Снова смотрю в зелёные глаза:
— Дом останется за тобой. На этом всё. Надеюсь, мы друг друга поняли.
Закручиваю чернильницу, отодвигаю её на край стола. Перо бросаю в каменный серый стакан с белыми прожилками.
Отодвигаю стул. Встать не успеваю. Амара оказывается за спиной, оплетает шею руками, пробирается под чёрный камзол, застёгнутый на все пуговицы, шарит по груди, шепчет на ухо:
— Я буду послушной девочкой. Незаметной. Удобной. Только твоей. Я умею, ты знаешь. Пожалуйста, Роланд, ну, зачем нам расставаться? Хочешь оставить её — оставляй, я слова поперёк не скажу. Эта скучная амёба мне не соперница, сам же знаешь. Эта никчёмная моль всё равно быстро тебе наскучит. Ты снова будешь моим, вот увидишь. Не бросай меня. Пожааалуйста.
Её влажные губы оставляют дорожку на шее. Опытные руки скользят вниз живота. Вот только то, что раньше заводило с полоборота, сейчас раздражает. В паху спокойно. Вместо возбуждения — раздражение.
С усилием, не церемонясь, расцепляю и сбрасываю её руки. Встаю. Одёргиваю камзол, смахиваю пылинку с плеча. Смотрю на бывшую, до которой по-хорошему не доходит:
— Кажется, ты не поняла меня, Амара. Объясню на твоём языке. Мне больше неинтересно. Хочу трахать другую. Тебя не хочу. Так понятнее?
Оскорблённо поджимает губы. Молчит. И что-то в её взгляде мне не нравится. Прищуриваюсь. Делаю шаг. Хочется взять её за подбородок, чтоб на меня смотрела и внимала, но даже касаться брезгливо.
Какая-то нездоровая хрень. Надо покончить уже поскорее со всем и свалить. Но точку поставить тоже надо. Жирную и чёткую. Нависаю над ней, стараясь не дышать. Проговариваю медленно и с расстановкой:
— Живи одна или найди себе кого-то. Мне по хрен. Но если начнёшь отсвечивать в моей семье, окажешься на улице с голой задницей. Поняла меня? Не слышу!
— Да! — смотрит исподлобья с обидой.
— Чудно.
Разворачиваюсь и иду прочь, не оглядываясь, мечтая об одном — поскорее выбраться на свежий воздух.
Захлопываю дверцу экипажа и откидываюсь на спинку сиденья.
Давно пора было разорвать эту связь. После того, как Софи исчезла… Сбежала — поправляю сам себя, и от одной только мысли об этом внутри разгорается бездново пламя.
Эта дрянь. Сбежала. Сбе-жа-ла. Уму непостижимо.
Выдыхаю, считаю до десяти, заставляя себя успокоиться. Так вот.
После того, как Софи сбежала, а зверь замолчал, видеться с Амарой стало невыносимо. Запах гнили и затхлости забивался в нос, рот, пропитывал одежду. Думал, пройдёт. Не проходило.
Амара ныла из-за редких встреч. Это начало раздражать.
Сложности на работе. Дело об артефактах зашло в тупик. Люди пропадали. Мы топтались на месте.
Тьма сгущалась, казалось, просвета нет. Только выпивка помогала забыться. Границы снов и яви стирались. Во сне зверь будто оживал. Брал контроль над разумом. И продолжал искать. Снова, и снова, и снова. Настойчиво и упорно. И порой казалось, что находил. ЕЁ.
Чем ещё объяснить эти проклятые сны с навязчивым ароматом карамели и шоколада, когда наутро просыпалсяя с каменным стояком, и хотелось всё на хрен сжечь?
Это теперь я знаю, что мерзавка снимала на ночь блокиратор. А тогда не знал. Думал, схожу с ума. Надо было с этим что-то делать.
Светский приём. Такой же безликий, как и десятки других до него. Племянница Корфаса чем-то напомнила Софи. Отдалённая и бледная копия, но хоть что-то. На фоне развязной Амары, от которой уже порядком воротило, Эни выделялась чистотой и покладистостью, казалась призрачным напоминанием о той, другой. Навсегда утраченной. Кроме того, мне по-прежнему был нужен наследник.
Особых чувств к ней не было. Было желание заполнить хоть кем-то зияющие дыры внутри после потери истинной и зверя. Я и впрямь думал, что потерял дракона.
До самого дня свадьбы, когда накрыло прямо перед алтарём. Не по детски.
Я не утратил зверя. Пока я заливал пустоту выпивкой, этот засранец ушёл в протест и отказ. Будто наказывал меня за то, что потерял, утратил, не сберёг.
