─ Полно тебе, девушка, ругаться. Господь сочтется с тобой, не сомневайся. Жизнь проходит быстро, каждое доброе дело записывается в божественную книгу.
До предела возмущенная его, как ей казалось, неискренними словами, Вера с трудом подавила негодование, вспомнив о том, ради кого она рисковала и честью, и жизнью. Перебранка и выплескивание накопившейся горечи сейчас были неуместны. Она подняла с пола лампу, благоразумно оставленную на ступенях, и подала мужчине.
─ Будет лучше, если ты уйдешь отсюда. И безопаснее, ─ сказал итальянец, ложа руку ей на плечо и, видя, что Вера не собирается выходить, приказал: ─ Спрячься под деревьями, возле лошадей!
Подчинившись его приказу, Вера послушно побрела туда, откуда доносилось тихое ржанье и шелест ветвей. На мгновение она обернулась. Вход зиял черной пустотой.
Тюрьма
К вечеру начали сверкать молнии, и послышался далекий гром. Наконец с шумом хлынул страшный ливень.
Ливень то стихал, то, усиленный порывами шквального ветра, расходился вновь. Он бешено хлестал по решетчатому тюремному окну, с силой ударяя тяжелыми струями о каменный пол. На небе происходила битва между неистовствующей грозой и бледной луной, отчаянно пытавшейся отстоять свое право освещать промокшую землю. Порой ей удавалось одержать кратковременную победу, и тогда она спешила показать свою тусклую красу, мелькая в черных тучах с оборванными краями.
Сверкнула яркая молния, и на мгновение в камере все осветилось. Вслед за тем послышался резкий удар грома. Гулким эхом он широко прокатился по угрюмому небу. Потом все опять погрузилось в глубокий мрак.
Стефано задумчиво следил за поединком двух противоборствующих стихий, ассоциируя себя с побежденной луной. Но кто же тогда разгневанная буря? К феодоритам он не питал ненависти, скорее, относился к ним с холодным презрением. Все три недели после ареста он держался стойко, не позволяя себе «раскисать». Но сегодняшняя гроза привела его в смятение, вселив мрачные предчувствия.
Генуэзец ощутил прилив сильнейшего гнева, досада исказила его красивое лицо, и он со злостью ударил кулаком по каменной кладке. По характеру он был крайне вспыльчивым человеком. Часто этот недостаток изрядно портил ему жизнь. Он с раздражением провел ладонью по своему заросшему подбородку. Около недели бритва не касалась его лица. Стефано ухмыльнулся, вспомнив, с каким грохотом растянулся на земле рыжий верзила гот, изрыгая чудовищные проклятья. Проходив неделю с уродливым фиолетовым «фингалом», он зауважал Стефано и прекратил обзывать генуэзца оскорбительным прозвищем «лавочник». Но после драки Стефано перестали выпускать из камеры и лишили услуг брадобрея.
Чтобы как-то унять злобу и восстановить стойкость духа, Стефано предался своему единственному развлечению ― уничтожению крыс. Лишь эти неприятные существа составляли компанию одиноком узнику. Стефано оставлял для них остатки своего скудного рациона. И они, думая лишь о своем брюхе, набрасывались на еду, отталкивая и кусая друг друга. Прожорливые твари, потеряв пару-тройку своих соплеменников, спасались бегством, но вскоре возвращались опять, надеясь на свою ловкость. Чаще всего их смелые вылазки оканчивались трагично. Утром их трупы убирал уборщик тюрьмы, не скупясь на громкие ругательства в адрес узника. Стефано с удовольствием слушал грубую брань феодорита, наслаждаясь его выразительной мимикой и сочными словечками.
Одна крыса, самая толстая и неповоротливая, злобно запищала, когда ее мохнатое тельце придавила к каменному полу тяжелая нога Стефано. Она отчаянно извивалась, норовя ухватить зубами итальянца за ногу, но не сумела.
Стефано поднял бьющуюся крысу, держа за кончик длинного лысого хвоста. Но крыса не оставляла попыток причинить ответную боль мучителю. Луна опять выбралась из-за туч и косым тонким лучом осветила темницу. Стефано рассмеялся, когда злобное создание уцепилось зубами за его рукав и неистово вонзило зубы в ткань.
─ А ты мне нравишься, ─ произнес Стефано, разглядывая самоуверенного воришку. ─ Твоя жизнь висит на волоске, но ты пытаешься отомстить. Думаю, ты заслужила право на жизнь! ─ он размахнулся и выкинул крысу в коридор.
Она пролетела между железными прутьями и шумно шлепнулась об пол. Ликующий писк оповестил остальных серых собратьев об ее успешном возвращении.
О дальнейшей судьбе Паоло Стефано было ничего неизвестно, кроме того, что его отправили из Феодоро в Солдайю с сообщением для консула. На хромой кляче, без оружия, как старого беззубого пса, больше непригодного для службы! Стефано размышлял, сколько дней займет у него дорога. Немудрено, что немолодой человек в таком жалком состоянии не вызовет у местного населения ничего, кроме презрения. В некотором смысле ему это даже будет на руку.
На пятые сутки своего заключения Стефано, осмотрев решетки, счел их не слишком прочными. Понимая, что металл окажет сопротивление, да и вооруженная стража, хотя и не усердно, но все-таки несет свою службу, Стефано решил действовать с предельной осторожностью. Некоторые результаты не заставили себя ждать, ― с невероятными усилиями он высвободил из кладки верхнюю часть прута. Приступал он к работе лишь во второй половине ночи, перед самым рассветом, когда охрана не считала нужным наблюдать за пленником, а предпочитала вздремнуть. Услышав в начале коридоре стук тяжелых башмаков, Стефано сразу же закреплял прут в прежнее положение, не давая ни малейшего повода для подозрений. Оставалось лишь раскачать в полу металлическую конструкцию, что не представляло особой сложности.
Все время Стефано размышлял, как обмануть бдительность охраны, перебирал в уме различные варианты и всевозможные преграды. Генуэзец приблизился к решетке, покачал ее, стараясь не создавать шума. Убедившись в ничтожности требуемых усилий, Стефано ушел в свои размышления о побеге. Принимая в расчет множество препятствий побегу, он не чувствовал удовлетворения от своих достижений.
Где-то в конце коридора замерцал огонь светильника. Стефано, не обращая ни на что внимания, и не прекращая тяжелых раздумий, ходил взад вперед по своей камере. Свет стал ярче, и он подошел к решетке, гадая, кто это мог быть ― тяжелые шаги охранников были слышны издалека. Решив, что это крадется комендант, вознамерившийся застать врасплох ленивого стражника, Стефано потерял всякий интерес и снова зашагал по камере. Худосочный грек получал огромное удовольствие от должности коменданта тюрьмы, беспредельно наслаждаясь своей властью. Находясь под хмельком, он бродил по тюрьме, проверяя, все ли в порядке, заодно осыпая бранью всех, кто попадался ему на глаза.
