— Ну может быть.
Я добываю себе кофе из кофемашины, которая стоит тут только для землян, потому что муданжцы считают то, что мы делаем с кофе, кощунством. Добыв наполненный стаканчик, я замираю, потому что взгляд мой упирается в стеклянные двери, а в них входят Алтонгирел, старушка, двое мальчишек лет пяти-семи, сильно похожие на Чачу, и молодая, до одури красивая и очень беременная женщина.
* * *
В интенсивную терапию я никого не пускаю, но там есть окно, в которое на пациента можно посмотреть. К счастью, Арай, заметившая у меня в одной руке хурму, а в другой онигири, смекает и сама отводит семью Чачи удостовериться, что он жив и находится на лечении, а потом приводит обратно — нечего им в коридоре толпиться.
— Это что, жена его? — приглушённым голосом спрашивает Азамат у Алтоши,
пока семейство не слышит. И хорошо, что спрашивает, а то я уже готова
подавиться от любопытства.
— Выходит, да, — разводит руками Алтоша. — Я сам обалдел. И они все живут в
одном доме. Мать, жена и сыновья. Безумие какое-то.
— Со слугами хоть? — уточняет Азамат. Меня веселит, как муданжцы не могут себе представить, что две женщины способны вести хозяйство, но, с другой стороны, в деревенском доме — то крышу починить, то дрова нарубить, и правда без мужика нелегко.
— Говорят, соседи помогают за монетку, — поясняет Алтонгирел. — Я спросил, что их духовник думает по этому поводу, а они говорят, духовник у них умер уже лет восемь как. Поженил их и на следующий день испустил дух.
Взгляд Азамата становится напряжённым.
— Ты что-то об этом знаешь? — спрашиваю я, наконец дожевав свой рис.
— Н-нет, так, напомнило одну песню.
Он отмахивается.
Арай возвращает Чачину родню в фойе и, заметив отсутствие еды у меня в руках, просит поговорить в сторонке.
— Они что-то натворили? — беспокоюсь я. Этих диких муданжцев в палаты вообще пускать нельзя.
— Нет, я насчёт этой… кражи.
— А! — я хлопаю себя по лбу. — Точно, я хотела с Азаматом поговорить и договор почитать. Сейчас…
— Хотон-хон, подождите! — выпаливает Арай. — Я… на самом деле не думаю, что это Чикир меня обокрал. Я думаю, он действительно не знал, откуда украшения.
— Но он должен был понимать, что они какие-то мутные. С чего бы иначе ему заплатили за то, чтобы продать украшения подальше от столицы?
— Ну, я не знаю, что он понимал, — Арай нервно сцепляет и расцепляет руки. — Но мне кажется, он не стал бы у меня красть. Репей — тот да, он вечно у моего шкафчика шарится, записки подбрасывает, в угол меня зажимает и всё такое…
— Чего? — удивляюсь я. — В угол зажимает? А чего молчим?
Она пожимает плечами.
— Да они все так делают, и студенты, и лаборанты. Просто Репей больше всех.
Я хлопаю себя по лбу второй раз. Ну что их теперь, всех выгонять?! Отстранять от занятий? А толку? Мне нужны студенты, да и Дэн новых лаборантов будет искать и обучать ещё два года! Но если у лаборантов хотя бы можно вычесть из зарплаты моральный ущерб, то с моими-то оборванцами что делать? Они ведь действительно без гроша… На исправительные работы у них времени нет. Ну не пороть же, в самом деле…
— Но Чикир из них самый нормальный, — продолжает Арай. — Он обычно просто внимания на меня не обращает. Поэтому я не думаю, что это он. И ещё, в тот день я видела Репья у Дома целителей, когда шла на рынок, и ему сказала, куда я, потому что он прицепился. Он знал, что меня дома не будет. А Чикир, он из очень бедной семьи, единственный сын из шестерых детей. Если бы он зашёл в ту лачугу, что я снимала… Правда, не думаю, что он стал бы у меня красть.
В пользу её версии говорит то, что Чикир не пытался защититься, взывая к муданжской шовинистской демагогии.
— Ты Исару эти свои идеи излагала?
Арай кивнула.
— А о том, что тебя парни травят?
Арай отводит взгляд.
— Я не хочу, чтобы он думал, что мне тут плохо.
Мне не нравится эта формулировка.
— Он давит на тебя, чтобы бросила программу?
Арай мнётся.
