— Почему?
— С тех пор ты скрывалась. А теперь тебя разоблачили. Ты в опасности?
Она качает головой.
— Не в ближайшие семь-десять лет.
— Расскажи мне.
— Это был партнер моего отца по ограблению. Двойной обман. Мой отец планировал вернуть картину ее законным владельцам — родственникам еврейской семьи, у которой она была украдена во время войны. Как только картина оказалась у них, он ударил моего отца ножом и забрал холст. Он не знал, что я приду с ним. Никогда не знал, что есть свидетель. Я оставалась в укрытии в качестве меры предосторожности. Я подумала, что если бы он знал, где меня найти, то захотел бы моей смерти. Но, как ни странно, за последние несколько лет он стал жертвой довольно многих кибератак, в том числе одной, которая нарыла достаточно улик, чтобы послать за ним ФБР. — Мой храбрый маленький воин улыбается мне. — Итак, сейчас я в безопасности. Пока он не выйдет из тюрьмы и не начнет искать меня.
Я рычу. Недостаточно хорошо. Я клянусь полностью устранить эту угрозу. Но, по крайней мере, знаю, что сейчас она в безопасности с этой стороны.
Кайли вздергивает подбородок.
— А как насчет тебя? Кто-нибудь хочет твоей смерти?
Я потираю лоб.
— Может быть. Если бы я вернулся домой, мне, вероятно, бросили бы вызов.
— Почему?
У меня внезапно разболелась голова. Я прислоняюсь своим лбом к ее.
— Тебе не нужно знать, детка.
— Я рассказала тебе о своем секрете. Теперь твоя очередь. — Ее голос тверд, в глазах явный вызов. Моя женщина — альфа в любом случае.
— Я убил своего отчима. — Единственный человек, которому я когда-либо рассказывал раньше, — это Сэм, хотя Гаррет мог бы знать, если бы провел какое-либо расследование в отношении меня.
К ее чести, Кайли не вздрагивает, не показывает никакого шока. Она касается моего лица.
— Что случилось?
— Он был вожаком стаи. Альфой. Первоклассный мудак. Регулярно бил мою маму. Не тем способом, которым волки устанавливают господство, — поркой. А кулаками.
Кайли бледнеет, но остается спокойной.
— Однажды он отправил маму в больницу. Оборотни быстро заживают, так что ты должна понимать, насколько всё было плохо. — Воспоминания нахлынули на него. Видеть свою мать окровавленной и избитой на больничной койке.
«Я не вернусь, Джексон, — сказала она ему. — Ты тоже не возвращайся».
— Она не исцелилась. Я могу только догадываться, что она этого не хотела. Или что отчим так сильно повредил ее разум, что способность к исцелению отключилась. — Мне было четырнадцать. Достаточно взрослый, чтобы захотеть сразиться с отчимом, но слишком маленький, чтобы его остановить. — Она умерла три дня спустя. Я наблюдал, как жизнь просто ускользала из нее. И я… — Мое горло сжимается. Я не хочу продолжать.
Она гладит меня по руке, прислушиваясь. Ждет.
— Я убил его.
— Как?
— Не спрашивай меня об этом, детка. Я не хочу, чтобы ты думала обо мне…
— Ты можешь рассказать, — бормочет она. — Это не изменит того, что я чувствую к тебе.
Черта с два это сработает.
— Я побежал домой из больницы. Мои клыки, вероятно, были опущены, как и сегодня вечером. Я только начал перевоплощаться и почти не контролировал животное внутри. Отчим услышал, как я рычу, и вышел из дома. Сукин сын стоял там, уперев руки в бока. «Что? — усмехнулся он. — Твоя мама послала тебя за мной, мальчишка? Она все еще притворяется, что не выздоравливает?»
