Куда он убежал? Почему именно один?
Если сопоставить все, что мы узнали за утро, и то, как он запинался и решительно заявлял, что мне в «том месте» не место, выходит, помчался мой спаситель куда-то в бордель.
Ну, куда еще мог без спросу ночью ускакать пубертатный подросток, чтобы мама не узнала? Если бы просто к подружке — вряд ли у ровесницы нашлись бы те благовония. Скорее, так будет пахнуть взрослая женщина.
А еще Инсолье, кажется, по ходу разговора вспомнил нечто, о чем мне не сказал. Но это нечто еще вернее направило его в сторону веселого дома.
Но меня он туда брать не стал, потому что… ну, «почему» — это как раз ясно. Я «приличная женщина», а здешние нравы строги.
А еще была оговорка приказчицы в лавке — она хотела сказать, кто такими запахами пользуется, но запнулась и явно смутилась.
Может, тогда действительно ребенка никто не убивал? Просто зеленый пацан решил в бордель сбегать, а наутро не рискнул родителям на глаза показываться. Ведь давно известно: чем строже пригляд, тем сильнее подросткам хочется куда-то сбежать и что-то натворить.
Но почему Инсолье опять вспомнил покалеченную ногу преступника и резко сразу после этого засобирался в веселый дом? Какая связь?
Гадать бессмысленно. Оставалось только ждать.
И я ждала. Не чувствовала вкуса тех самых медовых коржиков и горького кофия, по мне оно все было одинаково ватное от волнения и разных мыслей. Ждала… уже почти весь назначенный час прошел.
Сейчас появится, все объяснит, и сразу станет легче жить. Или мы ошиблись, или Инсолье по полочкам разложит все свои выкладки, которые приведут нас к цели. Он умный.
Но я ошиблась. Час действительно подходил к концу, когда спокойствие на рынке оказалось нарушено.
— Сами алые, божечки… целый отряд! Ищут кого-то? Куда поехали? Да ну, что совам бога делать в борделе, что за чушь?!
Меня будто сквозь одежду снизу раскаленным шилом укололи. Еще секунду назад я невольно отпрянула вглубь ниши, в которой стоял низкий столик и были разложены подушки вместо стульев. Радовалась плотной белой вуали, полностью скрывавшей мое лицо. Но теперь…
Теперь поняла, что надо не просто идти — бежать. Туда, где сейчас Инсолье.
Он зря посчитал, что я не замечаю его опасений. С отрядом алых сов мой спаситель не хотел встречаться категорически. Не хотел, хотя все время делал вид, что вроде как только меня спасает от злых бывших братьев. Но у него и у самого были какие-то недобрые счеты с этими людьми. И большой отряд воинов церкви для моего спасителя не менее опасен, чем для меня.
Только я знаю, куда они поехали, и у меня закрыто лицо. А его предупредить некому.
Бросаться через весь торг сломя голову все же не стоило. Одета я все еще как южная женщина, и если пойду спрашивать дорогу к борделю, то это будет слишком подозрительно. Мало того, простые люди насторожатся, начнут спрашивать вслух и громко, привлекут внимание… рядом где-то бродят церковники, с которыми у меня и Инсолье очень неоднозначные отношения.
Тогда как? Как?!
— Долго ваш муж не возвращается, — подошла ко мне местная разносчица. — Может, еще чего закажете?
— Нет, нет. Кусок в горло не лезет. Переживаю, — сказала я правду.
— А… — кивнула женщина и уже собиралась было уходить.
— Постойте! — вдруг осенило меня. — Подскажите, а в какой стороне грязный дом?
— Грязный дом? — не поняла меня разносчица.
— Ну, обитель разврата. Я переживаю. Забеременела, — как хорошо, что Инсолье перед возвращением на площадь опять запихал мне подушку под платье, сейчас эта маскировка оказалась к месту, — муж по нашим обычаям без женской ласки. А вдруг он… вдруг он… — Я так натурально изображала истерику, что захотелось в саму себя кинуть «Оскаром». Хотя и изображать сильно не надо было, я действительно была на нервах.
