— Я сказал, — прошептал он, и его губы едва-едва не касались моих, — что…
Следующие его слова заглушил истошный женский визг откуда-то снаружи. Я вздрогнула, мы оба вскочили и, не сговариваясь, ринулись на палубу.
Оказавшись снаружи, я влипла в облако холодного тумана, который странно мерцал и, кажется, звенел. А может, мерзкая трель стояла в ушах из-за крика, который спустя несколько секунд повторился.
Я зажала уши — от невыносимого визга, казалось, лопнут барабанные перепонки, он терзал слух бесконечно-долго, но всё же прекратился.
Я осмотрелась в поисках источника жуткой трели, но едва ли что-то могла разглядеть.
— Оставайся здесь, — бросил мне Фрэдерик, проходя мимо. В руке он сжимал странную сеть с крупными делениями.
Я послушно замерла, прижавшись к двери в попытках отдалиться от мерзкой дымки, но она всё сильнее окутывала меня.
— Во имя Иш Таб, прекрати это, — потребовал Фрэдерик, и от льда в его голосе по коже пробежали мурашки.
Обычно он казался таким весёлым и спокойным, и я даже представить не могла, что он может разговаривать так.
— Верни, — прошипело нечто над моей головой.
Я заозиралась, но всё ещё не видела того, кто говорит.
— На тебе метка самоубийцы! Ты добровольно рассталась с жизнью, посвятила себя Иш Таб, — капитан не кричал, но его слова далеко разносились над морем. — Сдавайся, и тогда я отведу тебя к мировому древу. На его ветвях ты обретёшь покой.
Я судорожно пыталась понять смысл происходящего, но они ускользал от меня. Однако туман начал понемногу рассеиваться, и почти в самом центре корабля, возле мачты, постепенно проступал расплывчатый образ — женская фигура в летящем над палубой платье.
Заметив мой взгляд, тень протянула ко мне руки и оскалилась, пустые глаза сверлили меня, и в них чудилось что-то до боли знакомое.
— Верни! — взвизгнула она, протягивая ко мне болезненно-тонкую, бледную руку. И в этот момент я наконец поняла, где уже видела это лицо: на портрете в доме ведьмы.
— Эстер, — почти прошептала я, но призрак услышал.
Фигура рванулась ко мне, но прежде, чем успела приблизиться, Фрэдерик ловко накинул на неё сеть. Дух забился, завопил снова, вокруг меня сгустился туман, а на шее будто сжались тиски. Я почувствовала, как немеет тело, как дышать становится всё труднее, и захрипела. Руки сами потянулись к горлу, но я усилием воли заставила себя не царапать шею. Эстер все кричала, протягивая ко мне руки сквозь звенья сетки, грудь уже горела огнём, сознание мутнело и всё расплывалось перед глазами, но я заметила, как Фрэдерик рассекает свою ладонь кинжалом, услышала слова странного заклинания, не то молитвы — не то прошения, вопль призрака стал еще громче, или может, это усилился звон в ушах, а потом сознание накрыла спасительная темнота.
Но не забвение.
Я не видела и не слышала, что происходит вокруг, но отчётливо ощущала всё тело. Руки, ноги, жабры — будь они неладны — потоки странной энергии, которую я не чувствовала прежде, пронизывали плоть, наполняя её жизнью.
— Много испытаний на твою долю, — проворчал Ксамен-Эк откуда-то из темноты. — И сегодня ты должна выдержать одно из них сама.
Я ощутила, как меня покидает чувство направления, способность ориентироваться, и в первый миг даже запаниковала, но быстро осознала, что в полной тьме каждый сантиметр тела — это "здесь", и нет никакого "там" и никакой цели, и успокоилась.
— Ты заняла моё место. Верни… Отдай… — голос Эстер разносился ниоткуда и отовсюду, холодом прокатывать по телу. Своим шепотом она будто пыталась оторвать меня, лишить ощущения, дыхания и зрения, и чувств.
— Ты сама с ним рассталась, — возразила я и стала старательно сосредотачиваться на себе. Слушала, как бьётся сердце, чувствовала, как в дыхании поднимается и опускается грудь.
— Я хотела лишь покоя, но знаешь ли ты, как тревожно носиться рад волнами? Как холодно в одиночестве? Как темно без пожара чувств?
