письме было написано Дэн Ка, но самое главное стоял обратный адрес. Руки дрожали от волнения, я прижала к себе письмо.
Ведь у меня появился хотя бы маленький шанс. И я точно им воспользуюсь.
Дэниел
— У меня что-то спина болит, — немного краснел Мариус.
Напротив стоящая женщина тоже слегка покраснела.
— Значит, мне придется прийти завтра, чтобы проверить ваше состояние.
Она поправила свои каштановые волосы, уложенные под причудливой шляпкой с цветами.
— Я был бы вам безмерно благодарен, Хэлен.
— Ну не брошу же я вас с больной спиной.
Она еще что-то сказала, дядя ответил ей. И после этого он пошел проводить девушку из дома. Я лежал на кровати вот уже несколько дней.
Настроение было отвратительным. Мое отравление целители вылечили быстро, но вот чем я отравился, они сказать не могли. Хэлен — главная целительница, навещала меня по несколько раз в день, но, оказалось, что ходила она вовсе не ко мне.
Мариус умудрился потянуть спину, пока я был в зимнем дворце. Так познакомился с Хэленой. И, судя по дядюшке, он влюбился… в целительницу.
У женщины не было титула и она была из простой семьи. Но дядю это особо не останавливало. Ему было на все плевать, он уже подарил букет цветов Хэлене и даже приглашал ее на ужин.
Мариус, который избегал людей, в этот раз вел себя совершенно несвойственно. И это меня раздражало.
Меня злило его счастье, и я понимал причину. Вот только признаваться себе в этом не хотел.
— Хэлена сказала, что твое здоровье уже восстановилось, — сказал Мариус, проводив Хэлену. Я промолчал. — Магия сделала свое тело, Дэниел, и ты полностью здоров. Может, хватит уже лежать в кровати и молчать.
Я снова ничего не ответил, в надежде, что Мариус уйдет, но в этот раз он был более настойчив, чем обычно.
— Дэниел, твое поведение раньше меня пугало. Но сейчас я напуган намного больше. Ты несколько дней уже не выходишь из комнаты и ни с кем не разговариваешь. Что у тебя там произошло?
— Ничего хорошего, — ответил я и отвернулся к окну. Я не хотел говорить с Мариусом, он тоже никогда особо со мной не говорил, а тут неожиданно разошелся.
— Дэниел, — Мариус неожиданно замолчал, а после добавил: — Я переживаю за тебя.
Я даже повернулся от такого заявления.
— Переживаешь? Да тебе же плевать на меня, всегда было плевать.
Глаза Мариуса округлились. Таким удивленным я его никогда не видел.
— С чего ты взял? — только и спросил он.
— Все детство тебя не было рядом, — злость требовала выхода наружу, а Мариус оказался лучшей мишенью, чтобы ее излить. — Я всегда был один. Ты никогда не разговаривал со мной дольше десяти минут. Никогда не спрашивал, что я чувствую. Ты никогда не хвалил меня. Только отчитывал вечно и деньги совал. А под конец остался недоволен мной и закинул в штат прислуги. И после этого ты говоришь, что переживаешь?
Я сверлил Мариуса глазами. Всегда такой надменный и сильный, он впервые показался мне каким-то усталым и слабым. Его плечи были опущены, а лицо бледным.
— Прости меня, — неожиданно сказал он.
Я так и замер, сидя на кровати.
— Я ведь не знал, как воспитывать детей, — Мариус пожал плечами. — Я не знал, что тебе говорить. На меня свалилась куча проблем. Война. Моя личная трагедия. Я ведь любил твою маму, она была моей сестрой. Потом ее земли хотели отобрать. После войны северные поместья были разорены, я пытался сохранить их. Я даже не заметил, как ты вырос.
Он посмотрел на меня, пока я сидел и осознавал все сказанное.
— И ты меня прости, — эти слова дались мне непросто. У Маркуса глаза стали еще круглее, чем были. Он вдруг подошел и сел рядом со мной на кровать. — Я не замечал, что тебе было сложно. А должен был.
Было сложно взять отвесность на себя. Я всю жизнь винил Мариуса, а теперь вдруг понял, что и я был не подарок. Одно дело копить детские обиды, другое — когда ты вырастаешь, все должен начать осознавать, но вместо этого продолжаешь вести себя как ребенок.
«И да Лисса, мы похожи. Я все думал, что ребенок ты, но настоящий, капризный, озлобленный ребенок — это я».
— Мужчины такое редко говорят, Дэниел, но ты должен знать, что ты мне как сын и я тебя очень люблю.
Вот это было совсем неожиданно. Мариус внезапно прижал меня к себе. Это было какое-то нелепое странное объятие, но необходимое. Он пару раз хлопнул меня по спине на манер Дастина и отпустил. Я заметил в уголках глаз Мариуса слезы, которые он поспешил спрятать.
— Рад, что ты выздоровел и мы поговорили, — сказал он как-то смущенно, вставая с кровати. — Я испугался, когда тебя отравили.
— Все уже хорошо, — соврал я. Меня волновала не физическая боль, а душевна.
— Ну, я пойду тогда? — спросил он.
Мариус оказался таким нелепым, когда обнажил свои чувства. Я вдруг перестал его видеть таким, каким он был. Он казался растерянным и точно не знающим, что делать и говорить дальше.
— Так с Хэленой у тебя все серьезно? — спросил я.
Мариус растерялся еще больше.
— Осуждаешь? — спросил он.
Я отрицательно покачал головой.
— Нужно попросить Хэлену тебя осмотреть еще раз, ты точно еще болен, — сказал Мариус и улыбнулся.
Он улыбнулся мне, за такое долгое время. Я вообще мог по пальцам пересчитать, когда Мариус улыбался.
— Я считаю, что ты очень храбрый, раз тебе плевать на мнение общества.
— Храбрый? — хмыкнул дядюшка. — Странно, раньше бы ты сказал, что я чокнутый отшельник.
Мариус вдруг изменился в лице. Он достал конверт из внутреннего кармана и протянул мне.
Я с удивлением принял бумагу. И увидев подпись, поспешил развернуть конверт.
— Кто-то важный? — спросил Мариус, пока я бегал глазами по листу. Письмо отозвалось грустью, болью и каким-то теплом. Все плохие чувства вдруг исчезли, их заполнили строчки. Все это время я чувствовал, как сильно мне не хватает именно Лиссы.
— У нас ведь есть приглашение на королевский зимний бал? — спросил я.
Мариус нахмурился и скривился.
— Конечно, — ответил он, тут же напоминая прежнего себя.
— Я