— Ох ты… вот козел! — сразу отреагировала подавальщица, без тени сомнений приняв мою версию за правду. — Ну, как и везде, рядом с игорными, по главной дороге до круглой площади с ристалищем, а там на запад повернуть до яркой такой улицы. Мимо не пройдешь. Ты вот что, голубушка… сразу в дом тот не иди, неприлично это. И у парадного не жди. Те козлы, из женатых которые, всегда в боковую калитку лазят, паразиты. Вот ты его там и подожди. Дала б тебе скалку потяжелее с кухни, да они хозяйские…
Глава 40
Инсолье
Мог бы и сам догадаться, дебил. Половины ступни нет у убийцы… угу. Левой. Уже подсказка была — громче громового раската над головой. А когда благовониями завоняло в этом деле, так вовсе сомнений не осталось.
Строптивых девок из веселого дома так наказывают, чтобы не разбегались. За них хозяином деньги плочены, девки кругом должны, а тут раз — и строптивая попадется. Что с ней делать, на цепь сажать? Хлопотно, нервно, и не дай бог, клиенту цепная не понравится. Не все же любители девок силой брать, обычно господам хочется, чтоб играла, будто сама хочет.
Но вот если ногу особым образом повредить — и не ускачет далеко, и рабочей красоте не помеха. Даже определенные бордельные танцы сможет исполнять. Из тех, где больше задницей и сиськами надо трясти, а не ногами топать.
А еще такое наказание — оно очень болезненное, страшное. Одну покалечат — два десятка других бегать и вообще возражать зарекаются. Потому практически всегда в каждом борделе есть своя «калечная». И некоторые гости специально заказывают именно ее — считается, что раз наказали, значит, сопротивлялась и, стало быть, девка с темпераментом, в постели тоже себя покажет.
В общем, сложно все и мерзко, если честно. Я никогда особо не вникал, так, знал по жизни, много с чем пришлось сталкиваться.
И отсюда понимал одну вещь: мало кто ненавидит мужчин сильнее, чем бордельные шлюхи. А уж калечные… А мальчишка — он будущий мужик, клиент, который понесет деньги хозяину за то, чтобы взять любую на свой вкус.
Но пока он еще только-только причинное место с желаниями отрастил, без мозгов и нормальной силы, его и увлечь, и убить легче. Все сходится. Слишком хорошо сходится.
Одно меня напрягало: путаны в борделе работают, дай-то мертвые боги, лет десять. Но обычно еще меньше. Либо от срамных болячек умирают, либо просто стареют. Быстро стареют, такая жизнь никому не на пользу. А эта, если это именно она, получается, уже пятнадцать лет пацанов заманивает. Так что, скорее всего, это не наш убийца. Возможно, преемница или, допустим, дочь. И они эту ненависть по наследству друг другу передают, как ту самую срамную болячку.
Ладно, разберемся. Для начала стоит проверить, есть ли в здешнем заведении калечная и сколько ей лет. А еще — не видел ли кто Васко поблизости от «грязных цветов».
В этот раз я не стал маскироваться под южного мужчину. Избавился от бороды, вернул цвет глазам и залихватски взъерошил волосы. За семнадцатилетнего юнца, конечно, не сойду, но магия и происхождение сильно убавили мне лет, особенно в глазах привыкшего пахать народа. Жаль, сова не видит. А ведь без всех этих маскировок, бород и прочих «варварских» атрибутов я, посмею заверить, выглядел не хуже ее алоперого жениха. Мне даже стихи о любви писали, когда я еще паладином был. Паршивенькие, но что возьмешь с прихожанок и монашек.
Сова тогда на меня и не смотрела почти. Ходила, нос задрав, помогала нищим и читала проповеди всем, кто не успел сбежать. А теперь…
Так, не стоит отвлекаться.
— Эй, уважаемый! — Я спокойно вошел в большой зал на первом этаже деревянного дома с красными витыми колоннами (вместо вывески, такие только в борделях и ставят на фасад) и прищелкнул пальцами, вызывая подавальщика или служку. — Вина! И принеси мне альбом с картинками, хочу выбрать птичку на вечер!
С этого всегда стоит начинать в подобном заведении, если хочешь, с одной стороны, получить внимание, а с другой — не привлекать его. Обычный клиент, молодой, а потому пока еще высокомерный наемник при деньгах и с дороги. Ничего примечательного. Но обслужат по высшему разряду. В смысле, в пределах той суммы, какую я покажу.