— Вроде бы нет. То есть, он пару раз сказал что-то такое, но потом я думала, что он об этом, а он вообще о другом говорил… Короче, я не знаю точно, но…
Но провоцировать не хочет, понимаю я.
— Ладно, вот что, — решаю я. — Чикиру придётся вернуть то, что он получил за продажу драгоценностей, но в остальном я его оставлю в покое под твою ответственность. Пока он не создаёт тебе проблем, не трону. И я ему это объясню. Насчёт остальных — подумаем, что с ними делать.
Удостоверившись, что её устраивает такой вариант, я возвращаюсь к мужу, который, судя по воркующим интонациям, успокаивает мать Чачи. Жена и мальчишки жмутся к кофейному автомату, но всё равно постоянно оказываются на дороге. Не помогает и то, что жена Чачи обладает какой-то невменяемой, нечеловеческой красотой, так что даже мне трудно отвести взгляд, а уж проходящим мужикам и подавно.
— Может, вам в зал ожидания пойти или в столовую? — предлагаю я. — Он скорее всего до завтра будет спать.
— Да нам бы найти, где переночевать, — вздыхает старушка. — Только вот на улицу выходить боязно. На Камышинку мужики слетаются, как мухи, мы и двух шагов не пройдём. И на постоялом дворе страшновато.
Я кошусь на Азамата, мол, не забрать ли их во дворец, но он почему-то качает головой.
— Мы вас проводим, — предлагает он немного неуверенно. — Я знаю хороший постоялый двор, где вас никто не побеспокоит…
— А, — внезапно встревает Арай, — хотите ко мне? У меня большой дом, и там только я. Тут идти два шага!
— А мы вас не очень побеспокоим? — спрашивает жена Чачи, видимо, Камышинка.
— И муж не будет против? Мы же с мальчиками…
Я закатываю глаза. Конечно, в дом женщины не положено приводить чужих мальчиков, даже маленьких.
— Нет, ничего, — заверяет Арай. — Он у меня добрый.
Азамат приподнимает брови, но вызывается вместе с Алтошей проводить семейство до дома Арай. Судя по тому, как быстро он возвращается — я успеваю только выпить ещё стаканчик кофе, — идти и правда всего ничего.
— Надеюсь, Исар и правда не против, — вздыхает он, подходя. — Мне он никогда не казался человеком, который без вопросов пустит чужаков в дом своей жены.
— Мне кажется, Арай нашла к нему подход, — неуверенно замечаю я. — Ну или по крайней мере в процессе поиска. А чего ты не предложил им во дворце пожить?
— Ирнчин не пустит, — качает головой Азамат. — Эта женщина… Камышинка. С ней что-то не то. Мне кажется, она не человек.
— Ну интересное кино, — фыркаю я. — Ирлика и Хоса пускает как-то. Да и кто она по-твоему? На хозяйку леса не похожа.
— Не похожа, — соглашается Азамат. — Но… Мать Чачи сказала, что на неё все слетаются. Мне кажется, дело не только в её, хм, внешности. От неё веет чем-то таким… Как будто приманивает.
Я кошусь на него исподлобья.
— Тебя и Алтошу не приманило вроде.
— Ну, Алтонгирела такими штуками не проймёшь, он сильный духовник. А я… — он смущается, и мой взгляд становится пристальнее. — Поначалу это почувствовал, но… Я же знаю, что прекраснее моей жены никого на свете нет, так что я удивился. И понял, что это ощущение какое-то… искусственное, что ли.
— А Алтонгирел заметил, что с ней что-то не так? — спрашиваю я, решив не теребить Азамата на неловкую тему. В конце концов, он никогда не давал мне повода для сомнений, и обращать внимание на чересчур заинтересованный взгляд на странную красавицу — ниже моего достоинства.
— Сначала нет, но когда я сказал, он обещал проверить. Тут до дома твоей Ветки две двора, но мы действительно всех мужиков с округи собрали, пока дошли. Ты представь, что будет, если вся канцелярия… и слуги… В общем, Веткин дом — это лучше, чем дворец.
— А ты слышал когда-нибудь о таких женщинах? — продолжаю выяснять я. — Может, она богиня?
Конечно, мне странновато, чтобы богиня вышла замуж за Чачу, да и вообще за человеческого мужчину. Вроде бы они этим не особо увлекаются, даже в мифологии всего один такой сюжет, насколько я знаю.