Оборотня трудно убить. Обычно пуля в голову убивает. Или отсечение головы. На разделочной доске лежал топор. Я поднял его и бросился на него. Я сказал что-то вроде: «Она мертва, ты жалкий кусок дерьма», а потом замахнулся. Я представлял, что он остановит меня. Либо убьет и меня тоже. Я пытался бороться с ним раньше, что всегда заканчивалось кроваво.
Но отчим просто стоял, когда я подошел к нему. Вероятно, у него был шок от известия, что он действительно ее убил. Он дернулся после удара, но слишком поздно. Он умер спустя несколько секунд.
Дыхание Кайли прерывается, но она сохраняет невозмутимое выражение лица.
— Вау. Это… напряженно. Мне жаль, Джексон. Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это. — Она моргает большими глазами лани, и в них мерцает сочувствие.
Не ужас.
Облегчение разливается по мне. Уходит тяжесть в груди, которую ношу каждый день после смерти матери. Делясь своим ужасным секретом с Кайли, я облегчаю это бремя.
— А что же произошло потом? Ты ушел? У тебя есть скрытая личность, как у меня? Тебя где-то разыскивают за убийство?
— Да, я ушел. Я не менял свою личность. Никто никогда не приходил за мной. Никаких полицейских заявлений подано не было, но я из глухомани Северной Каролины, где весь город состоял из оборотней, включая шерифа. Разборки оборотней, как правило, остаются среди оборотней.
— И ты не возвращался?
Я качаю головой.
— Никогда. У меня остался младший сводный брат. Я ненавижу себя за это. Правда весь город состоял из большой семьи моего отчима. Вероятно, о нем хорошо позаботились. Скорее всего, это так.
— Ты взял Сэма к себе, чтобы компенсировать утрату.
Я приподнимаю удивленно брови от ее догадки.
— Да, полагаю, что так.
Она кладет голову мне под подбородок и тихо напевает. Я не могу поверить, что обнимаюсь. С человеком. И ничто никогда не казалось мне таким же правильным в жизни.
Я глажу ее по волосам.
— Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось, котенок. — Даже если это означает защищать ее от меня самого.
Глава 9
Кайли
Джексон будит меня утром, натянув футболку через голову и поднимая на руки.
— Давай, милая. Я забираю тебя обратно к себе домой. — Он выносит меня из хижины к своей машине. — Здесь для тебя недостаточно хорошей еды. Кроме того, я хочу, чтобы Сэм был рядом и мог защитить тебя, если что-нибудь случится.
Я издаю довольный мурлыкающий звук. Мне нравится, когда меня несут так, словно я ничего не вешу, и аккуратно усаживают на сиденье авто. Джексон даже пристегивает мой ремень безопасности за меня. Когда большой злой волк успел стать таким чертовски милым?
Он садится за руль и едет вниз с горы, время от времени бросая в мою сторону обеспокоенные взгляды.
— Как ты себя чувствуешь?
Я потягиваюсь, все еще пробуждаясь ото сна.
— Хорошо. А ты?
Он опускает руку на мое бедро и тянется к обнаженной плоти между ногами, слегка проводя пальцами по чувствительной плоти.
— Как насчет этой сладкой киски? Сильно болит?
Я немного краснею от того, что моя киска стала темой для разговоров в такую рань.
— Немного, — признаюсь. — Но я не жалуюсь. Прошлой ночью был самый горячий секс в моей жизни.
Джексон издает сдавленный звук, и гордость борется с недоверием на его лице.
— Ты была девственницей два дня назад.
— И что? Он всё равно был горячим.
— Он был как ядерный взрыв. Детка, я хочу, чтобы ты знала, у меня никогда раньше не было такого секса ни с одной женщиной — ни с человеком, ни с волком.
Я улыбаюсь его серьезному тону.
Он задирает подол моей футболки — на самом деле его — до талии, обнажая меня.
— Раздвинь свои сливочные бедра, детка. Мне нужно увидеть твое розовое сердечко.
Мое дыхание прерывается, но я раздвигаю ноги. Он обхватывает мою грудь.
