Стуча каблуками, девушка поднялась по металлическому каркасу на уровень второго этажа. Прямо под ней, на платформе без перил, словно ведьмино зелье, пузырилось в исполинской цистерне какое-то золотистое варево.
– Оригинальный напиток с довольно корявым названием сбитень. Тут его варят, разливают по бутылкам, наклеивают этикетки и отправляют по магазинам, и человеческим в том числе, – послышался позади знакомый гнусавый голос, вогнавший ее в дрожь. – Патока, яблоки и мед. Пробовала?
Роэл резко обернулась и оказалась с ним лицом к лицу. Гаспар стоял, привалившись к какой-то трубе, и с преувеличенным вниманием разглядывал свои ногти. Кажется, они удлинились и заострились. Кажется?!
– Правда, ты дампир, и у тебя должны быть несколько иные предпочтения. Вы можете без нее обходиться, но, куколка, неужели не хочется чудесной, свежей, горячей кровушки? – Леоне вскинул на нее невыносимые зелёные глаза. – Хотя, не совсем она у меня горячая сейчас, если честно, но, что вкусная, гарантию даю.
Девушка не нашла в себе сил ответить, только в ужасе качала головой. К чему он клонит, святые небеса, к чему он клонит?
Пусть он не до конца обращенный, но если она попробует его кровь, то заразится и сама станет… Станет такой же, как он! Упырихой… Ему стоит лишь отдать приказ, который навсегда перечеркнёт ее жизнь. Невозможно! Только не сейчас, когда она почти получила свободу!
– Иди ко мне, куколка, – вкрадчивым голосом позвал Гасапар, гипнотизируя ее немигающим взглядом, как смертоносная гадюка бедную, загнанную в угол мышку. – Обращение больно только поначалу, когдакажется, что кости внутри тебя стали, точно раскаленное железо и они растут, растут, растут, раздирая тело на части. Хуже нет этой пытки, куколка, ты мне веришь? И когда ты катаешься по полу, раздирая лицо ногтями и моля об избавлении, потому как не можешь больше терпеть, приходит освобождение. Внутри воцаряется холод, спокойный спасительный холод… и голод, который кажется раем по сравнению с тем, что было. Иди ко мне, моя конфетная, грациозная кукла… Иди и вкуси…
Завороженная им, его словами, Роэл приблизилась к нему вплотную, обвив руками его плечи, пьянея от этой близости. Клыки увеличились и заострились, чего с ней не было уже давно. Все вокруг стало размытым, как на снимке дурного фотографа. Только он был в фокусе. Гаспар. Его манящие зеленые глаза. Сейчас произойдет то, что поправить уже будет нельзя, но, пусть, пусть, пусть! Если с ним…
Притянув его к себе, девушка жадно прильнула к нему, целуя сонную артерию и повторяя губами путь тока крови. Не опуская к ней лица, Гаспар сжал ее так сильно, и бушующее внутри Роэл пламя опалило бешено колотящееся сердце. Она уже хотела вонзить клыки в его шею, как вдруг он сквозь плотно сомкнутые челюсти, выдохнул:
– Стой! Стой, черт бы тебя побрал! Я приказываю тебе остановиться!
Ноги Роэл подкосились и она сползла вниз, обнимая его колени и тясячекратно шепча «Спасибо!». В последний момент не дал ей сделать это, все-таки не дал попробовать свою, упыриную кровь и стать такой же, как он.
По какой причине, пожалел или пошутил, уже не имеет значения. Важно лишь то, что он остановил ее.
Мед в широкой хрустальной вазе с плоской ножкой напоминает расплавленный янтарь. Гаспар, глядя на нее сверху вниз, опускает в него большой палец и проводит по полураскрытым губам Роэл. Тягучий и тёплый, он остаётся толстым слоем помады, который сразу же начинает стекать по подбородку на грудь. Гаспар склоняется к девушке и, сжав ее горло раскрытой ладонью, впитывается губами в ее губы в сладостном поцелуе. И не выносящей этой сладости Роэл грезится за его спиной отблеск рая.
Он спускается ниже, собирая с ее груди медовую каплю, но останавливается и не дает ей себя притянуть. Как страшно волшебство его прикосновений!
Это безумие – трепетать от одного его неминучего взгляда. Это безумие – с певучей жадностью предвкушать его бесстыжие ласки. Это безумие – захлёбываться влагой, желая ощутить его в себе.
