порога Генка.
— Тоже подозреваешь? — вздохнула я.
— Одно с другим не складывается. Слишком резкий разворот. Можно на сноху списать, но Костя у нас молчаливый, но сильно себе на уме парень. — Снял китель муж. — И деньги у него есть уже сейчас. Иначе, как бы он брату отдельную палату пробил? Простой заводской электрик в военном госпитале это даже не таракан. А тут и врач сама любезность, и вокруг Мишки медсестра крутится. Может конечно и сама по себе, парни на мордашку видные. Но сомнения есть.
— Там и всё остальное хорошо заметно, особенно стоя, — фыркнула я. — Перуновскую породу издалека видно, лбы под два метра, а то и выше.
— А ты про рост? — засмеялся муж. — А я-то уже подумал, что наконец-то можешь поддержать мой казарменный юмор.
Я хотела позвонить Тосе, но Генка только пальцем у виска покрутил.
— Дин, ты сразу тогда со своими догадками в прокуратуру иди. — Вздохнул он.
Рассказала я мужу и о своих словах. Генка меня успокаивал, ну слова, ну неприятные, нехорошие. Но не на самом же деле я подобного желаю. А через две недели мы были впервые в гостях в новом жилье сына. На удивление уютном и чистом. Хотя я ожидала что-то вроде того, что видела во время знакомства с будущими родственниками.
Совсем небольшой коридорчик вёл мимо туалета с раковиной, почти нависавшей над унитазом, в маленький закуток, служившей кухонкой. Иначе и не сказать. С одной стороны раковина и стол, на котором стоит электрическая плитка. С другой холодильник и впритык к нему стол. Под ним две табуретки, чтобы не мешали проходить к окну. В комнате вдоль стены стояла полированная стенка, перпендикулярно ей, напротив окна, двуспальный диван. У окна журнальный столик на колёсиках в комплект к стенке. На нём телевизор. На полу и на стене ковры. Не шерстяные туркменские конечно, но и эти пойди достань и купи. А сбоку от дивана, вдоль внутреннего угла и за дверью уже стояла кроватка. Деревянная, не из дсп, с регулируемыми бортами.
— Какая прелесть! — восхитилась я.
— Да, мама сказала, что примета плохая, заранее ребёнку всё покупать. Но боюсь сразу всё не купим. Вот поставили, это моя тётя Надя подарила. — Улыбалась сноха.
Вообще, то ли начало отдельной жизни, то ли беременность, ей пошли на пользу. Она веселилась, улыбалась и заметно похорошела. Выражение вечного недовольства исчезло с лица. Похвасталась она и целой полкой пелёнок и других детских вещей.
— Ну, хоть вы за это не ругаетесь, — с заметным облегчением сказала она.
— Мама у тебя суеверная? — спросила я.
— Даже через край. Это выбрасывать нельзя, это пригодится, с этого угла подметать нельзя начинать, на угол не садись, чай пить нельзя, если ложку не вынул. — Перечисляла скривившись Ольга. — Всего не вспомнишь даже. Я от всех её суеверий вон, вышиванку ношу. Прабабушка сама вышивала.
— Красивая вещь, — похвалила я явно сшитую и украшенную ручной вышивкой рубашку.
— И удобная, нигде не натирает. — Кивнула сноха.
В гости мы принесли торт «Маска». Именно его любила Ольга. Разговор шёл легко, может потому, что крутился вокруг беременности и будущего малыша.
— А как назовёте? Или не думали ещё? — спросил Генка.
— Если мальчик, будет Руслан, а девочка Ядвига, — счастливо улыбалась сноха. — Мальчику Костя имя выбирал, а я девочке.
Мы с отцом только переглянулись.
— Необычное имя, — отмерла я. — А ласково её как?
— Ядя, Ядочка, — подсказала сноха. — Зато точно повторяться не будет. У нас вон по поселку уже четыре Юли гуляют в колясках.
— Ядвига, Ядвига Константиновна, — повторял вслух Генка, пока мы шли через лес домой. — Что-то… Дело конечно родительское, но по мне уж больно имя какое-то…
— Да, это ещё додуматься надо было, — покачала головой я. — Я только одну Ядвигу знаю, которая Ядвига Киевна.
— А я её знаю? Что-то не припомню. — Нахмурился Генка.
— Её все знают. Правда не по имени и отчеству, а как Бабу Ягу, — засмеялась я.
— А разве не Ягнида? — спросил муж.
— Ты только давай при снохе без озвучивания вариантов, — махнула на него я.
Вроде бури между мной и снохой затихли. Мы ждали рождения ребёнка. Новость о том, что беременность многоплодная и чётко слышно два сердца, стала огромной радостью. Выписался из госпиталя Миша. И я уже решила, что можно выдохнуть. Ну какая ему война после такого ранения?
Поэтому усиленные тренировки сына, чтобы вернуть себе прежнюю форму, меня не просто насторожили, но и напугали.
— Я должен вернуться, — прямо сказал он в ответ на вопрос. — Мам, мне покоя не даёт… Мой отряд плотно засел. Без серьёзной подмоги не вырвались бы. Ранение помню и темнота. Потом уже наш полевой госпиталь. А остальные? Безвозвратные и плен. А я как спасся? Меня почему оставили?
— Может, видели, что серьёзно ранен и решили бросить и не связываться. Тебе же ответили, что ещё двое тяжёлых было, но те мальчики… — закончить не смогла.
— Или они и не были тяжёлыми, а просто сначала в раненые, потом в безвозвратные. — Смотрел в окно Миша. — Мам, не оставляют душманы раненых. Лёгкие, средние, тяжёлые, им всё равно. Так даже лучше. Наши… Если отход, если вообще, даже шанса нет вытащить, хоть кого-то, уже давно… Лучше сдохнуть, чем в плен к ним.
— Ты матери это зачем рассказываешь? — осадил его Генка. — Может и решили, что ты труп, потому и не тронули, оставили. А наши поняли, что жив ещё и вытащили.
— Да, а душманы на всякий случай добивать не стали, в отличии от обычного своего порядка? — мрачно ответил Мишка.
Пройдя медкомиссию, он отказался от увольнения в запас. И настаивал, что причин для того, что бы его комиссовали, нет никаких.
— Хорошо, что хоть военкоматы сейчас не печами топятся, — устало рассказывал мне Генка. — А то ещё бы один с бревном на плечах бегал.
Первого сентября мы проводили Мишу. С подмосковного военного аэродрома, в составе пополнения, он возвращался в Афганистан.
Ольга уже донашивала, срок родов стоял примерно на конец сентября. Поэтому новость, что сноху увезли в роддом по скорой вечером семнадцатого, была неожиданной.
— Бывает, Дина Тимофеевна, тем
