— Тошнит, — вздохнул Анжур и открыл глаза: — Нет, это не шаманка. Но может помочь с настоящим шаманом. Они её любят: у неё мозги набекрень.
— Может, вызвать скорую? — попробовала заикнуться Юлька.
— Тунгалаг уже едет, — отказался от её инициативы раненый. — Просила вас её дождаться.
— Собираемся, — приказал семейству Даян, покосившись на потолок, и что-то проворчал под нос.
Юльке показалось, что «чуканэп кат» — чтоб ты сдохла. Родной язык он знал с пятого на десятое. Однако в минуты крайней сосредоточенности из него иногда выскакивало.
Хвостатая затейница пялилась на них с неизъяснимым любопытством. И, казалось, внимательно прислушивалась.
— И побыстрей, — поддакнула Юлька, укрывая Анжура одеялом. — Пока мальчики не вернулись. А то эта ещё что-нибудь выкинет, — она зло зыркнула на свою мучительницу.
И поскакала подбросить в печку дров, дабы раненый не замёрз до возвращения жены.
Упаковались на раз, два, три. Попрощались с другом и тронулись дальше. Снова по потёмкам. За руль села Юлька: Даяну предстояло вести машину до Улан-Удэ почти всю ночь. Сидя рядом и поглядывая за дорогой, он изучил бумажку с инструкциями Анжура. Набрал номер, прослушал все гудки — ничего. Снова набрал, всё больше хмурясь — ничего.
И так раз десять. Пока «на том конце провода» не откликнулись каким-то сиплым старушечьим голосом:
— Слушаю.
— Добрый вечер, — бархатным, когда надо, баритоном вежливо поприветствовал Даян. — Меня зовут…
— Знаю, — просипело в ответ. — Залхуу хун звонил.
— Уважаемая Дэма, вы позволите вас навестить?
Уважаемая молчала с минуту — не меньше. Юлька уже, было, приготовилась получить отлуп, как та не слишком охотно разрешила:
— Приезжайте. Только я не дома.
— Не в Улан-Удэ? — уточнил Даян, досадливо морщась. — Анжур говорил, что вы живёте в разных местах.
— Везде и нигде, — вдруг довольно добродушно усмехнулась старушка. — Сейчас в Улюнхане. Это далеко. На другом конце Байкала. Поедете?
— Да, — твёрдо заверил Даян, вытаскивая из бардачка карту.
— Не промахнётесь, — услыхав шуршание, пообещала старушка. — Сюда одна дорога. Будете проезжать Баргузин, позвоните. Я скажу, где меня ждать.
— Всего доброго, почтенная, — попрощался Даян.
— Пока-пока, — ещё больше развеселилась «почтенная».
— Бабулька точно наклюкалась, — прокомментировал с заднего сиденья Севка, когда отец отбился. — Батя, как она обозвала Анжура? Залхуу хун? Типа, великий гунн?
— Долговязый гунн, — предложила свою версию Юлька, косясь на задумчивого супруга.
— Не, кровожадный гунн, — авторитетно возразил Севка, шурша конфетной обёрткой. — Они там все были кровожадными. Ма, трюфель будешь или не хочешь?
— Буду, — чуть завернула голову Юлька, открыв рот.
— Или какой-нибудь долгогривый гун, — сунув туда конфету, продолжил разглагольствовать отпрыск. — Гунн Длинный хвост. Или Турий зад. Батя, чего молчим?
— Залхуу хун, — тоном сказителя молвил тот, — значит: лодырюга. Бездельник.
Сын с матерью захихикали. Юлька почувствовала, что её начало отпускать. Внимание становилось всё рассеянней, руки всё небрежней.
— К обочине, — скомандовал Даян, убирая карту.
Она припарковалась, и произошла глобальная передислокация: отец за руль, Севка рядом — он терпеть не мог ездить в «душегубке» без дверей по бокам. Юльку же вполне устраивало быть обладательницей бо́льшего пространства. Она разулась, стянула парку и закуталась в одеяло. После чего преспокойно заснула, оказав своим мужчинам великую честь доставить её до Улан-Удэ живой и невредимой.
Проснулась, когда Джимни свернул с трассы и вклинился в город. Они свободно промахнули весь Левый берег и форсировали Селенгу. После чего — как ей показалось — бесконечно долго тащились по спящему городу. И, наконец, припарковались у «Хунну отеля», что выдавило из Севки ещё парочку плоских шуточек — дитятко засыпало на ходу.