Гаспар держит на ней, стоящей перед ним на коленях, хрустальную вазу, как священник, совершающий миропомазание, а затем наклоняет чашу и мед течет прямо на голову Роэл, на ее запрокинутое к нему лицо, на ее шею и живот, прямо на тонкое белое платье, которое, оказывается, снимается так легко.
Но это не помогает – обнаженная, она вся в меду, в вязком ароматном лакомстве, и Гаспар Леоне, освободившись от своего тюремного комбинезона, вылизывает ее бедра, живот и грудь. Не веря себе, Роэл льнет к нему, прижимается всем телом, и его прохладная кожа тоже становится липкой и сладкой. Она собирает эту сладость поцелуями, но в какой-то момент он переворачивает Роэл так, что она оказывается на нём.
Склоняя к нему голову, девушка свешивает свои медовые волосы на его покрытую татуировками грудь, умирая от восторга, стремится заполнить им всю себя в сосредоточенном порыве, блаженном напряженье, жадном движении, не прерывающемся ни на секунду.
Он не приказывал ей, она могла прекратить это в любой момент, но Роэл извивается на нем в непреодолимом желании узнать, какие чарующие звуки и неведомые небеса ждут ее по ту сторону смерти. И когда она доходит и видит эти радужные небеса в его глазах, то впивается зубами в свое запястье, чтобы не дать вырваться наружу пронзительному раздирающему внутренности стону.
– Почему ты это сделал? Почему не дал себя укусить? – спросила она, после того, как все повторилось в крошечной кабинке душевой, под тугими холодными струями воды, которые смыли остатки меда с их тел и ее волос.
– Потому что ты нужна мне, куколка, – откликнулся Гаспар, проведя указательным пальцем по ее влажной коже от лонного бугорка по животу вверх, меж грудей до самой шеи. От этого прикосновения девушка выгнулась и ненасытное возбуждение эхом отдалось в ней. – Потому что ты выкрадешь для меня у Дюпона ключ от Малахитовой комнаты. Думаю, время это сделать пришло.
– Я не стану! – по-змеиному прошипела Роэл. – Я не стану помогать тебе бежать отсюда! А скоро… скоро ты и вовсе потеряешь надо мной всякую власть!
Сказала это и сообразила: так запросто выболтала то, что должна была держать в строжайшем секрете. Дура! Идиотка последняя! Но ее слова не только не встревожили Гаспара, а, скорее, наоборот, повеселили:
– О, куколка… – протянул он, и осторожно взяв ее руку, поцеловал едва заметные на запястье следы от зубов. – Забавно будет посмотреть на твою жалкую попытку.
Черта с два тебе забавно будет, мразь!
Но вслух этого Роэл не сказала.
В тот день с самого утра зарядил дождь, и Роэл искренне порадовалась, что ей не придется сидеть в унылой редакции, слушая перебранки Ника Леконта и его Дениз, которые стали практически каждодневными. Она ревновала, он огрызался, и вместе они как-то умудрялись втягивать в свои ссоры остальных, а особенно Роэл, которая включаться никак не хотела. Атмосфера в кабинете стала откровенно нездоровой.
Поэтому Роэл была счастлива улизнуть на чердак и, слушая, как стучат крупные капли по покатой крыше, зарыться с головой в старые газеты. Из большого распахнутого окна доносился резкий запах озона, сырой земли и прохладная свежесть. Ирена Сильвен, которая теперь встречалась с Еугеном Жиррадом и в последнее время поднабралась от него всяких умностей, просветила Роэл, что запах земли во время дождя называется странным словечком петрикор. Подруга была счастлива, даже предлагала Роэл вместе с другом Еугена сходить на совместное свидание, но сейчас она не могла разделить ее радости и чувствовала себя бесконечно далекой. Скоро, скоро она освободится от Леоне и заживет нормальной жизнью! Осталось совсем чуть-чуть…
Очередная газета, 18 номер их конкурента «Букгорода» пятнадцатилетней давности был перегнут пополам и посредине. Роэл хотела было раскрыть его на передней полосе и положить в подшивку, но глаз зацепился за фотографию в колонке криминальной хроники. Фото было небольшим, но цветным и очень четким. Лица лежащей в ванной девушки не видно, только свесившиеся практически до пола пряди черных волос и ухо с приметной сережкой: как будто крошечный золотистый дракон вцепился в мочку оскаленной пастью.
