Рикман выглядел окончательно сбитым с толку.
— Неужели вы никогда не видели, как собака набрасывается просто удовольствия ради, а не для того, чтобы насытиться? — спросила я.
Он пожал плечами:
— Не понимаю, о чем вы.
— Ты когда-нибудь играл в «перетягивание каната» с раздухарившейся собакой? — спросил Гонсалез.
Рикман снова пожал плечами:
— У меня никогда не было собаки.
Мы все уставились на него.
— Никогда? — спросил Гонсалез.
— Вообще? — вторил Эл.
— Вы кошатник? — поинтересовалась Шелли.
— Нет, но слышал, что Блейк, как раз, их любительница. — Слова были невинными, но тон таким не был, как и взгляд, переданный с этим.
— Это какой-то тонкий намек на Мику Каллахана, потому что он верлеопард? — спросила я, и убедилась, что в моем голосе присутствует все презрение на которое я способна, какового было немало.
— Если пушистые тапочки впору… — сказал он.
— Детектив, меня не однократно в лицо называли Вавилонской Блудницей; вы действительно полагаете, что называя меня «любительницей кошек», сможете меня оскорбить? — Я изобразила небольшие кавычки вокруг «любительницы кошек».
— Да уж, Рики, — цокнул Гонсалез, — для офицера с десятилетним стажем, что-то слабовато.
— Вяленько как-то, — поддержал Эл.
— Это было жалким подобием оскорбления, детектив, — согласился капитан Берк.
— Ну же, Рики, — сказала я, — назови меня хотя бы кровавой шлюхой, так как я сплю с вампирами. Ой, постой-ка, это — не оригинальное оскорбление: сумасшедшие Микины тетка с дядькой сегодня так меня уже обзывали.
— Хорошо, хорошо, ты уже высказала свою точку зрения.
— Нет, — возразила я. — Вообще-то я еще даже не начинала. Вампир, который порвал мне руку — раздробил ключицу и порядком меня обглодал. В сгибе левой руки образовалось так много рубцовой ткани, что врачи думали, я не смогу ею пользоваться, но достаточно работы с весом и упражнений на растяжение полностью сохранили работоспособность.
— О, ты такая крутая, мы уже заценили.
— Заткнись, Рики, — рыкнул Гонсалез.
— Если тот вампир не собирался есть вашу плоть, как оборотень, то зачем он вас рвал? — спросил Берк.
— Потому что хотел причинить мне боль, потому что хотел, чтобы я страдала, перед тем, как убить. Вы можете видеть на этих телах, что могут сделать человеческие зубы.
— Я видел, как сорокакилограммовая чирлидерша на наркоте вырвала мужику глотку зубами, — сказал Берк. Он пожал плечами и коповский взгляд из его глаз стал постепенно меркнуть, и на смену ему пришло погружение в воспоминания. У многих копов есть такой призрачный взгляд, они скрывают его, но после многих лет службы он все равно у вас есть. Случаются такие вещи, которые оставляют отпечаток в вашей памяти, в вашем сердце, в душе. Вы видели потрясшие, ужасные вещи и уже не можете их забыть, не можете это «развидеть», не знать об этом, и уже никогда не станете прежними. У всех у нас перед глазами стали мелькать воспоминания о чем-то плохом, не важно о чем именно, разные воспоминания, но эффект был один. У всех у нас были свои призраки, и даже у Рикмана.
Я повернулась и посмотрела на Роджерса и Шелли, и эти два доктора выглядели так, словно и у них были такие же навязчивые воспоминания. Полицейские; медики; черт, работники скорой помощи; пожарные; водители машин «скорой»; все мы… вам не нужны призраки, которые бы являлись к вам. Память здорово справляется с этим вообще без какой-либо сверхъестественной помощи.
Укус женщины выглядел аккуратнее, но рана была на лице, словно зомби хотел отгрызть ей щеку.
— Не могу сказать какой ущерб был нанесен укусом и сколько было вырезано потом.
Роджерс ответил:
— Пациентка отказалась от операции. Только после того, как она поняла, что инфекция распространяется по лицу и принесет ущерба больше, чем хирургическое вмешательство, она пришла к нам, но было уже слишком поздно. Болезнь добралась до мозга и мы уже ничего не могли сделать. Я удалил столько пораженной ткани, сколько смог, но когда понял, что не смогу ей спасти жизнь, попытался облегчить ее состояние. Как только инфекция попадала в жизненно-важные органы, мы ничего не смогли сделать, кроме как накачивать пациентов анальгетиками, чтобы дать им спокойно умереть.
Я прекратила осмотр истерзанного лица женщины и посмотрела на доктора:
— Поэтому вы даете болеутоляющие шерифу Каллахану? У него заражены жизненно-важные органы? — Мой пульс слегка ускорился, но внешне я сохраняла спокойствие, нацепив на лицо свое лучше пустое коповское выражение.
— Пока нет, но инфекция сама по себе крайне болезненна, и так как сейчас мы можем ее только замедлить, то стараемся обеспечить пациентам наиболее комфортные условия.
— Поклянитесь, — потребовала я.
Он кивнул:
— Клянусь, Рашу повезло, что рана пришлась на руку. Я смог удалить достаточно зараженной плоти. Честно говоря, я думал, что очистил все, но мы словно не успеваем за ее распространением. Если бы у нас не было пациентов с такими ранами до него, то мы просто накачали бы его антибиотиками и поместили в барокамеру, и сейчас инфекция распространилась бы по всему телу. Но мы учимся с каждым новым пациентом.
— Почему вы не удалили ткани с плечевой раны мужчины? — спросила я.
— Он был первым, кого мы нашли живым. Доктор из неотложки считал, что инфекция не такая уж и опасная и лечил его соответственно. В его защиту скажу, что сами можете видеть какое месиво представляет собой рана. Тварь прямо-таки вгрызлась в него, так что лечили его как после обычного укуса зомби, словно у них какой-то свой тип инфекции. К тому времени, как доктор позвал меня, было уже поздно. Инфекция достигла сердца мужчины и мы уже ничего не могли сделать.
— Хотите сказать, что у него сгнило сердце?
Доктор Шелли ответила на этот вопрос:
— Да, оно уже порядком разложилось. Никогда не видела ничего подобного. Как вы можете видеть, кожа на груди чистая и выглядит здоровой, но когда я делала вскрытие, то вместо сердца было такое же месиво, как и в самой ране.
— Так почему сгнило его сердце? Почему сгнил ее мозг? Почему инфекция не стала затрагивать остальную здоровую плоть?
— Мы не уверены на сто процентов, — начал Роджерс, — но считаем, что инфекция попадает в кровь через укус, и уже по кровотоку разносится в жизненно-важные органы и начинается гниение с двух концов, так сказать.
— Так значит, не повезет получить укус в голову, потому что это затронет мозг.
