А Соколом Лизавета не любовалась, нет, это называется иначе. Она смотрела — и впитывала его, бессознательно и бесповоротно, в каждую клетку своего тела. Глаза привычно искали его фигуру хоть в пути, хоть на стоянке, уши слушали его изысканную, иначе не скажешь, речь, а тело хранило память обо всех его прикосновениях, которых — за три-то дня! — уже какое-то количество поднабралось. И понимание настигло её и погребло. Как лавина. Как волна, которая захлёстывает с головой, и которую Лизавета боялась до паники. И от которой нет спасения.
Такого в её жизни просто не встречалось от слова «никогда». Что уж там, такого во всём её мире не встречалось. Герой книги, персонаж фильма. Но никак не настоящий мужчина. Иллюзия, идеальная иллюзия, которая слишком хороша, чтобы быть взаправду. Давайте, она что-нибудь о нём узнает, такое, чтобы потом за три версты обходить? Он же не идеальный, он нормальный? Он кого-нибудь убивал, и оружием, и магией, он разбивал чьи-нибудь сердца, он обманывал и нарушал слово — ведь в такое время и в таком месте должно быть так! Может быть, он просто с ней сейчас вежлив, потому что его Лис назначил телохранителем, а на самом деле с женщинами он непритязателен и жесток?
Она не вписывается в его реальность. Её слова, действия, и вообще всё идёт вразрез с тем, как ведут себя женщины здесь. Ей не то, что нечего ему предложить, ей даже заинтересовать его нечем. Старая, неуклюжая, неловкая, неумелая. На лице морщины, на боках складки. Да ещё и вырядилась в штаны, обтянула ноги и задницу. Ну хорошо, не обтянула, но обозначила.
А в платье она будет ещё более неуклюжая и неумелая. Поэтому — как есть. Лис не вернёт её домой, пока она не найдёт ему эту дурацкую штуку, которую он даже описать не может. Значит, нужно ехать. И искать.
И не думать о том, кто мог бы быть для радости.
Впрочем, почему? Надо ли спасаться? Он ведь радует её. Вот и пусть. Смотреть-то на него можно. А ещё смотреть можно на Лиса, тот привык к женским восторгам, и совершенно не против.
Пришла Тилечка, как она ещё только бегает после целого дня в седле, принесла кувшин воды и тазик, умыться. Это оказалось так кстати! Только ноги остыли, пока сидела, и пришлось потянуться, потом наклониться и достать ладонями до пола, а пол холодный, и это тоже кстати. Лизавета даже отказалась от подогрева воды, плеснула в лицо ледяной — чтобы прийти уже, наконец, в себя. Вспомнить, кто она есть и где она вообще. И обрадоваться словам о том, что ужин готов, и их с Тилечкой ждут.
2.8 Лизавета ночует в Бивио
Здание было гостиницей, и кормили в нём на первом этаже, в общей зале. Их компания уже заняла угол подальше от входа, а кроме них, за столами сидели ещё с десяток человек, все мужчины.
Их с Аттилией пропустили в самый-самый угол, там уже сидела Крыска. Она посмотрела на ковыляющую Лизавету, нахмурилась, поджала губы, дождалась, пока Лизавета сядет, и больно ткнула пальцем в бедро.
— Пока сидите аккуратно, потом дам Аттилии мазь. Намажетесь на ночь, — прошипела тихо и тут же отвернулась.
— Спасибо, — кивнула Лизавета, сидеть и вправду стало попроще.
Ели рыбную похлёбку — здесь где-то была река, наверное, та же самая. И ещё варёных раков — из той же реки. И пироги — с рыбой и с капустой. И сладкий — с вареньем из местных ягод. Еда была от заведения, а вино — из запасов Лиса. Глотнув его, Лизавета вспомнила, что нужно было попросить Тилечку просушить плащ, и вообще посмотреть, ноги вроде сухие, но кто их там знает. Глянула осторожно на Сокола — он сидел почти напротив неё, спиной к залу.
Конечно же, он поймал её взгляд и подмигнул. Вот что это такое?
Спокойно, Лизавета Сергеевна, спокойно. Ничего. Показалось. После такого дня и не то примерещится.
