— А ты хочешь, чтобы все было как раньше?.. Чтобы я по выходным носа не высовывал из своей комнаты?
— Разумеется, нет. Просто у меня сложилось впечатление, что ты совсем потерял меру. Одно дело — гулять и веселиться, как и подобает молодым людям в твоем возрасте, другое — не приходить домой ночевать. Если честно, я перестаю тебя уважать.
— Но, папа…
— Что за девушка спала в твоей постели? Кристиан, мне кажется, ты перешел все границы.
— Признаю, что был не прав, — с готовностью согласился я. — Приношу свои извинения. Я прекрасно понимаю, что должен был хотя бы спросить у тебя разрешения. В конце концов, это ведь твой дом.
— Не в этом дело.
— Тогда в чем же?
Отец не ответил. Мы надолго замолчали и практически не проронили больше ни слова до тех пор, пока не доехали в Вилассар-де-Мар, где в такую погоду припарковались без проблем.
Последнюю часть пути до места назначения мы прошли пешком. Считается, что во всем районе Маресме лучшие аперитивы подают именно в бодеге «Эспинале». В хорошую погоду в это заведение вообще не попасть. Но в то мрачное утро у нас с отцом была возможность даже выбирать себе столик. Посетителей в кафе практически не было.
Отец попросил официанта принести нам по дежурному блюду с закуской, фактически два комплексных обеда. Себе он заказал вермут, а мне попросил газированной воды.
Я не стал возражать.
Наконец настало время объявить основную тему импровизированных переговоров в формате «отец — сын».
— Я тут подумал, что по окончании учебного года тебе будет лучше уехать в Америку и уже там получать диплом бакалавра. Поживешь с мамой — она почти все время дома, и у нее будет больше времени, чтобы поддержать тебя в трудные моменты жизни.
Гораздо лучше, когда у человека немногословное сердце, чем когда от него слышишь много бессердечных слов.
— Махатма Ганди —
Дела шли совсем хреново. То, что я поначалу воспринял как угрозу, демонстрацию готовности отца загнать меня обратно в стойло, оказалось уже спланированным и решенным делом. Они с мамой, видите ли, сошлись во мнении по поводу моего будущего. Не удивлюсь, что инициатива вообще исходила не от отца, а оттуда — из Бостона, куда, судя по всему, мне предстояло переехать в сентябре. Жить я должен был с мамой и тетей.
Перспектива вырисовывалась просто удручающая.
Меньше всего на свете мне хотелось покидать мой собственный маленький мир, каким бы мрачным и неуютным он ни был.
Мне и в кошмаре не могло привидеться, что от меня потребуют вписываться в американское общество, совершенно чуждое мне, основанное на конкуренции между личностями. Я приходил в ужас от одной только мысли о том, что придется вариться в компании любителей бейсбола и развязных девушек-чирлидеров.
Единственным утешением был тот факт, что до сентября оставалось еще целых четыре месяца, следовательно, у меня было время на то, чтобы спланировать компанию протеста и выбить у родителей из головы эту дурацкую мысль. Я решил, что для начала нужно будет почаще звонить маме и как бы невзначай постараться убедить ее и в том, что ее сын ведет себя вовсе не так странно и развязно, как это видит отец.
Самое тяжелое в этом деле заключалось в том, что, по правде говоря, я не мог не согласиться с тем, что отец во многом прав.
Над всеми этими проблемами я размышлял, в основном валяясь на кровати. Этот предмет мебели давно стал для меня чем-то вроде добровольно выбранной гробницы. Я, конечно, понимал, что такая жизнь ни до чего хорошего не доведет. С другой стороны, представить самого себя живущим как-то иначе я в тот момент просто не мог.
Я бросил взгляд на часы, горевшие на экране моего мобильного телефона. Было шесть вечера.
Я встал с кровати, умылся холодной водой и сел за компьютер. В понедельник нужно было сдавать реферат по европейскому авангарду, а у меня еще конь не валялся. Разумеется, не способствовала продуктивной работе и головная боль, мучившая с самого утра.
Прежде чем пуститься в долгое плавание по интернет-справочникам и энциклопедиям, я решил заглянуть в с вою электронную почту. Обычно как раз по воскресеньям после обеда я получал очередное письмо от мамы.
На это раз меня ждало нечто совсем иное и, надо сказать, неожиданное. Едва открыв почтовый ящик, я обнаружил в папке «Входящие» два значка с нераскрытыми конвертами. Рядом были указаны имена отправителей. Одно письмо послала Альба, другое — Алексия.
Начал я с послания от моей соседки по парте.
Дорогой Кристиан, как ты себя чувствуешь? Я весь день сама не своя. Чувствую себя виноватой из-за того коктейля. Ты был абсолютно прав: нельзя смешивать «Моэ» с виски. Мне еще повезло, что родители возвращаются только завтра утром. Таким образом, все воскресенье остается в моем распоряжении. Могу приходить в себя и наслаждаться похмельем в свое удовольствие, не пытаясь сделать вид, что чувствую себя лучше, чем на самом деле.
Если у тебя плохое настроение или нечего делать, можешь зайти ко мне — вместе придумаем, чем заняться. Я тебе не говорила, что на днях взяла посмотреть диск со второй частью «Миллениума».
В общем, если захочешь повидаться, то знаешь, где меня найти.
Со своего чердака шлю тебе горячий поцелуй.
Альба
P. S. Большое спасибо за вчерашний вечер! Может быть, ты и не поверишь, но это на самом деле был лучший день рождения в моей жизни.
Письмо Альбы я закрывал с твердой уверенностью в том, что мы живем в мире, в котором Бог дает хлеб насущный тем, у кого нет зубов.
Я решил, что напишу Альбе несколько теплых слов ближе к вечеру, перед тем как ложиться спать.
Я не мог не признаться себе в том, что Альба уже не была мне безразлична. Я не зря назвал ее вчера на прощание замечательной. Она действительно была прекрасным человеком, изумительной девушкой. Впрочем, все это не значило ровным счетом ничего. По крайней мере, в том, что касалось наших с ней личных отношений. Такая светлая и здравомыслящая личность не выдержала бы долго рядом со мной — этаким мрачным и циничным привидением. В отличие от ситуации с моей влюбленностью в собственное отражение, насчет Альбы я был уверен, что лучше всего будет держать ее на расстоянии — для ее же собственного блага. Ощущение какой-то особой близости, возникшей между нами, было всего лишь результатом случайной вспышки эмоций. Так я видел эту ситуацию.
Курсор на пару секунд в нерешительности завис над конвертиком с письмом Алексии. Я собрался с духом, дважды нажал на кнопку мыши и открыл его.
