— Прости, я думал, что дух Эстер вернулся в это тело, — прошептал капитан над моим ухом. Его дыхание коснулось волос, и я, обессиленная, уткнулась лбом в широкое плечо.
Какое-то время мы сидели так, будто боялись спугнуть момент. Его теплое дыхание щекотало висок, и по телу прокатывался жар каждый раз, когда я слшала, как сильно бьется в груди его сердце. Вдруг отчаянно захотелось, чтобы Фрэдерик обнял меня, но не просить же об этом. Я замерла, и он тоже почти не шевелился. Вдруг в каюте снова повеяло холодом, и слабая тень Эстер возникла возле двери.
— Ты клялась, — прошептала она, и бесчувственный голос расползается холодным туманом по полу. — А вы, капитан, делайте что должно.
Эстер окинула нас равнодушным взглядом, а потом повернулась и растворилась в ближайшей стене.
Я мелко задрожала не то от холода, не то от уходящего из тела напряжения, и Фрэдерик прижал меня к себе немного крепче, пытаясь согреть. Только сейчас я заметила потемневшую от крови повязку на его левой ладони.
— Зачем ты порезал руку?
— Это ритуал жертвы богиням. Один из многих. Я обменял немного крови на силу, чтобы подчинить духа, — пояснил капитан, немного отстраняясь.
Мы снова замолчали. Мне отчего-то не хотелось, чтобы он уходил сейчас, так что я продолжала держать его ладонь, а мысли лихорадочно метались в попытках придумать тему для разговора. Но в итоге я, чувствуя, что тишина затягивается, выдала первое, что пришло в голову.
— Я не услышала, что именно ты сказал, когда закричала Эстер.
Федерик поднял на меня смеющийся взгляд и улыбнулся.
— Я сказал Дугласу, что нам никогда не удастся переманить тебя на наш "Голланлец". Что тебе, видимо, больше нравится атмосфера загадки и борьбы, а не простой труд моряков. Теперь вижу, что ошибся.
Глава 29
Остаток ночи я пыталась уснуть, но то и дело вздрагивала от беспричинной тревоги. Даже тёплая шерстка Йо, которую я трепала время от времени, не помогала успокоиться.
Крыс, в отличие от нас с Ги, своей чешуи не терял: его хвост всё так же поблескивал на свету. Может, оттого, что он по пол дня проводил в воде, а может, проклятье на животных действует иначе — я не знала, но почему-то радовалась тому, что мой питомец не превращается в обычного вредителя.
К утру я успокоилась, фантазии о возвращении домой забылись и поблекли, хоть всё ещё вызывали лёгкую печаль. Но я определённо чувствовала себя иначе: теперь на правах хозяйки, а не случайной гостьи занимала собственное тело, теперь оно принадлежало мне полностью, а воспоминания Эстер казались картинами из фильма или игры от первого лица.
Утром, разобравшись со ставшими рутиной делами, я привычно оперлась на борт и уставилась на волны. Вид воды успокаивал, замедлял мысли, и тревога уносилась вдаль вместе с волнами.
— Эст… Беатриче, — позвал Фрэдерик, устраиваясь рядом, у борта. — Как ты себя чувствуешь?
— Лучше, чем ночью, — ответила я, но в голосе капитана и в моём ответе чувствовалось едва уловимое напряжение.
Я плохо представляла, как вести себя с Фрэдериком теперь, когда мы едва не поцеловались, но сейчас он держался так, будто ничего не помнит. Но полбутылки вина вряд ли могли вызвать амнезию.
— Что это была за сеть, которую ты накинул на призрака Эстер? — спросила я, чтобы хоть немного разрядить обстановку.
— Сеть из ветвей мирового древа. Оно не одно такое, на каждом континенте есть своё… — с видимым удовольствием пояснил он и пустился в экскурс о мостах между мирами богов и смертных в разных культурах.
Ему явно нравилось делиться знаниями, и хоть многое из того, о чем он рассказывал, мне давно известно, слушать его всё равно оказалось приятно. В его изложении — ироничном и подробном — легенды обретали особенно романтическое звучание.
Казалось, я могла бы вечность стоять здесь, и слушать его истории, но вдруг вспомнилась его вчерашняя реплика. О выпивке в кабаке и неудачно брошенных словах. И что-то не сходилось, я смутно чувствовала подвох.