Чтобы успокоиться, Лизавета принялась расспрашивать о населённом пункте — куда это её занесло? А то когда-нибудь после и не расскажет никому и ничего, просто потому, что не удосужилась узнать. Ей ответил, на удивление, брат Василио — он сидел рядом с Соколом и тоже поглядывал по сторонам характерным образом — так, на всякий случай. Оказалось, что деревня зовётся Бивио, что означает — место, откуда расходится несколько дорог. Потому что кроме той, по которой они приехали, и завтра поедут дальше, есть ещё одна, с побережья в горы. И пересекаются они именно в этой точке. И остальные люди в зале — они как раз либо с гор к морю, либо с побережья — в горы. И это ещё материковая часть Фаро, а завтра к вечеру должна быть речка, и это будет граница с Туррато. Но до границы деревень больше не будет, а после — будет одна, в дне пути от Палюды, в которую они едут. Лизавета вспомнила, что эту дорогу выбрали как раз за то, что она мало наезженная и в эту пору года практически безлюдная.
О том, что вчера остановились на самом интересном месте в истории про монахов и библиотеку, вспомнил один из мальчишек, Джованни. И подхватили буквально все — оказывается, некоторые днём в дороге даже версии строили о том, что там случилось! Вот как бывает, оказывается.
Пришлось вспоминать, что там дальше, и говорить. Оказалось, что в господствующей на этих землях религии тоже существуют учения и ереси, основанные на различных толкованиях древних текстов, поэтому спор о бедности Христа по ходу парохода оказался переиначенным в спор о том, был ли беден праведник Эмилий, о котором утром очень предусмотрительно рассказал Лис. А потом всех захватило описание библиотеки. Лизавета потребовала «чем писать и на чём писать», получила от Лиса лист бумаги и палочку вроде карандаша, и принялась рисовать схему при свете магических шариков Сокола. Как именно были расположены буквы в названиях комнат, она помнила не везде, но догадалась заменить местными обозначениями сторон света. Дневная норма сериала была завершена встречей юного героя с девой, прекрасной и грозной, как выстроенное к битве войско, и Лизавете даже удалось сохранить некоторую небольшую долю исходного пафоса этой сцены — к вечерним мыслям самое то! — после чего она сама сказала, что на сегодня всё.
— Как всё? — раздался незнакомый голос из-за спин. — Мы завтра дальше поедем, нам с вами не по пути! А страсть как хочется узнать, чем всё кончилось! — невысокий, но крепкий мужичок сидел на лавке ещё с двумя похожими на него — братья, что ли?
Видимо, приманились на историю.
— Увы, госпожа устала за день и отправляется спать, — сказал Сокол вежливо, но непреклонно.
Кивнул мальчишкам, двое унеслись из зала наверх. Остальные огляделись, и Антонио предложил растащить лавки по их законным местам.
— Плохо кончилось. Благодарю вас, я в самом деле устала, — кивнула Лизавета, проходя мимо того из троицы, который хотел продолжения.
— Так завершите, а мы вас после положим и согреем, — начал было он, но запнулся под взглядом Сокола, а потом и вовсе тихонько отошёл.
— Идёмте, госпожа моя, — со вздохом сказал Сокол, пряча усмешку.
Похоже, она снова что-то сделала не так.
Он проводил их до номера, настоял на том, чтобы при нём открыли дверь и убедились, что в комнате никого нет, окно заперто, засов на двери прочный, а Тилечка помнит запирающее заклинание. И отпирающее тоже. Потом дождался, пока Крыска передаст обещанную мазь и скроется за соседней дверью, и только тогда пожелал доброй ночи. Но, судя по лёгкому скрипу ступенек, вниз пошёл только после того, как Тилечка заперла дверь.
Лизавета упала в постель, едва раздевшись. Дублет был сыроват, сорочка тоже какая-то влажная, но она решила, что верхнее — снять, а нижнее высохнет на ней. Потом Тилечка мазала её местами надавленную, или даже стёртую кожу Крыскиной животворящей мазью, и Лизавета даже не дождалась конца процедуры — провалилась в сон.
Сон, однако, несмотря на усталость, был плох — душно, влажно, и с боку на бок переворачиваться сложно, потому что матрас тоненький, а кровать жёсткая. Лизавета не раз подумала, что можно было спросить про то самое свежее сено — а вдруг в нём лучше? Никогда не пробовала, вдруг что-то потеряла?
