Вот, Бездна! Я сделала это не нарочно! Вообще без задних мыслей! Просто внутри себя я давно перестала считать себя Софи Эварр. С того самого момента, когда со стороны наблюдала за тем, как наша карета на полной скорости несётся к обрыву. В тот миг Софи Эварр умерла.
Но и к новому имени Сони Вулф, данному мне по легенде вместе с поддельными документами, я не привыкла тоже. Мысленно так и считала себя Софи Ойсан, как и раньше, ДО Роланда.
А Роланд наверняка решил, что я намеренно его злю, и не поверит ни одному моему слову.
— Кто. Тебе. Помогал? Мать твою, ГОВОРИ!
Всё наваливается разом. Напряжение последних дней, утомительная дорога, его внезапная грубость, от которой давно отвыкла. Его настойчивость. Моя беспомощность.
Я девочка, я не хочу ничего решать! И предавать не хочу тоже! Но он не оставляет мне выбора, и я не знаю, что делать, просто не знаю! Отчаяние рвётся наружу горячими водопадами слёз.
Прячу лицо в ладонях, плечи сотрясаются от рыданий.
— Я не помню! Не помню ничего! — всхлипываю в ладони, глотая солёные слёзы.
— Проклятье, — выплёвывает Роланд, после чего кресло слегка отшвыривает назад, и я слышу звук удаляющихся шагов.
Замираю от громкого стука в дверь:
— Лорд Эварр! — чей-то мужской взволнованный голос. — Простите…
Смотрю в сторону двери сквозь пальцы и вижу молоденького парня с тонкими усиками над губой в синей форме полиции.
— В чём дело? — рычит Роланд.
— Срочное послание от лорда Корфаса, — парень вытягивается по струнке, пересекает кабинет и протягивает свёрнутый вчетверо листок пергамента, затем добавляет доверительным шёпотом. — Насчёт запрещённых артефактов.
Пока Роланд занят изучением содержимого срочной записки, поднимаюсь с кресла и отхожу к окну. Отворачиваюсь, спешно вытираю насухо щёки. Задираю голову наверх и несколько раз моргаю, чтобы окончательно убрать сырость с ресниц.
— Ваш экипаж ждёт? — слышу спиной сухой вопрос Роланда.
— Да, лорд Эварр.
— Едем.
Старательно грею уши, но не оборачиваюсь, боясь поверить в неожиданную удачу. Мечтаю слиться с портьерой, и чтобы про меня забыли.
Звук удаляющихся шагов. Неужели…
Вздрагиваю, когда на плече смыкается рука Роланда. Его губы касаются уха. Задерживаю дыхание, когда слышу тихий злой голос:
— Я с тобой не закончил. Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. Под сывороткой правды говорят ВСЕ. Даже те, кто кхм… что-то забыл.
Не двигаюсь до тех пор, пока в кабинете не становится совсем тихо. Только тогда оборачиваюсь. Рыдать готова, теперь уже от радости: ОН уехал, я одна, а это значит, никто не помешает мне увидеть сына!
Подхватываю юбки и бросаюсь прочь из кабинета.
14
В коридоре пусто. Моего конвоя нигде не видать. А вот детский плач никуда не делся. Как я и думала, на кабинет, скорей всего, наложено магическое плетение тишины. Очень удобно — мелькает ядовитая мысль.
Не решить проблему, а просто выключить звук!
Стараюсь ступать тихо, чтобы не привлечь к себе внимания цепных псов Роланда, если они, вдруг, притаились где-то поблизости. Хм. На пути по-прежнему никого.
Кладу ладонь на гладкие лакированные перила. Прислушиваюсь. Из левого крыла доносится слабый запах тушёной капусты, тефтелек и свежей выпечки. Мерно тикают круглые деревянные часы на стене. Всё так, будто я никуда не уезжала. Будто полтора года жизни в Норленде были лишь сном.
Детский плач усиливается. Встряхиваю волосами и быстро вбегаю вверх по лестнице. Иду на тоненький голосок. Сердце сжимается от жалости.
Почему Ленард так плачет? Разве матушка не с ним? Ведь она знает, как успокоить…
Безошибочно нахожу нужную комнату. Отмечаю про себя, что она по соседству с моей бывшей спальней. Распахиваю слегка приоткрытую дверь.
Пары мгновений хватает, чтобы оценить обстановку.
В просторной светлой комнате в кремовых тонах детская кроватка, наполненный до отказа белый ящик с игрушками и три няньки в коричневых платьях и белоснежных накрахмаленных чепцах.
