отцепил свои руки, едва не выругавшись за то, что допустил мимолётную слабость. За эти годы Ник не раз заставлял его вспоминать, каким зверем он является, но как бы парадоксально это ни было, – никогда по отношению к самому Владу.
Воронов снова откинулся на спинку своего стула и, взбалтывая бокал с янтарной жидкостью и не глядя на старшего брата, продолжил:
– Я могу рассказать тебе, каким ты был королём. Королём всего Братства. Забавно, да, Мокану? Твоя мечта осуществилась в полной мере…а ты не помнишь ни одной минуты собственного счастья.
***
Меня раздражала его уверенность в моём доме. Меня чертовски бесило даже то, как он разговаривал со мной: так, будто это было нормой – вот так сидеть в моём кабинете и, растягивая бутылку виски, обсуждать что бы то ни было. Ни хрена это не было нормой. Это было неправильно. Это было самое невероятное из того, что я могу представить себе. Наша с ним норма – это взаимная ненависть и борьба за власть. Наша норма воняет предательствами и смертью друзей, а не совместными посиделками по праздникам.
И когда подонок схватил меня за руки, я зарычал, возвращая его в свою действительность. Добро пожаловать в реальность Николаса Мокану, в которой тебя, как минимум, не любят, благородный король! Мне плевать, что у вас происходило за это время! В моём мире ты всё еще находишься в шаге от того, чтобы я вцепился тебе в горло мертвой схваткой. И только благодаря дочери, у тебя есть расстояние в этот самый шаг.
Я прикурил сигару, не чувствуя её вкуса, во рту горчила плохо сдерживаемая злость.
– Королём Братства? И ты хочешь сказать, Воронов, что после того, как я был королём, я добровольно согласился стать каким-то князем? Давай, удиви меня…брат. Расскажи, как на одной из семейных вечеринок я проиграл тебе трон в карты.
Воронов усмехнулся:
– Ты одновременно и прав, и ошибаешься, Мокану. Да, это ты снова вернул мне трон. Но ты мне его не проигрывал. Ты убил меня, чтобы заставить стать королём.
Я засмеялся и похлопал ему:
– Смешно. Признаю. А потом явился добрый ангел и воскресил самого лучшего из вампиров, чтобы сделать его снова королём. Запомни, Вашество…, – он будто вздрогнул, и я осёкся.
– Нет, я был смертен. И ты убил меня, приказав отцу воскресить. У тебя тогда была другая цель, Ник. У тебя с некоторых пор трон вообще перестал вызывать интерес, Мокану. Каким бы невероятным это тебе ни показалось.
– Какая у меня была цель? – я склонил голову набок, прислушиваясь к его словам. А всё же, если способность улавливать чужие эмоции – это своеобразное извинение моего несостоявшегося убийцы за причиненные неудобства, то можно подумать о том, чтобы простить его и прикончить быстро, когда найду. А я ведь найду его.
Воронов не лгал. Периодически он мялся, возможно, недоговаривал, но лжи я не ощущал.
– Ты хотел отомстить за смерть Марианны… Мы думали, что она мертва. Знаешь, Ник, с тех пор, как ты встретил мою дочь, ты перестал держаться за трон. Ты был тогда королём, а я смертным. И чтобы ты не тратил время на злорадство, Мокану, это я тебе передал, – он изобразил пальцами кавычки, – корону.
– Смертным? Ты стал смертным, Воронов? Расскажешь старшему брату, каким образом вампир может снова стать человеком? А главное, – я сделал большие глаза, наклоняясь к нему через стол и пододвигая к себе бутылку с виски, стоявшую возле его руки, – зачем ему это?
– Ритуал я расскажу тебе потом. Мне кажется, это не самое главное из того, что должно интересовать тебя, так? – Он посмотрел на меня, и я кивнул. Он был прав. Сейчас мне куда важнее было узнать другое.
– Ты не ответил, зачем такой, как ты, отказался от трона и от бессмертия?
– У меня была своя причина, – Воронов остекленевшим взглядом смотрел на то, как разливаю в пустые бокалы алкоголь, – такая же, как и у тебя. Или ты думаешь, что это ты ввёл в нашей семье традицию отказываться от короны ради женщины?
Это его «в нашей семье»…снова по нервам резануло. Грёбаный ад! Я привыкну к этому когда-нибудь? Он произнес эти слова так естественно, словно привык. Словно это само собой разумеющееся. Словно я не должен был сжимать до треска стакан пальцами, потому что это тоже не про меня – семья. И не просто семья, а одна семья с ним.
– А я смотрю, у вас с братом, с тем братом, это…как ты там сказал? Семейное? Отказываться от всего ради женщины? Еще твой отец так поступил, как мне помнится.
***
– Наш отец, – Влад поправил его чисто машинально и тут же замолчал, заметив, как у Ника заходили желваки. Интересно, успели ему рассказать о смерти отца? До сих пор Мокану не произнес ни слова о нём, возможно, уже знает, – Твоя женщина, брат, – как же непросто называть братом вот этого Ника, но король дал себе мысленное указание делать это почаще, чтобы не только князь привык к этому обращению, но и он сам, – оказалась достойной намного большего, чем всё.
Влад сглотнул, глядя в абсолютно пустые глаза Ника. Единственное, что он там видел – заинтересованность. Ни одного отблеска воспоминаний. Как же они вернут его, если этот подлец ни черта не помнит? Просто рассказать – ничтожно мало. Этот Мокану не испытал и толики того, что тот перенес на своей шкуре…И даже, когда её с него живьём сдирали, тот Зверь обрастал новой шерстью, еще более плотной. Обрастал во имя своей жены и семьи. А этот…Влад говорил, но чувствовал, что его слова, подобно камням, лишь стучат по броне этого Зверя, и король понятия не имел, как подступиться к нему поближе.
И он решил про себя быть честным с ним. Настолько, насколько вообще можно быть честным с этим Ником. Быть честным, чтобы подобраться поближе и вонзить в эту броню острый меч, который вскроет гребаные пластины и заставит его, наконец, почувствовать боль, которую