Запах ладана и воска. Монотонный бубнёж жреца в белой мантии. Полный зал гостей, с наследником правящего рода в первых рядах. Низко склонённая голова Эни под плотной белой вуалью. Тонкая свеча, дрожащая в её бледных руках.
Всё предсказуемо, ровно, правильно.
И вдруг в глазах меркнет. Сквозь тело будто раскалённый меч проходит, мышцы скручивает. Внезапная боль. Дикая. Острая. Которая проходит так же резко, как начинается.
И всё. Меняется.
Зверь внутри поднимает голову. Перед мысленным взором встают его глаза с вертикальным зрачком. Связующая золотистая нить вспыхивает ярче прежнего.
Я охреневаю в тот миг, потому что понимаю, что только что случилось! Связь восстановлена.
Мы снова чувствуем ЕЁ. Оба. Видим цель.
Путаное объяснение с Корфасом, быстрые извинения перед Эни. Огромная неустойка за срыв помолвки. Всё это будет потом.
А сейчас я должен спасать Софи! Не сомневался ни секунды, что её похитили. Готов был сжечь в пепел тех, кто посмел её тронуть. Дурак. Открывшаяся правда была омерзительна.
Она сбежала, прихватив с собой сына. МОЕГО. Сына.
Но это было ещё не всё. На них был запах. Чужой запах. На моей женщине и на моём сыне. Мужской.
Глаза застлало красной пеленой. Зверь жаждал крови. Показать ей, чья, если забыла! МОЯ! МОЯ, и ничья больше!
У неё просто не было шансов.
Присвоил тут же, наставил отметин, так, чтобы живого места не осталось. Чтобы знала! Чтобы любой знал, чья!
Чудом не разорвал эту дрянь прямо на месте. Ушёл. Чтобы не случилось непоправимого.
Приставил охрану. Отдал приказ выяснить всё-всё о её жизни там. Нужно было понять главное: КТО помог?
Вернулся в столицу, чтобы уладить всё с Корфасом и решить, как наказать мерзавку. Чтобы поняла и запомнила.
Разумеется, записка была блефом. Не осталась бы она на острове. Не пришла бы на паром сама — её бы привели силой. Но она пришла…
Расчёт на то, что разлука с сыном её вразумит, не оправдался.
Эта наивная дура и не думала раскаиваться. Продолжила играть в свою игру и так и не поняла, по какому острию прошлась. Когда доверилась Шэлдону Хоупу.
Главному подозреваемому по делу о запрещённых артефактах, чти руки по локоть в крови.
Кто-то предупредил его, и скользкий гад успел скрыться. Но ничего. Его поимка — лишь вопрос времени. И уж тогда он ответит. За ВСЁ.
Всё, что нужно, я знаю и так. Но это не помешает мне выбить признание из бестолковой предательницы. А после — ткнуть носом в протокол расследования и на пальцах объяснить ей КАК она была неправа.
Выхожу из экипажа рядом с домом. Кругом — почти ночь. Свет горит только на первом этаже. Слышен одинокий лай собаки вдалеке, да глухой звук моих шагов. Поднимаюсь на крыльцо. Вхожу в распахнутую лакеем дверь, попадая в уютную полутьму прихожей.
Поднимаю голову к потолку, будто хочу взглянуть сквозь деревянные перекрытия туда, где — точно знаю — её спальня.
Закрываю глаза, жадно втягивая носом едва уловимый аромат карамели, молочного шоколада и лёгкой вуали корицы. Запах, который зверь чувствует на уровне инстинктов. Её запах, которым напитан весь дом.
От которого всего потряхивает и тянет в паху. Думает, главное наказание позади, теперь, когда она снова здесь и с сыном? Ошибается.
Отказываюсь от ужина. Меня терзает голод другого плана. Ещё раз смотрю наверх, безошибочно внутренним чутьём определяя где ОНА, и поднимаюсь вверх по ступеням.
15
Первым делом хочется смыть с себя тошнотворный запах чужого дома и чужой женщины. Почти не прикасался к ней, но всё равно провонял. Долго и тщательно мою руки с мылом. Затем отмокаю в огромной бронзовой ванне, откинув голову на бортик. Меняю одежду, и только после этого выхожу в пустой коридор.
Идти не близко, в другое крыло, и сейчас это раздражает.
Недавно гостевая спальня была спешно переделана в детскую. Ну, как переделана. Добавили кровать, пеленальный стол и гору барахла, так нужного младенцам: бутылочки, игрушки, разные тряпки. Всё самое лучшее, по мнению нянек. Тоже, к слову сказать, лучших в столице.
