теть Свет?
— Люсенька, — несчастным голосом заговорила она, — я ведь что? В санаторий ездила! А вернулась — мужик какой-то мусор выносит.
— Какой мужик? — озадачилась Люся.
— Ну бритый такой, качок! Спрашиваю — кто такой красивый? А девочки на лавочках… — «девочкам на лавочках» было лет по сто, не меньше, и в их сведениях можно было не сомневаться, — девочки говорят: так вместо Осокиных въехал.
— Как это? — не поняла Люся. — А мои куда делись? У Катьки же условка, ей отмечаться надо!
— Вот чего не знаю, того не ведаю. А только бритый качок теперь вместо твоего семейства. Продали твои квартиру-то.
Несколько ошарашенно попрощавшись с тетей Светой, Люся минутку полежала неподвижно, бессмысленно разглядывая потолок, потом натянула на свою физиономию добросердечную улыбку и пошлепала в гостиную.
Ветров уже проснулся, но еще не встал. Так же, как и Люся чуть ранее, он что-то читал в телефоне.
— Пашенька, — нежно пропела она, — а хочешь завтрак в постель? То есть в диван.
— Яичницу из трех яиц с жидкими желтками, половинку кусочка черного хлеба, кофе с молоком, но без сахара. Корицу не добавлять, не люблю, — без малейшей запинки перечислил он, даже не посмотрев на Люсю. И выглядел при этом так невозмутимо, будто разговаривал с горничной в отеле.
Она едва подавила язвительное замечание, буквально проглотила его, покатала желчь на языке.
И молча пошла на кухню.
Выполнив все точно по инструкциям, Люся водрузила тарелку и чашку на подносик, принесла в гостиную, поставила на небольшой столик на колесиках. Подкатила к дивану и молча опустилась в кресло, ожидая, пока Ветров расправится с завтраком.
Он, надо сказать, не спешил. Ел рассеянно, листая страницы в телефоне.
Вот так бы и дать ему щелбан для ускорения!
Наконец, кофе был допит, и Ветров предложил, довольно миролюбиво:
— Излагайте, Людмила Николаевна. Что вам сегодня понадобилось?
И откуда такая омерзительная снисходительность? Можно подумать, что Люся с утра до вечера осаждает его разными просьбами!
Быть в роли просящего она не любила, но умела. Сложно добиться хоть чего-нибудь, не снимая время от времени короны.
— Паш, — произнесла Люся как можно вежливее, — мне очень нужно найти трех людей, ведь если они из одного места выписались, значит, в другом прописались. И проверить статус одной условно осужденной девушки.
Ветров скосил на нее глаза, в которых плескалось ехидство, но ответил так же вежливо:
— Давай данные. ФИО, даты рождения, адреса предыдущих прописок, статью УК. УФМС и УФСИН нам не подчиняются, конечно, но я попрошу.
Люся кивнула, написала все нужное в заметках на телефоне и отправила ему в мессенджер.
Ветров прочитал, и его брови изумленно поползли вверх:
— Осокины?
— Мои родители и сестра, — сухо ответила она.
— Люся, — недоверчиво спросил он, — как ты умудрилась потерять семью?
— Это долгая и скучная история, — скривилась она.
— Я только что плотно позавтракал. Так что скучная история пойдет на пользу моему пищеварению.
— Это обязательное условие? — помолчав, уточнила Люся. — Без исповеди ты не поможешь?
— Помогу, — он вроде как удивился, — но это нечестная игра для человека, который только тем и занят, что вываливает чужое грязное белье на всеобщее обозрение.
— Наше издание соблюдает закон о защите персональных данных, — оскорбленно возразила Люся и честно добавила: — По крайней мере, так, чтобы не налететь на судебное разбирательство. Носов, конечно, обожает судиться, но это слишком энергозатратно.
— Бла-бла-бла, — передразнил Ветров, — ты опубликовала мою переписку с девушкой.
— Она была в открытом доступе на твоей странице в соцсетях, — напомнила Люся. — В следующий раз прячь личную жизнь поглубже.
У нее в руках коротко провибрировал телефон — новое сообщение. Люся быстро прочитала его и хмыкнула.
— И к слову о твоей личной жизни… Некая девушка по имени Вероника просит меня выпить с ней кофе в четыре часа в кафе с гостеприимным названием «Нет».
— Не ходи, — посоветовал он немедленно. — Ничего хорошего от этой истерички ждать не приходится.
— Всегда полезно знать, что у других на уме.
— Она подбирается ко мне через тебя.
— Вот уж вряд ли. Я сказала, что мы знакомы лишь шапочно.
— Ну ты же все равно попрешься, — сердито буркнул Ветров, встал, почесал голый живот, широко зевнул.
И Люся опять подумала, как же сильно он похож на обезьяну. Архи не считали сравнение с животными оскорблением, и это отчасти оправдывало ее нетерпимость к чужим физическим недостаткам.
Грудь Ветрова оказалась покрыта черными курчавыми волосами — в век тотальной депиляции невыносимая гадость. Баринов, например, не ленился избавлять себя от лишних волос во всяких местах. А у этого, поди, и в трусах (в трогательный сиреневый горошек) заросли.
Впалый живот, узкие бедра, немного длинноватые руки, немного коротковатые ноги. Совсем не Аполлон, зато с пластикой Ветрову повезло. Он двигался плавно, с хищной грацией. Плечи тоже были хороши — широкие, аристократически прямые. Кажется, Ветров нравился себе таким, каким создала его природа, и не собирался комплексовать по этому поводу.
Везет мужикам, не в первый раз подумала Люся, побрился раз в день — и норм. А девочкам и колоться, и краситься, и выщипывать, и укладывать… Одни маникюры с педикюрами занимают месяцы жизни. Тут Люся уставилась на свои ногти, ужаснулась и бросилась писать мастеру, чтобы записаться на завтра.
Потом Ветрову позвонили — кто-то заподозрил, что его соседка русалка, и пришлось Пашеньке тащиться в субботу на работу.
Люся, довольная тем, что наконец-то осталась одна в собственном доме, приняла пенную ванну, налепила на себя всяких масок, заказала и слопала в одиночку целое ведро ванильного мороженого и села гуглить хоть что-то хорошее про коркор.
Интернет отказывался помогать, хоть сколько терзай поисковики.
И все это время обида выжигала Люсю изнутри, кислотой выедала нутро.
Ну хорошо, родители не простили старшей дочери того, что называли предательством. Но сказать о переезде ведь могли?
Что за максимализм? К тому же Катька получила реальный срок меньше года, а потом адвокаты кассацией добились смягчения наказания на условное.
Но Люся, судя по всему, приговорена пожизненно.
В половине четвертого она вышла из квартиры и вызвала лифт.
Он тащился невыносимо долго, а когда наконец приехал и плавно открыл двери, в кабине оказался мужчина в старомодной шляпе с полями, стоявший к ней