Они с Дугласом сказали похожие слова, но по-разному. Штурман почему-то умолчал о том, что они с Фрэдериком хотели позвать меня в команду. А хотели ли? Или обсуждение касалось чего-то другого? А если и хотели, то как пьяницы в порту вообще узнали меня?
Любой из них мог умолчать или солгать. Может, попытаться еще раз спросить Дугласа?
— Беатриче? — позвал Фрэдерик, заметив, что я ускользнула в собственные мысли.
— Зови меня Беата, — я повернулась спиной к морю и посмотрела капитану прямо в глаза, прикидывая, стоит ли спрашивать у него о моих сомнениях напрямую. В итоге решила, что бесполезно: не сказал вчера, так с чего бы ему признаваться сейчас?
— А как сеть оказалась у тебя? — выдала я в попытках продолжить тему. Хотелось ещё чуть-чуть продлить этот безмятежный разговор.
— Это долгая история. Расскажу вечером, если будет время.
Фрэдерик отошёл, а меня окликнул Дуглас.
Прокладывая часть маршрута на карте под его чутким руководством, я всё думала о том, как бы поаккуратнее выведать правду. Мысли отвлекали от работы, я то и дело допускала глупые ошибки, пока наконец Дуглас не отобрал у меня циркуль.
— Да что с тобой сегодня, Беатриче, — спросил он, едко выделив моё новое-старое имя.
— Беата, — рефлекторно поправила я. — Никак не выходит из головы та глупая история я в порту, — призналась честно, глядя Дугласу прямо в глаза. — Сдаётся мне, ты что-то недоговариваешь.
Старый моряк поморщился, и я видела, как в его глазах веселье сменяется досадой и наоборот. И продолжала сверлить его взглядом, допытываясь правды.
— Ладно, прилипала, — проворчал старик, первым отводя взгляд. — Всё равно не отстанешь.
Я кивнула и аккуратно забрала у штурмана циркуль, чтобы продолжить работу под его рассказ.
— Фрэдерик влюбился в тебя, как нищий гимназист в актрису. Не знаю, надолго ли, но раньше с ним такого не случалось. Об этом он мне и рассказал, когда напился. Я ему говорю — "признайся, хуже не сделаешь", а он мне в ответ — историю про то, как едва оказавшись в порту, ты куда-то убежала со Стэфаном. Вот он и решил, что ему ничего не светит, что тебе кто-то более романтичный нужен. Потом, когда ещё сильнее набрался, он что-то там про тебя ещё говорил, я уже плохо помню, но про внешность что-то было. А пьянчуги в порту всех баб шлюхами зарывают, у них другого эпитета для женского пола вообще не бывает.
Штурман замолчал, явно не слишком довольный своими откровениями, а я удивлённо уставилась на него.
Забавно, однако, получается, но всё ещё не до конца понятно.
— А зачем он меня тогда на корабль позвал? Чтобы смотреть на меня и страдать? — продолжила я расспросы.
Дуглас глянул на меня презрительно, как на последнюю дуру, и махнул рукой.
— Откуда мне знать? Сам-то я, конечно, рад помощнику, хоть предпочёл бы кого-то менее любопытного, но чем думал Фрэдерик — у него самого спрашивай. И вообще — вы, молодые, сами разбирайтесь, я тут ни при чем.
Дуглас показательно нагнулся над картой, но у меня оставался последний вопрос, и раз уж я затеяла этот разговор, то собиралась довести его до логического финала:
— А карты и записи ты мне по приказу Фредерика показывал?
Штурман тяжело вздохнул, протёр ладонью глаза и воззрился на меня с таким страдальческим видом, что стыдно стало за свою назойливость.
— Ох и въедливая ты девка, угораздило же капитана! Нет, записи я решил показать, чтобы хоть немного тебя взбодрить. Подумал, что не будет лишним, когда ты про смерть шутить начала. Откуда я знаю, может, если бы не я, ты бы на землю от безысходности бросилась!
От такой заботы, пусть и ворчливой, на душе потеплело. Вот стал бы меня успокаивать оператор, который в том, прошлом мире снимал вместе со мной документалки? Или редактор, который правил книги? Вряд ли — с ними у меня всегда сохранялись исключительно деловые отношения.
— Спасибо, — с улыбкой сказала я.
