Почему-то сам дом я вспомнить не могу, лишь смутное очертание, стёртое сумерками. Картинка памяти будто фонарём подсвечена — центр яркий, а по краям всё выцветшее настолько, что не разобрать.
И на той картинке маленькая девочка, лет семи-восьми, стоит на вершине рукотворного сугроба. Откуда-то я знаю, что он рукотворный. Внизу сверстники девочки, и выделяется мальчишка в васильковой вязаной шапке.
— Ты не можешь выиграть! — кричит он. — Выигрывает царь горы, а девочка царём быть не может!
Он карабкается вверх, но девочка со смехом пуляет в него снежок, и мальчик срывает по ледяной корке вниз, съезжает на пузе.
— Я царица, — выкрикивает девочка.
Я понимаю, почему пришла эта внезапная ассоциация-воспоминание.
Мне тоже предстоит сейчас сыграть, только в царицу сундука.
Чтобы никто не дотянулся до второго ларца, я, не боясь запачкать платье, опускаюсь на колени. На корточках слишком легко потерять равновесие.
Я достаю лёгкий ларчик.
— Ты испортишь печать, — предостерегает Медведь.
Спасибо ему за подсказку. Значит, я точно могу открыть замок.
— Что здесь?
Я плохо понимаю, что именно делать. Кольца у меня нет. Татушка-цветок явно не годится, потому что досталась мне от брака, а тут имущество добрачное. Но опыта с цветком хватает, чтобы интуитивно коснуться замка чем-то незримым. Магией?
Печать моими стараниями рушится, и я без колебаний поднимаю крышку.
— Это же от твоей тётушки, Даниэлла.
— Да-а-а…
Какая замечательная у Даниэллы тётушка.
В ларце гарнитур, и великолепие драгоценностей почти ослепляет. Гарнитур, насколько я могу судить, полный: серьги, два браслета, ожерелье и кольцо. И, кажется, у ларчика двойное дно.
— И зачем, дочка? Нам теперь каждый предмет описывать?
— Без экспертизы исключено, — тотчас открещивается чиновник.
— Зачем экспертиза? — удивляюсь я. — Здесь же ювелирка, и она совершенно не тяжёлое. Мы просто так возьмём, проблем при переходе не будет.
Я захлопываю крышку и отдаю ларчик Гарету.
Тётушка, прости, но я едва ли сохраню подарок — теперь нам есть, что сдать в ломбард.
Снизу мне хорошо видно, как Медведь стискивает кулачищи, как белеют костяшки, как он переступает с ноги на ногу, а на лице ничего не отражается. Почти… Злость горит в глазах.
— Батюшка, что-то не так?
— Ты создаёшь проблемы, дочь.
— Какие проблемы? — наигранно удивляюсь я. — Я возьму с собой то, что мне подарила тётушка.
Медведь молчит, возразить ему нечего. Я ведь действительно даже не часть приданого забираю, а по-настоящему своё. Медведь со свистом выдыхает. Он справился с собой, но этой краткой вспышки хватило.
Всего один вопрос.
С чего бы ему злиться, если бы он действительно собирался доставить гарнитур, как и всё прочее, в целости и сохранности? То, что я забрала камушки, его бы не волновало. Но раз его волнует…
Очередное подтверждение моей теории — он не собирается отдавать.
В конце концов, что такое безупречная репутация? Это отсутствие свидетелей мошенничества.
— Вставай, Даниэлла, — Медведь протягивает мне лапищу с натянутой улыбкой. — Не задерживай нас капризами. Загружайте всё обратно!
— Но я ещё не всё увидела, — возражаю я.
— Стой!
Ищите дуру.
Медведь хватает меня под руки и вздёргивает на ноги.
— Ай!
Я по-настоящему пугаюсь. Не того, что он ударит или сделает мне больно. При Гарете Медведь точно не посмеет поднять на меня руку. Здравые мысли проходят по краю сознания, а в душе поднимается ужас перед своей уязвимостью, перед слабостью, смешиваеться с отчаянной злостью. Мало того, что Гарет из-за своего слепого благородства не помогает, а наоборот, так ещё и денежки из-под носа уводят.
Мне кажется, что сама кровь в венах закипает
Трюм подсвечивается розовато-алым светом, и хватка Медведя исчезает. Где-то далеко-далеко, словно из другого измерения, я слышу грохот падения и даже осознаю, что это Медведь бахнулся на один из сундуков, и теперь стонет, держась за ушибленным бок.
Розовый свет пылает.
— Инициация, — голос чиновника тоже доносится издали. — Она же сейчас сгорит! Сделайте что-нибудь!
А сам?
Мне хочется спросить, но тело не слушается.
Оказывается, опоры под ногами нет, и я буквально парю в воздухе, подхваченная сиянием.
Я могу думать и видеть стену трюма, в которую упирается мой взгляд. Ни повернуть голову, ни хотя бы закрыть глаза или отвести взгляд — ничего не могу. Но страха при этом почему-то нет, страх словно первым сгорел в розовой феерии.
Тело горит…
— Даниэлла! — зовёт Гарет. Его голос в отличии от всех остальных звуков, звучит для меня ясно.
Я хочу ответить, но ничего не получается.
— Она сейчас корабль подожёт!
— Доча…
— Дани, слышишь меня? — Гарет внезапно сокращает моё имя, переходит на “ты”. — Ты обязательно справишься. Давай, сделай глубокий вдох и выдохни.
А если у меня не получится, я действительно сгорю?
Хотя тело горит, боль появляется только сейчас и она не в венах кипит вместе с кровью, а в груди от нехватки воздуха. Я не могу двигаться, а значит я не могу дышать.
Розовое сияние словно обгорает по краям, обугливается — без кислорода зрение начинает пропадать.
— Доча! — тревоги в голосе Медведя неподдельная.
— Дани, выдыхай.
Совет, наверное, хороший, но не помогает, и чернота собирается кольцом. Поле зрения сужается до кружочка размером с одну из тех монет, что упакованы в сундук. Мне начинает казаться, что я теряю связь с телом. Оно словно дневное платье начинает сползать с меня перед вечным сном.
Но я не хочу умирать!
— Хей, кто-нибудь! — кричат сзади.
— Дани, я отказываюсь забрать деньги в банк, соглашаюсь переправить приданое кораблём. Ты против. Скажи, ты зла на меня?
Ещё как.
— У нас инициация!
— Так покажи мне свою злость, давай! Покажи, как ты недовольна! Ну! Если не покажешь, я оставлю гарнитур на опись в сундуке на корабле.
Мне всё равно. Я не считаю себя настоящей Даниэллой. У меня нет её воспоминаний, зато есть обрывки картинок иномирного прошлого и даже одно полноценное воспоминание из детства, та самая победа в царицу горы.
Но в то же время… Здесь, сейчас я Даниэлла и другой Даниэллы нет. И это именно я, а не какая-то иная Даня, пытаюсь помочь Гарету. Я действительно на него зла. Зрение гаснет, и если я прямо сейчас не справлюсь…
Как ни странно, я не чувствую угрозы конца. Если я не справлюсь, то окажусь за гранью, где уже