Самая старшая из них, женщина с морщинистым худым лицом, укачивает Ленарда так сильно, что даже смотреть на это со стороны дурно. Две другие, помоложе, беспомощно суетятся вокруг, показывая погремушки.
Сжимаю кулаки и в несколько больших шагов оказываюсь рядом. Требовательно тяну руки:
— Дайте мне сына!
— Леди Эварр! — женщины почтительно приседают.
Они знают, кто я. Это хорошо. Значит, в планы Роланда не входило насовсем отлучить меня от сына. Та, что держит бьющегося в истерике Ленарда, не торопится сделать, что сказано, продолжает раскачивать его и хлопать прозрачными серыми глазами.
— Ну же! — повторяю приказ ледяным голосом.
Если потребуется, я заберу Ленарда силой! Но не хотелось бы доводить до этого.
Та, что держит Ленарда, переглядывается с двумя другими няньками, приседает и протягивает мне ребёнка. Принимаю сына.
Какое наслаждение — снова чувствовать его привычную тяжесть на руках. Вдохнуть ни с чем не сравнимый младенческий запах. Только малыши пахнут так: нежностью и молоком.
В носу начинает щипать от нахлынувших эмоций. Боже, как же я соскучилась!
— Оставьте нас! — бросаю женщинам дрогнувшим голосом.
Те не двигаются с места. Испуганно переглядываются.
— Но, леди Эварр, ваш супруг приказал…
Она лепечет что-то о строгом наказе Роланда глаз не спускать с ребёнка. Я слушаю вполуха, потому что Ленард никак не желает успокаиваться. Продолжает заливисто кричать. Не узнаёт меня? Как же так?
Ещё эти няньки вокруг с их косыми взглядами и докучливым причитанием. Непонятливые. Бесят!
— Я. Сказала. ВОН! — рявкаю на них, перекрикивая рёв Ленарда.
Только после этого женщины спешно приседают и выходят прочь, прикрыв за собой дверь.
— Маленький мой, ну, что ты? — подхватываю Ленарда, как обычно, присаживая на согнутую с локте руку.
Целую в макушку, покрытую тёмным пушком волос.
— Сладкий мой, мамочка рядом! — глажу его по спинке. — Я никуда не уйду больше, обещаю! Иди сюда, вот так.
Я думала, что стоит мне взять сына на руки, он моментально успокоится. Но этого не происходит. Надежда стремительно тает. Ленард отказывается взять грудь. Плачет и плачет без остановки! Выгибается дугой, бьёт ногами и дёргает руками.
Ни ласка, ни колыбельная, ни погремушки, ни грудь — ничего не помогает! Время идёт. Ленард по-прежнему заходится в крике. Его личико раскраснелось, нижняя губка дрожит.
Я в ужасе и растеряна! Никогда такого не было! Что делать ума не приложу!
Растерянно шарю глазами по комнате, которую заливает яркий солнечный свет. Может, в нём дело?
Он непривычен для сына. В Норленде почти никогда не было солнца, а долгими зимними вечерами мы любили сидеть у камина. Матушка вязала, мы с Ленардом в тысячный раз перелистывали единственную детскую книжку, которая была в доме, с яркими картинками, и любовались пламенем камина. Камин…
Последнее средство. Напоминание о прежней жизни.
Выскальзываю из комнаты, прижимая к себе Ленарда. Продолжаю гладить его по спинке и шептать успокаивающие милые глупости. Сбегаю вниз. Направо. Вглубь коридора знакомой дорогой.
А вот и каминный зал. И то самое кресло, в котором я застала сцену, разделившую жизнь на до и после. Кажется, всё это было в прошлой жизни.
Фух. Не до того сейчас. В зале полутьма. Камин зияет чёрной пастью.
Можно было бы позвать слуг, но я не хочу никого видеть. Под непрекращающийся рёв Ленарда, удерживая его правой рукой, опускаюсь вниз на колени, подбрасываю левой рукой несколько поленьев. Пересаживаю сына поудобнее.
Кое-как формирую простенькое корявое магическое плетение. Его хватает, чтобы сухие поленья занялись.
Слабые и тоненькие языки оранжево-жёлтого пламени лениво лижут дерево. Давай же, ну! Пламя разгорается. Подбрасываю ещё дров.
Разворачиваю мордашку Ленарда к огню. Расплакаться готова от того, что фокус удался. Малыш впервые замолчал. Смешно выпучил карие глазки-бусинки и завороженно смотрит на пламя.
