Подготовка к брачной церемонии, как выяснилось, состояла в снятии мерок для пошива специального свадебного наряда — полушубка и юбки из хвостов все того же степного снумария, и для изготовления парных золотых брачных браслетов. А еще — из депиляции зоны бикини. Ради этой последней процедуры тетушка Хави снова затащила меня в женскую баню.
— Знаешь ли ты, Барбра, что-нибудь о первой брачной ночи? — поинтересовалась пожилая орисса, намазывая низ моего живота чем-то горячим, душистым и похожим на парафин.
— Осведомлена. Теоретически, — кивнула я.
Про себя же подумала, что до сих пор не знаю, досталось ли мне девственное тело, или наемница Барбра ор-Тьюндер успела познать мужскую любовь. Будет ужасно неловко, если выяснится, что я вроде как не сберегла девичью честь.
Не хотелось бы мне увидеть разочарование на лице Алаира, в которого я, что уж там скрывать, успела влюбиться вопреки собственному желанию!
Вот и еще проблема: как узнать, существует ли у орков вообще понятие невинности?
Так… а порасспрошу-ка я тетушку Хави! Она как раз настроена поговорить!
— Эх, молодежь! — банщица вздохнула, приложила к коже, покрытой парафином, кусок ткани, дождалась, когда парафин схватится и рванула, сдирая полоску. Кажется, прямо с кожей.
— Ёж-жики-ковшики! — взвизгнула я и заскребла отполированными ноготками по деревянным доскам лежака.
— Терпи, Барбра! Красота — она жертв требует! — поучительно воздела вверх палец моя мучительница и снова начала поливать парафином верхнюю часть моих бедер.
Отдышавшись, я решила приступить к расспросам:
— А ты, тетушка Хави, тоже ведь замужняя орисса?
— Была замужняя — стала вдовая, — охотно и без особой грусти откликнулась та. — Мужа мне Совет клана назначил. Повезло: мой супруг оказался добр ко мне. Так что в первую брачную ночь не обидел, сделал все, как надо.
— И… больно было с невинностью расставаться? — подтолкнула я болтливую тетушку в нужном направлении.
Та фыркнула смущенно и… слегка посинела. Я даже испугалась сначала, потом сообразила: прилив красной крови к зеленой коже дает вот такой синюшный румянец!
М-да… оркам лучше не краснеть. И мне в том числе.
Тем временем, тетушка Хави справилась со смущением и все же ответила на мой вопрос:
— Слыхала я, что молоденьким ориссам в первый раз больно бывает, и крови они теряют много, но у нас с мужем не так было. И боли я почти не ощутила, и крови совсем немного пролила. Думаю, твой трибун о тебе позаботится, Барбра! Вон он как тобой дорожит! Против целого клана пойти не побоялся!
— Неужели кто-то рискнул бы на трибуна напасть?! — я как-то с опозданием испугалась за Алаира.
— Напасть не напали бы: это против чести. А вот на поединок тот же Ардэн мог вызвать, а потом и кто-то из его друзей или братьев… — не стала успокаивать меня банщица.
— Трибун бы всех победил! — с гордостью за своего жениха заявила я.
— А тут не угадаешь, Барбра. Дух Великой Степи мог все по-своему решить… — тетушка Хави рванула очередную парафиновую полоску, и я снова заскрежетала зубами. Стало не до болтовни.
— Долго еще? — спросила, кое-как отдышавшись.
— Да уж почти закончили, — кивнула моя мучительница.
И не обманула. Еще две полоски, успокаивающая мазь — и вот я, непривычно голая в самом интимном месте, натягиваю на плечи широченный роуб — местный банный халат — и враскорячку топаю по лестницам с высокими ступенями на второй этаж, в отведенную мне гостевую комнату.
В спальне меня дожидался легкий ужин из каких-то пророщенных зерен, сладкого то ли варенья, то ли джема, и из травяного чая с необычным ароматом.
С удовольствием съев скромное угощение, я прилегла на широкую лавку, смежила веки, намереваясь немного отдохнуть и обдумать, что и как говорить трибуну.
Сон сковал меня неожиданно и властно. И тут же уже знакомая сила подхватила, поволокла через воронку тьмы, а потом выплюнула к ногам восседающего в своем любимом кресле Духа Нового года…
— А вот и ты, Барбра, — неторопливо посасывая мундштук дымящейся трубки, проговорил Дух. — Замуж, значит, собралась? А я тебе говорил: от трибуна не сбежишь!
