могу зайти слишком глубоко.
Она знает, что если бы могла видеть, он бы ухмылялся, но это не останавливает тихий стон, срывающийся с ее губ. — Я хочу этого. Я хочу заставить тебя кончить.
Ее окутывает его запах, прежний гнев сменяется пьянящим, сильным возбуждением. — Тогда позволь мне направлять тебя, милая. Встань на колени.
Она медленно опускается на колени в темноте, прижимаясь лицом к внутренней стороне его бедра. Ее глаза, наконец, привыкли к полоске лунного света, проникающего сверху, и она может разглядеть слабые очертания его силуэта, когда всматривается в него.
— Черт, — шипит он, орудуя ремнем. — Ты такая чертовски красивая.
— Тебе придется направлять меня, — шепчет она. — Я не знаю, что я делаю.
Все, что она знает, это то, что она хочет слышать звуки, которые он издает, когда разваливается на части. На этот раз она хочет быть той, у кого есть сила.
Больше всего на свете она хочет доставить ему удовольствие. Какая-то первобытная часть ее отчаянно хочет, чтобы ему было так же хорошо, как ей было с ним.
В тот момент, когда она проводит ладонью по его эрекции, все опасения, что она может не понимать, что делает, рассеиваются.
Коул вздрагивает от прикосновения, тяжело дыша над ней, когда расстегивает молнию на штанах и вытаскивает свой член на свободу. Он твердый, гладкий и огромный, ее силиконовая игрушка жалка по сравнению с ним.
— Открой свой ротик, милая девочка, — шепчет он. — Открой его и покажи мне свой прелестный язычок.
Он звучит совершенно разрушенным, а она еще даже не прикоснулась к нему ртом.
Чувствуя, что у нее на руках сразу все козыри, она открывает рот и смотрит на него из-под опущенных ресниц. Она не уверена, как много он может разглядеть при слабом свете, но рычание, которое он издает, говорит ей, что этого достаточно.
Головка его члена прижимается к ее рту, и она хватается за тыльную сторону его бедер для равновесия, когда он начинает двигаться по всей длине все глубже.
— Черт, — шипит он. — О, черт, Омега.
Он бьет ее по задней стенке горла, и она борется с желанием подавиться.
— Посмотри на это, — мягко хвалит он, проводя пальцами по ее волосам. — Ты так хорошо это принимаешь, малышка. Ты выглядишь такой красивой, когда мой член в тебе.
Она обхватывает его губами, и он громко стонет, от этого звука ее влагалище сжимается. Он медленно толкается взад-вперед в ее рот, трахая ее горло до тех пор, пока ей не приходится отстраняться, чтобы вдохнуть, слюна струями падает на пол.
Это извращенно. Это дико.
Она чувствует себя свободной.
Бри снова берет его в рот, постанывая вокруг него и подталкивая к задней стенке своего горла. Одна рука перемещается из-за его бедра, чтобы обхватить остальную часть его тела, обрабатывая то, до чего ее рот не может дотянуться.
— Черт возьми, моя хорошая девочка, — рычит он. — Твой рот чувствуется чертовски идеально, детка.
Из нее вытекает жидкость, пропитывая трусики и пачкая промежность на брюках.
— Ты мокрая только от того, что отсосала у меня, — хрипит он. — Черт возьми, Бриана…
Она сжимает его сильнее, выпячивая щеки, отчаянно желая высосать из него сперму.
Она опьянена звуком, с которым он распадается на части от ее прикосновений, легким заиканием и вздохами, которые он издает, когда она облизывает его член. Ее лицо в беспорядке, а колени болят, но она довольна оставаться на коленях с ним в своем горле столько, сколько он захочет.
Основание его члена утолщается, дыхание учащается, а руки в ее волосах больно дергают за кожу головы.
— Черт, милая, — выдыхает он, основание его члена раздувается. — Черт, позволь мне наполнить твое горло…
Она сглатывает рядом с ним, отчаянно желая почувствовать, как он распадается на части.
Еще одним резким взмахом ее кулака он отпускает ее.
Коул издает звук, нечто среднее между рычанием и стоном — звук, который Бри навсегда запомнит, поскольку он посылает волну удовольствия прямо в ее влагалище. Его сперма заливает ее рот струйками, и она глотает столько, сколько может, неприлично громко сглатывая.
Он… хорош на вкус.
Это не должно ее удивлять — ничто в Коуле больше не должно ее удивлять. Но пить его сперму, глотать все, что он ей дает, создает в ее голове шум, который она никогда не хочет прекращать.
Даже когда ее язык очищает основание его члена, облизывая его узелок, она все еще стонет рядом с ним. Его пальцы дрожат, когда они пробегают по ее волосам и ласкают ее щеку, мягко отводя ее лицо от себя.
— Милая, — выдыхает он. — Я…
Она улыбается ему, слизывая остатки его спермы со своих губ.
— Я не знаю, есть ли у меня еще душа, — загадочно говорит он. — Но я почти уверен, что ты высосала из меня все, что от нее осталось.
Она слабо хихикает, морщась, когда ерзает на коленях.
— Черт, — бормочет он, приводя себя в порядок и застегивая штаны. Он поднимает ее с пола, неся в свадебном стиле вверх по лестнице в подвал. — Мы выбираемся отсюда. Твой аромат наполняет всю хижину.
— Ты все еще злишься на меня, — замечает она, утыкаясь носом в его объятия.
— Я в ярости.
— Даже после того, как я высосала из тебя душу?
— Умный, невероятно отвлекающий маневр, но это не меняет того факта, что ты не послушала меня и подвергла себя опасности.
— Может быть, если бы ты был здесь, я бы не была в опасности, — бормочет она.
Он открывает дверцу ее машины и осторожно сажает ее на пассажирское сиденье.
— О, так ты действительно скучала по мне, — говорит он. — Будь уверена, работа на некоторое время закончена. В основном. Я в твоем полном распоряжении. Теперь пристегнись.
Он закрывает пассажирскую дверь, и она начинает клевать носом еще до того, как они добираются до ее хижины.
***
Она не сопротивляется, когда он ведет ее вверх по лестнице и открывает для нее душ. Ее тело болит и потеет, и она проводит добрый час в ванной, позволяя пару подниматься, пока она оттирает каждый дюйм своего тела.
Она хочет кончить, но еще больше хочет спать.
Возбуждение, усталость и туман в мозгах могут означать только одно — у нее начинается Течка раньше, чем она думала.
У нее есть дни до того, как она превратится в нуждающуюся развалину.
Это означает, что у нее будет Течка во время пребывания в Грин Вудс, перед собеседованием с доктором Портером.
Время выбрано ужасное, и слезы разочарования наполняют ее глаза под горячей струей.
Когда она выходит из душа, завернутая в свой пушистый халат, ее кровать представляет собой приветливую стопку одеял и дополнительных подушек из шкафа.
