закружилась. Тяжесть нависла отчетливей, но… разве сдаваться в моих привычках? Разве для этого я так старалась, для этого я прошла через смерть, через унижение, через изменение силы? Чтоб бросить едва живого?!
Ярость изменилась. Стала холодной, взвешенной, отточенной, как клинок. Все, чего я желала — капельку свободы. Каплю облегчения.
Ярость скопилась комом в груди, заворочалась, ища выход. Зарычала тихо себе под нос. Сжала ладони. Я не знала, что значит быть … магом? Анорром? Носителем силы? Но с удивлением почувствовала — тьма питает её. Не высасывает, не опустошает — помогает.
И я начала забирать тьму, терзающую пленника. Это было неожиданно неприятно. Почти больно. Бледное лицо мужчины стало белее снега, щеки запали, глаза закатились.
— Держитесь, пожалуйста. Я помогу. Вытащу. Я не позволю вас уничтожить. Слышите? Не позволю! — шептала отчаянно, чувствуя дурноту.
— Не надо, — глаза в глаза.
Он заботился обо мне. Беспокоился о незнакомке. Смотрел — почти не дыша. И было в чужих глазах цвета кофе что-то далекое, забытое, невероятное. То, от чего хочется расправить крылья и парить. И чувствовать себя свободной. То, что я никогда не увижу в глазах Повелителя со льдом вместо сердца.
Руки укутало фиолетовое пламя. Темное, как провал в бездну, искрящееся и удивительно живое. Оно перекинулось на незнакомца, охватило его с ног до головы. И прежде, чем я успела испугаться — исчезло. Осталось только бессильное тело. Слишком слабое, чтобы что-то по-настоящему решать.
Я действовала машинально, как по наитию. Или просто дело было в нахлынувшем ступоре?
Прижала его крепче к себе, уложила голову на колени, медленно ероша короткие, измазанные в крови волосы и разглядывая пестреющую синяками кожу. Ничего, мы справимся. Дышал раненный ровно, спокойно. Похоже, обморок переходил в сон.
Он не пустил, когда я попыталась отстраниться. Пришлось продолжать свое нелегкое дело сиделки.
Засыпай, до рассвета осталось чуть-чуть…
Когда-то, в другом мире, я очень любила эту песню. И теперь поняла, что не забыла ни строчки. Голос лился негромкой юркой речкой, журчал, рассыпаясь на капли, а в этом холодном пространстве без света и окон так легко было забыться…
Я не помнила, сколько прошло времени. Не знала, хватились ли меня. Весь мир в эти часы съежился до небольшого круга во тьме. До тела, мечущегося в жару у меня на руках. До глаз цвета горького кофе и отчаянной улыбки.
— Меня зовут Леаррен, — сказал он, когда я уже падала от усталости и, плюнув на все, осторожно пристроилась рядом.
Я поцеловала его в лоб. К этому моменту мы лежали уже как котятки в корзинке — переплетясь конечностями, чтобы не замерзнуть окончательно.
— А меня — Каарра, — сказала, вдруг разом решившись, — только я скрываю и себя, и свое имя. Моя семья хочет меня убить.
— Убить демонолога, — его голос был приятным, не низким, но и не высоким, с легкой хрипотцой. Прохладные ладони лежали одна — на моей спине, вторая — примостилась на бедре. Может, и неприлично, но до приличий ли сейчас? — это смешно. Да ещё и того, кому покровительствует Повелитель домена.