— Не больно-то и хотелось! — взвилась я.
— На среднем пальце я вертел твои хотелки, Барбра! — дух продемонстрировал мне хамский жест.
Я подскочила с коврика у вечно заснеженной ели, нависла над восседающим в своем кресле гадом:
— Была б в руках экка — прибила бы, не раздумывая!
— Ох, ох, какие мы грозные! — противно захихикал мужчина. — Особенно в этом откровенном халатике!
Я тут же попятилась, осмотрела себя. Ничего неприличного в моем наряде не было. Просторное одеяние окутывало меня до самых щиколоток, и даже широкий ворот халата обнажал мое декольте ничуть не больше, чем традиционный бронелифчик.
А нахальный дух продолжал издеваться:
— Что, красотка моя зеленокожая? К брачной ночи готовишься? Маникюр, педикюр, интимная стрижка?
— Не твое дело! — снова возмутилась я. Потом уставилась на мужчину подозрительно: — Ты что — подглядывал?!
— Больно надо… я твои воспоминания считываю. Кстати, очень любопытно, сохранила ли твоя предшественница невинность? Хочешь — проверим, а?
— Да ты! Ты!.. — я размахнулась и залепила гнусно усмехающемуся Духу пощечину.
Остро отточенные когти оставили на круглой румяной щеке четыре глубоких кровавых борозды.
— Дура безмозглая! — взвился Дух. — Когда ж ты научишься руки при себе держать?!
Он вскочил с кресла, и я почти успела обрадоваться, что мужчина оказался ростом мне до подбородка. Но дух стал стремительно расти, раздаваться ввысь и вширь, а его лапища вцепилась в мое горло. Огромное тело прижало меня к стене.
— Пусти… задушишь … — прохрипела я.
— И придушил бы! Но мне нужен этот гребаный осколок, и ты, ты, Барбра, принесешь его, если не хочешь, чтобы с твоим дорогим трибуном и друзьями-музыкантами случилось что-нибудь ужасное!
Пальцы духа разжались, открывая доступ воздуху, и я тут же закашлялась, медленно сползая по стеночке.
— Почему ты сам не заберешь осколок, если такой всемогущий?! — продолжая откашливаться, все же спросила я.
— Да потому что без этого артефакта я не могу проникнуть ни в один из миров, кроме своего родного! — прорычал разъяренный дух. — Мне все равно, выйдешь ты за своего трибуна, или нет, Барбра! Но о том, кто ты, и как попала в этот мир, даже заикаться не смей!
— Почему?
— Потому что твой магварр на пушечный выстрел не подпустит тебя к осколку, если будет знать, что это за вещь и для чего ты ее ищешь! А теперь пошла вон, пока не прибил окончательно!
Дух схватил меня за воротник роуба, толкнул в стену, я сжалась, ожидая удара и… провалилась в воронку тьмы.
Очнулась в крепости. В той самой комнате, на той самой широкой скамье для сна, где и ложилась отдыхать.
«Ненавижу!» — погрозила кулаком куда-то в небо.
Огляделась, обнаружила на столе графин с водой, дотянулась до него, не вставая с постели. Принялась пить прохладную чистую воду, чувствуя, как прокатываются глотки по саднящему горлу.
Гнев, который бурлил в крови после встречи с Духом, начал понемногу стихать. На смену ему пришли усталость и горечь: получается, мне придется молчать и дальше. Скрывать от мужа, кто я, откуда, и что мне на самом деле нужно.
А когда я отыщу осколок и верну его духу? Что будет тогда — со мной, с трибуном, со всем этим чудесным миром, в котором живет магия и необычайно дружелюбный и мудрый народ?!
Как ни странно, но сон сморил меня снова, как только голова коснулась валика, заменявшего оркам подушку. Проснулась я только утром, когда в мою комнату после короткого стука ввалилась все та же тетушка Хави в сопровождении двух орисс помоложе.
Они встали втроем у моей постели, двое по бокам, одна — в ногах, и завели песнь-речитатив:
Как солнце раннее встает,
Как розовеет небосвод,
Так ты, невестушка, вставай,