Современное здание из стекла и бетона никак не навевало мыслей о дряхлой старине. Зато весьма комфортабельный номер навевал мысли о нормальном сне. А чистенькая ванная — чувство благодарности. Кому как, а Юлька терпеть не могла обшарпанный кафель или вылезающую на глаза ржавчину щелей.
Им предложили пару номеров на одного и двоих. Севка захватил ключ одноместного и сбежал, отказавшись перекусить. Зато его родители не отказали себе в удовольствии, благо не постеснялись обокрасть холодильник Анжура. После чего расползлись по кроватям и долго ворочались, стараясь не выдавать друг другу тайных мыслишек насчёт…
Юлька вовсе не интересничала. Просто ждала. Он же сказал: не знает, что с ними будет теперь. Какие-то там сложности в его голове — что-то не стыкуется и не сопрягается. В такие минуты к нему лучше под руку не лезть.
Ибо мужская душа — механизм тонкий и убийственный. Если ей приспичило почудить и почудесить, то результатов она тебе начудит — не разгрести даже чудотворными молитвами. Упёртость Даянчика в этот момент чудесным образом раздувается до небес. Не переупрямить его, не перескандалить, не зашантажировать морально.
Лучше прижухаться и сочинять план негласного подпольного сопротивления. Подбирать по руке «палку», сообразуясь с размахом его «колёс». Подкарауливать момент, когда первое ловчее сунуть во второе. Молчать и улыбаться. И тогда тебя никогда не упрекнут, что даже одним единственным восклицанием «О!» ты испортила ему всё дело.
— Спишь? — первым сдался он.
— Неа, — тотчас отозвалась Юлька.
И напряглась в ожидании, когда будет пора перепрыгнуть на его кровать.
— Выспалась? — задал он супер идиотский вопрос.
— Неа, — ехидненько пискнула она.
— Глумишься? — хмыкнул Даян.
— Ага.
Его кровать заходила ходуном. Её одеяло вспорхнуло и улетело прочь. Навалился на неё всей тушей — верблюд неотёсанный. Жарко задышал в лицо, вбив локти, как сваи, в жёсткий матрац — тот аж застонал. Нагрянул всей своей неумолимой силищей. Боже, как хорошо!
— Как я соскучилась, — шептала Юлька в небритую щёку, царапая губы.
Вонзила ногти в его спину, чтобы мучитель ненароком не передумал. Не сорвался с десятка её крючков и не сбежал.
— Мы идиоты, — поставил он диагноз двум заблудившимся душам, зацеловывая ей лицо своими узкими твёрдыми губами.
Угомонились уже на рассвете. На кровати, где вольготно было только одному. Юлька приткнулась мужу под бок, придавив головой бугристое плечо. Знала, что вскоре его рука затечёт, и Даян сквозь сон освободится от тяжести. Тогда она постарается не сверзиться на пол. Тихонько вылезет из-под одеяла и устроится на другой кровати.
Он вздрогнул всем телом. Не просыпаясь, перевернулся на бок и погрёб её под себя: не вздохнуть, не позвать на помощь. Ещё и ножищу на неё закинул — это уже не крючки женских когтей. Это, как свалившееся на тебя дерево. Из-под которого нечего даже думать выбраться. Хотя Юлька — чуток переждав, пока он заснёт покрепче — всё-таки попыталась. Потихоньку, полегоньку. Пядь за пядью.
И когда до свободы оставалось полшажочка, Даян вдруг нахмурился. Снова дёрнулся и пробормотал:
— Прости.
Затем что-то промычал, уминая щекой подушку, и ударил наотмашь:
— Ничего не выйдет. Всё кончено.
Опоздала — наполнило душу непереносимой горечью. Юлька замерла, пытаясь угомонить кромешное верчение в голове: неверие, отчаяние, злость, жалость к себе и снова злость.
— Допрыгалась, — прошипела она в ненависти к себе.
Окончательно выползла из-под его ноги и соскользнула на пол. Зажала ладошками рот, чтобы не разораться на всю гостиницу. Потрясла головой. Удержала слёзы и выдохнула: вот и всё. Гонялась за фантомами и…
А! Чего уж теперь — как-то неправдоподобно резко смирилась она, утерев сбежавшую из-под контроля слезинку. Всё кончено, так всё кончено. Раз ничего не выйдет, значит, не выйдет. Полжизни училась держать удар — и что? Всё насмарку? Ну, уж нет: будет держать.
Она поднялась. Ловя ногами тапки, оглядела лицо Даяна. Он так и продолжал супиться — её татаро-монгольское иго.