Шёпот проникал в самую суть, расщепляя, отделяя, лишая чувства реальности. Но я всё ещё дышала, кровь бежала по венам. По моим венам.
— Я знаю, ты не хочешь жить. Ради чего тебе вечность? Отдай мне тело, и "Голландец" увезёт тебя в мир, где царит счастье, — Эстер шептала на ухо, соблазняя, заманивая. И две недели назад я бы с ней согласилась.
Холод пустоты наступал, биение сердца слышалось всё отдалённое и становилось будто совсем не моим, но я вспоминала дуэль, хижину Дугласа, едва-ли-не-поцелуй с Фрэдериком и вид из "вороньего гнезда". Сложная жизнь, но не настолько, чтобы с ней расставаться. Я хочу испытывать всё это ещё раз.
— Я хочу жить. Чувствовать свободу и ветер, и если повезёт — любовь, а зачем жизнь тебе? — прохрипела я. Мне показалось, что эти слова произнесла и в реальности.
— Я должна защитить отца, должна отомстить Грэгори, — я всё ещё отчётливо слышала голос Эстер, но он будто отдалился.
Я попыталась пошевелить руками, ногами, почувствовала под спиной что-то мягкое и поняла, что меня куда-то уложили. Связь с реальностью возвращалась, но медленно.
Ко мне вернулась способность соображать относительно трезво, и история Эстер, наконец, сложилась до конца. Значит, офицера, который её… меня… нас подставил, зовут Грэгори.
— Назови полное имя этого мерзавца, и я обещаю, что лично с ним разберусь, — предложила я, стараясь то и дело двигаться — сжимать и разжимать пальцы рук, сгибать в коленях ноги и поворачивать голову. Так тело казалось более ощутимым, более настоящим.
— Клянись! Клянись, что отомстишь за меня, убьешь Грэгори де Леви, и что защитишь моего отца — Леонарда Обиньи! — шёпот призрака уже становился совсем далёким, но я всё ещё чувствовала угрозу. Казалось, что в любой момент мою хрупкую связь с телом может разорвать чужеродный дух.
Брать заказ на убийство не хотелось, я замолчала, но с каждой секундой промедления тело становилось всё более холодным и труднее поддавалось разуму.
— Хорошо, я клянусь, — выдохнула я, и в следующий миг накрыло забвение — на этот раз полное.
Сознание возвращалось медленно и болезненно, будто его — тягучее — кто-то тонкой струёй раскалённого металла заливал в голову.
Стоило открыть глаза, как я тут же зажмурилась от света. Какое-то время дышала, прикасалась пальцами к покрывалу на кровати, согнула ноги в попытке их размять и с трудом припоминала всё, что мне виделось в предсмертном бреду.
Какие-то люди-амфибии, "Летучий Голландец", кракен… Странно, ведь фэнтези я никогда не любила особо. Интересно, я лежала в коме или просто отрубилась? Надеюсь, с момента крушения лайнера не прошло лет десять — грустно будет осознавать, что я потеряла так много времени.
Но как бы там ни было, мне нужен отдых. Вернусь домой, в Италию, в свою маленькую квартиру, и напишу книгу по мотивам коматозных бредней. Впервые — художественную. У неё будет красивая морская обложка, и моё имя — "Беатриче Герра" — будет белым на ярко-синем фоне. Печально, конечно, осознавать, что единственный в моей жизни заботливый мужчина создан моей же фантазией, но ничего, переживу.
— Эстер, — голос Фрэдерика выдернул меня с небес мечтаний, и я удивлённо распахнула глаза.
Нет… Нет, нет, нет, пожалуйста, пусть это всё было не по-настоящему! Пусть чудовища, проклятья и жуткие клятвы останутся только в больных снах!
Я ощутила настолько сильное разочарование и одновременно с ним настолько странное облегчение, что от мешанины чувств слезы полились из глаз. Я утерла их ладонью и совсем не по-аристократически хлопнула носом.
Фрэдерик подошёл и сел на край кровати. Он выглядел каким-то отрешенным, потерянным и печальным. Как ни вглядывалась, былого задора в глазах я больше не находила.
— Эстер, послушай, я…
— Меня зовут Беатриче. Беатриче Герра. Я вспомнила, — перебила я, снова утирая непрошеные слезы.
Фрэдерик вскинул голову и прежде, чем я успела что-то осознать, оказалась сдавлена крепкими объятьями.
