Мими пожала плечами:
– Не знаю…
Так далеко вперед она еще не заглядывала.
– Найдете моего парня в «Гербе герцога». Он выделит вам, ребятки, приличную комнату. Главное, чтобы к Хазарду-Перри не прицепились тролли или, что похуже, Адские Гончие, – сказал Кингсли, черкнув адрес на обороте визитки и вручая ее Мими.
– Что он сказал? – поинтересовался Оливер, когда Кингсли удалился.
– Велел остановиться в отеле, – ответила Мими, снова осознав нелепость ситуации. Ради Кингсли она рискнула всем, а теперь…
– Что делать будем, босс? – спросил Оливер.
Мими повертела карточку в руках. У нее разболелась голова. Она проделала долгий путь и не намерена отступать. Необходимо выяснить, что она значит для Кингсли. Желает ли он ее так же сильно, как она его, – не просто ради забавы на одну ночь или бессмысленного короткого романа без капли нежности. А если это – настоящее? Та любовь, которая в течение всей бессмертной жизни – бесконечных лет, прожитых с Джеком, – обходила Мими стороной!
Ведь если бы Кингсли не желал ее, он бы не просил ее здесь остаться. Мальчишки! Даже в преисподней разобраться в их намерениях почти невозможно. Она задумалась о том, что свело их вместе. Это – явно гораздо большее, чем просто физическая привлекательность. Значимое, весомое, разве не так? А мнение глупой девчонки, которая считает, будто парень любит, если спит с ней? Раньше она над ними лишь смеялась! А теперь она одна из таких бедолаг и липучек. Мими предположить не могла, что окажется настолько ранимой и беззащитной. Просто удивительно! Проклятье, как она могла влюбиться в парня вроде Кингсли Мартина? Есть от чего прийти в ярость. Он вроде падающей звезды, которую ловишь голыми руками. Только обожжешься.
Но нет, Мими создана из прочного материала. Она сыграет в игру до конца. И останется в аду, пока он сам не скажет, чтобы она уходила. Пока не откроет, что у него на сердце.
Она прочитала адрес и спрятала карточку в кошелек.
– Думаю, надо пойти заселиться. Похоже, мы тут пробудем некоторое время.
Больше всего Аллегра любила предзакатное время. Этим летом в Напе, спустя почти год после их отъезда из Нью-Йорка, стояли долгие теплые дни. Темнота спускалась на долину не ранее девяти вечера. Тогда жара рассеивалась, и легкий ветерок резвился между деревьев. Низкие холмы были укутаны красноватыми солнечными лучами, их красота казалась и мимолетной, и неизменной. Залы дегустации и погребки ближайших виноградников пустовали. Ценители вина, туристы, сезонные работники и знакомые виноделы разъехались. Они остались здесь вдвоем. Бен обычно работал допоздана. К его приходу Аллегра открывала бутылку молодого шардоне, и они ужинали под деревьями, наблюдая, как колибри порхают от цветка к цветку. Лучшей жизни не бывает.
– Разве нам не повезло, что твоя семья купила это местечко? – спросила Аллегра, обмакивая хрустящий французский багет в домашнее оливковое масло. – Похоже на сон.
Они приехали сюда, чтобы помочь со сбором урожая, в ожидании той поры, когда грозди нальются на солнце и будут лопаться от сока. Несколько лет назад, повинуясь собственному капризу, отец Бена приобрел огромное поместье. Однажды, остановившись выпить в знакомой энотеке[7], он обнаружил, что привычный стакан «Шираза» ему больше не подадут, поскольку винодельне грозит скорое банкротство. И он решил изменить ход истории. Родители проделывали такие выходки регулярно, объяснил Бен Аллегре – предки могли скупить все что угодно, лишь бы только это доставляло им удовольствие. Их внезапно вспыхнувшие интересы и хобби приводили то к приобретению греческого ресторанчика в Нью-Йорке, где подавали фирменный напиток из молока и содовой с сиропом, то к бренду французской косметики. Но отец и мать Бена являлись приверженцами традиций. Привилегированное положение давало им возможность сохранять прекрасные вещи, продлевая их существование, не давая раствориться в небытие.
Поэтому вопрос о будущем жилище Аллегры и Бена решился сразу, как только девушка упомянула, что обладает скромными познаниями в виноделии. На семейном совете постановили, что они не будут жить в окрестностях Сан-Франциско, а переедут севернее и займутся виноградниками.
Аллегра оставила прежнюю жизнь позади в тот день, когда ушла прогуляться в парке Риверсайд. Она не вернулась обратно, не оставила записки и разом обрубила телепатическую связь с Чарльзом. Она зашла так далеко, что скрыла свой почерк в гломе. Аллегра предприняла всевозможные меры предосторожности, чтобы их никогда не нашли. Она была уверена, что Чарльз никогда не отыщет ее с Беном нынешнее местопребывание, даже если напустит на их след армию венаторов и сыщиков. Но он никогда не сможет простить Аллегру за то, что она бросила его в день заключения уз. Она причинила Чарльзу слишком сильную боль. Аллегра знала лишь одно – часть ее души не могла больше переносить ту жизнь, которую она вела. Каждая капля ее бессмертной крови и вся бессмертная сущность твердили, что она совершает огромную ошибку, но сердце оставалось непреклонным.
Конечно, «уйти в никуда» – сущее безумие. Она запрыгнула в такси вместе с Беном в алом свадебном платье. Аллегра не взяла с собой ни единой вещи – ни зубной щетки, ни смены белья, ни мелочи на автобусный билет.
Неважно. Деньги не имели значения – Бен сам все устроил. Они покинули Нью-Йорк вечером и улетели на реактивном самолете Чейзов прямиком в Напу. Теперь они вдвоем прятались в уютном гнездышке, по словам Аллегры, будто пара голубков.
Днем Бен рисовал в студии – маленьком коттедже на территории поместья. В комнате было хорошее освещение. Сквозь венецианские окна открывался прекрасный вид на зеленый холм. Остальным, включая магазинчик, заведовала Аллегра. Девушка обладала интуитивным знанием о виноделии и получала удовольствие от каждой стадии процесса, начиная с подрезки и подкормки лоз до разработки дизайна этикеток. Она сама снимала первые пробы с бочек, наблюдала за течением ферментации и хозяйничала в дегустационном зале. Аллегра много работала на свежем воздухе и загорела дотемна. В небольшой фермерской общине она славилась своими сырами и хлебом. Она приглашала соседских ребятишек на праздник давки винограда, который проводился в конце сезона (в поместье соблюдался обычай топтать собранные грозди ногами). Их виноторговец, знаменитый во всем мире, назвал шардоне последнего сбора в ее честь – «Золотой девочкой».
Наконец солнце зашло, и Бен с Аллегрой внесли в дом тарелки и пустые бутылки. После того как они прибрались, он сказал, что хочет немножко поработать. Аллегра присоединилась к нему в студии.
