с трудом сглотнув и не решаясь обернуться спросила леди Эстергар.
— Ты знаешь, — насмешливо фыркнула другая женщина.
Конечно, Лейлис знала. Она неделями и месяцами проживала чужую жизнь, но будто бы обрывками. Не знала имени той, с кем говорит. Не увидела конца ее истории, хотя и догадывалась, каким он был.
— Я G’uein-ha-wirre, — назвалась та.
— Гвейнхавирре, — повторила Лейлис. «Но ведь это не имя». — Это означает «Та, что пошла назад».
— Это то, то я есть, — отрезала мертвая женщина. А потом двинулась к Лейлис. Снег заскрипел под ее ногами. — Не шевелись.
Лейлис не шевелилась. Ни пока Гвейнхавирре подходила к ней, ни когда остановившись на расстоянии вытянутой руки, потянулась и коснулась длинными коричневыми пальцами мумии ее плеча. Лейлис снова захлестнуло волной воспоминаний. Она вспомнила, как бежала в сгущающейся темноте меж деревьев, уже без ребенка, не различая, преследуют ли ее ОНИ или уже нет… как упала без сил и осталась лежать на снегу, чувствуя, как последние остатки тепла вытекают из нее, растворяются дымком слабеющего дыхания… Следующим ощущением, пришедшим к ней минуту или вечность спустя, было тепло солнечных лучшей, ласкающих щеку, и свет, бьющий сквозь закрытые веки.
Лейлис вспомнила все это, будто это происходило с ней самой, но на этот раз смогла остаться на уступе собственного сознания, ухватилась и не дала чужим предсмертным спутанным мыслям унести себя. Теперь она в точности знала, что произошло.
ОНИ не достали Гвейн, она умерла от холода раньше, чем ОНИ добрались до нее. Она купила у них это время — достаточное, чтобы замерзнуть в той низине — когда оставила позади своего еще живого ребенка. Понимала ли она, что делает, когда спрятала его под лапником, не решившись сперва свернуть ему шею или задушить, зажав посильнее нос и рот? Если и поняла, то слишком поздно. Солнечная дорога была открыта для нее, а Гвейн развернулась и пошла назад, ко льду и холоду. Отвернулась от Неизвестного, потому что хотела найти свое дитя.
Она бродила так годами, ища ребенка, которого уже забрали, не чувствуя времени. За сотни лет ветер и холод иссушили ее тело, но темная северная магия не давала ей превратиться в прах. Душа, запертая в мертвом, не разлагающемся теле — худшее посмертие, которое только может представить себе любой, родившийся на Севере. Она бродила и бродила… пока не нашла то, что искала.
— Ты видишь теперь? Я не какой-то там упырь. Я не одна из НИХ и не с НИМИ. Я G’uein-ha-wirre, — повторила Гвейн практически с гордостью.
— Тогда… чего ты хочешь от меня? — спросила Лейлис, все так же не глядя на собеседницу.
— От тебя? — та снова фыркнула, почти презрительно. Лейлис только сейчас поняла, что голос Гвейн звучит будто треск, с которым надламывается ледяная корка. Она скорее знала, чем слышала интонации в голосе мертвой. — Живой южанки? Ничего. Только чтобы ты оставила нас в покое, и все.
— Ты… — голос леди Эстергар задрожал от гнева. — Ты показывала мне все это, ты заставила меня переживать страшные вещи, ты проникла в мой разум и в мою душу…
— Вовсе нет. Ты сама цеплялась за него, — Гвейн крепче прижала к себе ребенка. — Не отпускала. Тянулась, лезла к нам. ТЫ пришла ко мне, а не я к тебе. Ты делаешь все это с нами, а не я. И потом… — безгубый рот мертвой растянулся в ухмылке, — неужели ты думаешь, я позволила бы тебе наслаждаться ласками моего мужа, будь на то моя воля?
Лейлис откуда-то знала, что та говорит правду. Щеки залило краской, сильнее, чем от мороза.
— Ты должна отпустить его, — сказала Гвейн. — Он больше не твой. Посмотри на него.
Лейлис физически не могла повернуться. Она так и стояла, застыв, на коленях, с опущенной головой, глядя в разрытый снег перед собой. Она знала, что если увидит то, что Гвейнхавирре хочет ей показать, случится что-то необратное.
— Это нужно прекратить. Ты только зря мучаешь себя и не даешь покоя нам. Посмотри на него, — требовательно повторила Гвейн.
И тут раздался звук, похожий не то на треск, не то на писк какого-то маленького зверька — совершенно нечеловеческий звук, но Лейлис знала, что этот звук издает ребенок. Она повернулась, готовая к тому, что увидит, но все же не смогла сдержать вскрика.
Гвейнхавирре уже мало была похожа на молодую женщину, которой когда-то была. Сгустившаяся темнота сумерек мешала разглядеть ее как следует, но и того, что предстало взгляду Лейлис, хватило бы, чтобы испугать любого. Кожа нежити была коричневой, словно древесная кора, а плоть ссохлась, как у мумии. Лейлис могла бы двумя пальцами обхватить ее руку в самом широком месте — но, конечно, не собиралась этого делать. Длинные черные — «Как странно, — подумала Лейлис, — при жизни у нее были черные волосы» — затеняли лицо с заострившимися чертами и глубоко запавшими глазами. Одежда ее давно уже превратилась в лохмотья, на открытой шее блестел золотой амулет — треугольник и спираль. Герб дома Эквитар из Высокой крепости.
Гвейн держала сверток с ребенком так же, как держит дитя любая женщина — положив его на собственное предплечье и прижимая к груди. Сверток шевелился. И — Лейлис готова была поклясться — существо в нем было крупнее того мертвого недоноска, произведенного ей на свет. И оно пищало, потому что хотело есть.
Какая-то часть души Лейлис рвалась выхватить свое дитя у нежити, прижать к собственной груди, дать ему напиться молока из своих сосков… и страдала от пустоты, потому что в ее грудях не было ни капли молока, никогда не было. Другая часть — содрогалась от омерзения и понимания, что все это время мертвого ребенка кормила Гвейн.
— Смотри, — та немного отвела край грязной тряпицы. — Ты не сможешь больше ничего сделать для него. А я смогу. Я позабочусь о нем. Я заботилась о нем с тех самых пор, как ты оставила его здесь.
У Лейлис защемило в груди, а глаза наполнились слезами. От жалости, от боли и обиды, оттого, как умиротворенно смотрела нежить на своего найденыша. Гвейн права. Лейлис бросила его, когда думала, что хоронит. Теперь ее дитя не живо и не полностью мертво. Она не сможет остаться с ним здесь, не сможет взять собой под крышу человеческого жилища, к теплу и огню. Рейвин никогда…
«О, Неизвестный! Рейвин…!»
— Будь… будь с ним, — сквозь слезы произнесла Лейлис. — Не оставляй его в этом холоде одного, хорошо?
Нежить кивнула. От этого движения что-то хрустнуло у нее в шее.
— Я…
